Хабад

Хабад
חב"ד‎
Мицва-танк Хабада в Москве
Другие названия:	Хабад-Любавич, любавичский хасидизм
Религия:	иудаизм
Течение:	хасидизм
Основание:	1772 год.
Основатель:	Шнеур Залман из Ляд
Страны:	США, Израиль, СНГ и другие страны
Количество членов:	40 000 — 200 000
Штаб-квартира:	Нью-Йорк, США
Официальный сайт:	lubavitch.com/

Хабад, Хабад-Любавич (ивр. ‏חב"ד‏‎ — сокр. от ‏חָכְמָה, בִּינָה, דַּעַת‎‏‎ хохма́, бина́, да́ат — «мудрость, понимание, знание», названия трёх верхних сфирот в Каббале) — направление в хасидизме, иудейское религиозное движение, также называется любавичским хасидизмом. Резко выделяется среди других хасидских движений своим особым стилем. К началу XIX века насчитывало около 200 000 приверженцев. Движение создано ребе Шнеуром Залманом из Ляд в 1772 году.

Благодаря усилиям последнего лидера Хабада Менахем-Мендла Шнеерсона обучение иудаизму было распространено во многих странах (включая страны бывшего СССР), где в результате были созданы и развиты еврейские общины.

Философия Хабада

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Движение Хабад призывает к служению иудаизму и исполнению законов Торы с радостью, которая возникает в результате интеллектуального понимания секретов Торы. Изучение Торы вызывает положительные эмоции. Отсюда и название-акроним «ХаБаД» — «мудрость», «понимание», «знание».

Хасидизм Хабада объясняет, каким образом при исполнении заповедей Торы, еврей

• соединяет конечный материальный мир с бесконечностью духовных миров и Создателя;
• выполняет не только миссию своего существования на земле, но и суть существования всего мира;
• кульминация проявляется в мессианской эре, приход которой произойдёт, когда разделение между материальным и нематериальными мирами разрушится.

Используя многие идеи Каббалы и соединяя их с другими областями иудаизма (например, с Талмудом), Хабад стремится показать философское единство идей иудаизма и связь их с идеей единства Создателя (то есть проявить иудаизм как настоящий монотеизм), подобно тому, как талмудическое движение Тосафот (Тосфос) доказывало, что, несмотря на многочисленные поверхностные противоречия, Талмуд является единым сводом, в котором на самом деле нет противоречий.

Тания

Главное философское произведение Раби Шнеура-Залмана «Тания» является первым трудом, который систематизировал хасидскую мораль, разъяснённую на метафизических каббалистических основах.

История

Свою историю, развитие философии и влияния движения Хабад разделяет по периодам, связанным с правлением его лидеров:

Шнеур-Залман из Ляд (Альтер Ребе)

Рабби Шнеур-Залман родился 18-го элула 5505 года (1745). В 13 лет, когда он отмечал свою «бар-мицву», выдающиеся мудрецы того поколения называли его великим гением, авторитетом в законах Торы.

В 1760 году женился на ребецн Стерне. Приложил большие усилия и потратил немалые средства, призывая евреев заняться земледелием.

В 1764 году впервые отправился в Межеричи. В 1767 занял должность магида в Лиозно.

В 1770 году начал писать свою книгу Шулхан Арух ха-Рав.

В 1772 основал хасидское учение ХаБаД. Призывал евреев, живших в районе Витебска, к переселению в пределы России. В 1773—1778 гг. основал и занимался укреплением йешивы в Лиозно, которая была известна как «классы» («1-й класс», «2-й класс», «3-й класс»).

В 1774 вместе с р. Менахемом-Мендлом отправился в Вильно, чтобы встретиться с Виленским гаоном раби Элиягу. Виленский Гаон отказался принять их.

В 1777 году сопровождает р. Менахема-Мендла, отправившегося в Эрец-Исраэль, и вместе с ним доезжает до Могилева-Подольского.

В 1783 году принимает участие в знаменитом диспуте в Минске и побеждает в этом диспуте. Начиная с 1791 его писания — касающиеся как открытой части Торы, так и скрытой её части, — получают широкое распространение.

