Лэднер, Уэнделл

Уэнделл Лэднер
Wendell Ladner
Лэднер в форме команды «Нью-Йорк Нетс»
Завершил карьеру
Лёгкий форвард
Рост:	196 см
Вес:	100 кг
Гражданство:	США США
Родился:	6 октября 1948(1948-10-06), Некейс, штат Миссисипи
Умер:	24 июня 1975(1975-06-24) (26 лет), Джамейка, Куинс, Нью-Йорк
Школа:	Северная центральная школа Хэнкок (Килн, штат Миссисипи)
Колледж:	Юж. Миссисипи (1967—1970)
Статистика в НБА
Игры:	300
Очки:	3474 (11,6 в среднем за игру)
Подборы:	2481 (8,3 в среднем за игру)
Передачи:	621 (2,1 в среднем за игру)
Перехваты:	140 (0,5 в среднем за игру)
Блок-шоты:	7 (0 в среднем за игру)
Выступал за команды
Мемфис Прос (АБА) (1970—1971) Каролина Кугарз (АБА) (1972) Мемфис Тэмс (АБА) (1972—1973) Кентукки Колонелс (АБА) (1973—1974) Нью-Йорк Нетс (АБА) (1974—1975)
Личные награды и достижения Чемпион АБА (1974) Матч всех звёзд АБА (1971—1972) Сборная новичков АБА (1971)

Уэнделл Лэднер (англ. Wendell Ladner; 6 октября 1948, Некейс, Миссисипи, США — 24 июня 1975, Джамейка, Куинс, Нью-Йорк, США) — американский профессиональный баскетболист, выступал только в Американской баскетбольной ассоциации, отыгравший пять из девяти сезонов её существования. Чемпион АБА в сезоне 1973/1974 годов в составе клуба «Нью-Йорк Нетс».

Ранние годы

Уэнделл Лэднер родился 6 октября 1948 года на неинкорпорированной территории Некейс (штат Миссисипи), а вырос чуть южнее, в статистически обособленной местности Килн (штат Миссисипи), где он учился в Северной центральной школе Хэнкок, в которой выступал за местную баскетбольную команду.

Студенческая карьера

В 1966 году поступил в Университет Южного Миссисипи, где в течение трёх лет выступал за баскетбольную команду «Саутерн Мисс Голден Иглс», в которой провёл успешную карьеру под руководством известного тренера Ли Флойда, набрав в итоге в 76 играх 1561 очко (20,5 в среднем за игру) и 1256 подборов (16,5). При Лэднере «Голден Иглс» ни разу не выигрывали ни регулярный сезон, ни турнир конференции Independent, а также ни разу не играли в плей-офф студенческого чемпионата США.

Профессиональная карьера

После же окончания студенческой карьеры Уэнделл решил не выставлять свою кандидатуру на драфт НБА, а вместо этого заключил договор с клубом соперничающей с НБА Американской баскетбольной ассоциации «Мемфис Прос». Уже в своём дебютном сезоне он набирал в среднем за игру по 17,0 очка, 11,4 подбора и 2,1 передачи, за что по его итогам был включён в сборную новичков лиги. Помимо этого в том же сезоне по итогам голосования среди главных тренеров команд АБА он получил приглашение на свой первый матч всех звёзд АБА, в котором провёл на паркете 20 минут, набрал 12 очков и совершил 7 подборов, став одним из лучших игроков команды Запада. В следующем году Лэднер повторно участвовал в матче всех звёзд в качестве резервиста сборной Запада, в котором отыграл 14 минут, набрав 4 очка и совершив 6 подборов.

Лэднер был одним из лучших энфорсеров АБА, так называемых баскетбольных тафгаев, целью которых была защита самых ценных игроков своей команды. Так, к примеру, в сезоне 1972/1973 годов он оберегал Дэна Иссла в «Кентукки Колонелс», а в сезоне 1973/1974 годов опекал Джулиуса Ирвинга в «Нью-Йорк Нетс», которые, кстати сказать, стали лучшими в его профессиональной карьере. В сезоне 1972/1973 годов он в составе «Колонелс» играл в финальной серии турнира. «Полковники» в первом раунде очень легко переиграли команду «Вирджиния Сквайрз» со счётом 4-1, затем в полуфинале со счётом 4-3 — клуб «Каролина Кугарз», впрочем в финале в решающей игре серии до четырёх побед уступили команде «Индиана Пэйсерс» со счётом 3-4, а сам Лэднер по его итогам стал всего лишь восьмым по результативности игроком своей команды, набрав в семи играх 19 очков (по 2,7 в среднем за игру). В следующем сезоне в составе «Нью-Йорк Нетс» он стал чемпионом АБА, которые легко прошли по сетке плей-офф, проиграв всего две игры. «Сети» на первом этапе без проблем обыграли клуб «Вирджиния Сквайрз» со счётом 4-1, затем в полуфинале со счётом 4-0 — команду «Кентукки Колонелс», а в финале в пятом матче серии до четырёх побед переиграли команду «Юта Старз» со счётом 4-1, сам же Лэднер по его итогам стал всего лишь шестым по результативности игроком своей команды, набрав в пяти матчах всего 27 очков (по 5,4 в среднем за игру).

Смерть в авиакатастрофе

Уэнделл Лэднер трагически погиб во вторник, 24 июня 1975 года, в крупной авиакатастрофе в Джамейке, крупнейшем и самом густонаселённом районе центральной части Куинса, одного из пяти боро Нью-Йорка, которая произошла недалеко от аэропорта имени Джона Кеннеди, когда авиалайнер Boeing 727-225, заходя на посадку в условиях сильной грозы, врезался в огни приближения и разрушился. Судмедэксперты опознали его по чемпионскому перстню, который он носил на пальце, а всего же на борту находились 124 человека, из которых выжили только 11: 9 пассажиров и 2 стюардессы. На протяжении семнадцати лет после его смерти номер 4, под которым Уэнделл выступал за «Сетей», считался закреплённым за ним, хотя официально он не был изъят из обращения и вывешен под сводами «Барклайс-центра», баскетбольной площадки, на которой «Нетс» проводят свои домашние матчи. Только в сезоне 1992/1993 он был выдан Рику Махорну, который играл за «Нью-Йорк» в 1992-1996 годах. В октябре 2013 года руководство «Нетс» в статье «New York Daily News» объяснило, что формально номер 4 никогда не выводился из употребления, а один из тренеров «Бруклина», Фриц Мессманн, сказал, что данный номер никому не выдавался в течение многих лет после смерти Лэднера в дань уважения за его заслуги перед командой.

Ссылки

• [www.basketball-reference.com/players/l/ladnewe01.html Статистика в АБА на сайте Basketball-Reference.com]  (англ.)
• [www.remembertheaba.com/ABAArticles/OBrienArticleLadner.html Краткая биография в АБА на сайте Remembertheaba.com]  (англ.)
• [www.nasljerseys.com/ABA/Players/L/Ladner.Wendell.htm Краткая биография в АБА на сайте Nasljerseys.com]  (англ.)
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=11204646 Некролог в NCAA на сайте Findagrave.com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Лэднер, Уэнделл

Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»