В 1794 году публикует свою книгу «hильхот талмуд Тора» («Законы изучения Торы»); в 1797 году — книгу «Тания».

В 1798 году, на следующий день после окончания праздника Суккот, был арестован. 19 кислева того же года вышел на свободу.

В 1800 году, на следующий день после окончания праздника Суккот, ему было приказано прибыть в Петербург. 11 ава 5561 года (1801) вернулся из Петербурга в Ляды.

В конце месяца ав 5572 года (1812) вместе с семьей и многочисленными хасидами покинул Ляды. 12-го тевета 5573 года (1813) прибыл в деревню Пена Курской губернии, где и скончался на исходе субботы, 24 тевета. Похоронен в город Гадяч Полтавской области.

После смерти своего учителя Магида из Межирич вернулся в Белоруссию и собрал вокруг себя учеников, которые стали ядром будущего любавичского хасидизма. Шнеур Залман стал автором книги Тания (Ликутей Амарим) и Шулхан Арух ха-Рав (свод еврейских законов в духе хасидского учения) — книг, которые легли в основу хасидизма. Рабби Шнеур Залман требовал от своих последователей углубленного изучения Торы и работы над собой, и видел себя советником и духовного руководителем. Он старался также влиять на политическую ситуацию и улучшить материальное положение евреев, за что несколько раз подвергался гонениям, и даже был заключен в Петропавловскую крепость. Однако он был освобожден и получил звание «Потомственный почётный гражданин». Его попытка найти взаимопонимание с другими течениями в иудаизме не увенчалась большим успехом.

Дов-Бер (Мителер Ребе)

24 ноября 1773 — 28 ноября 1827

Перенес центр движения из Ляд в Любавичи. В отличие от ребе Аарона из Староселья подчеркивал углубленное изучение Торы и Тании, а не экзальтированное состояние молитвы и попытку достичь единство с Всевышним таким способом. Его учениками были составлены несколько сборников его выступлений.

Менахем-Мендель (Цемах Цедек) Шнеерсон

20 сентября 1789 — 29 марта 1866

Последний лидер объединёного хасидизма, автор книги «Цемах Цедек» — комментариев к недельным главам Торы и Талмуду. Ему принадлежит окончательная редакция Тании и других книг р. Шнеура Залмана. Р. Менахем-Мендель старался наладить дружественные отношения со всеми еврейскими лидерами его эпохи.

Шмуэль Шнеерсон из Любавичей

1834, Любавичи — 1882, там же

Шолом-Дов-Бер Шнеерсон из Любавичей

1860, Любавичи — 1920, Ростов-на-Дону

Создал сеть хабадских иешив «Томхей тмимим». Резко выступал против внедрения Хаскалы в еврейское образование. Впервые влияние Хабада вышло за пределы Белоруссии и Литвы, распространившись в Средней Азии и на Кавказе, а также в Америке. Был эвакуирован в Ростов-на-Дону во время первой мировой войны, куда переместился центр движения.

Йосеф Ицхак Шнеерсон из Любавичей

1880, Любавичи — 1950, Нью-Йорк

Вскоре после вступления на должность обозначил свою деятельность в направлении создания подпольных еврейских школ на территории Советского Союза и назначении подпольных раввинов. Центр движения при нём был в 1920-24 в Ростове, затем в Малаховке возле Москвы, а затем в Ленинграде. Вскоре вступил в открытый конфликт с властями, за что был арестован и посажен в Шпалерную тюрьму в Ленинграде, затем помилован и сослан в Кострому. Был выдворен из Советского союза в Латвию в 1927, затем переехал в Польшу, а в 1940 в США. Там занялся развитием движения Хабад и его массовым распространением.

Менахем-Мендл Шнеерсон из Любавичей

1902, Николаев, Херсонской губернии — 12 июня 1994, Нью-Йорк

Видел себя продолжателем дела своего тестя. Продолжил его деятельность по расширению деятельности Хабад в США, поддерживал контакты со своими приверженцами в СССР. Продолжил создание центров движения в крупнейших еврейских общинах мира, а также центров для туристов-евреев в Индии и Таиланде.

Пользовался уважением как еврейский духовный лидер у многих политиков США и Израиля. Внёс свой вклад в решение конфликтных ситуаций в Америке. В его время Хабад начал приобретать все более и более выраженный мессианский характер. Ребе был объявлен мессией, лидером поколения. С 1992 года Хабад начал вести активную мессианскую пропаганду.

Современность

Сегодня движение Хабад продолжает практику, начатую Шестым любавичским ребе, рассылая посланников во все уголки мира. Представители (посланники) Хабада налаживают еврейский быт и традиционную — религиозную еврейскую жизнь даже в местах, где западные туристы ещё редкость.

Последователи

По количеству членов общины Хабад на сегодняшний день является третьим по численности хасидским движением. Количество постоянных прихожан общин Хабада в мире оценивается в 200 000 человек. При этом в общей сложности около миллиона евреев посещает синагоги Хабада (в том числе пользуется услугами Бейт Хабадов) как минимум раз в год.

Количественные показатели деятельности

В соответствии с данными, предоставленными на сайте www.chabad.org (официальном сайте движения) на настоящий момент в мире функционирует около 1350 организаций движения Хабад, включая школы и другие учреждения. Официальные представители движения работают в 65 странах. В США работают около 650 организаций, 300 в Израиле, 90 в России, 80 во Франции, 60 в Канаде, 50 на Украине, 40 в Австралии и по 30 в Аргентине, Бразилии и Великобритании. Кроме того примерно по 15 организаций есть в Германии и ЮАР, по 10 в Италии, Австрии, Белоруссии, Бельгии и Нидерландах, по 6 в Китае и Узбекистане, по 5 в Таиланде и Казахстане, и по 3 в Испании и Швеции. В других 40 странах у Хабада есть весьма небольшие представительства. В соответствии с данными сайта представительства хабада находятся в 950 городах по всему миру, в том числе 178 в Европе, 14 в Африке, 200 в Израиле, 400 в Северной Америке, 38 в Южной Америке, и около 70 в Азии (не считая Израиль, считая Россию).

Посланники Ребе (Шлихим)

Продолжая инициативу Шестого Любавичского ребе, Менахем Мендл Шнеерсон, став в 1950—1951 году Любавичским Ребе, дал начало движению, которое стало известным как «Шлихут» (ивр. «деятельность посланников»). В результате, Шлихим (Посланники) Ребе разъехались по всеми миру с целью стимулировать соблюдение заповедей евреями, которые не соблюдали их в должной мере до этого. Посланники всесторонне помогают евреям соблюдать заповеди, причём помощь выражается как в духовном руководстве и обучении, так и в материальной помощи нуждающимся. Декларируемой целью работы посланников является поощрение изучения евреями наследия своего народа и соблюдение заповедей иудаизма.

За 60 лет существования данного движения были подготовлены тысячи раввинов, учителей, шойхетов и моэлей, которые разъехались по разным уголкам мира. Обычно, шалиахами, прибывающими в новый город является молодая семья (в возрасте 23-26 лет) с одним или двумя детьми.

Движение ХаБаД представлено в различных странах мира. Посланники Ребе открывают в тех городах, в которых живут евреи, или в которых много туристов евреев (Таиланд, Индия) синагоги, которые называют «Бейт Хабад» (дословно «Дом Хабада»). В этих местах организуется уроки Торы, молитвы, праздничные трапезы.

Бейт Хабад

Бейт Хабад (ашкеназское произношение иврита). «Дом хабада» (англ. Chabad House) — разновидность еврейского общинного центра, который организуется Посланником (Шалиахом). Зачастую, Бейт Хабад является базой для всех образовательных и социальных программа Шалиаха и его коллег по работе в общине. Обязательным элементом Бейт Хабада является синагога, но при этом, в отличие большинства других синагог, большая часть прихожан это евреи, которые недавно начали соблюдать заповеди, или не соблюдающие их вовсе.

Зачастую, когда средств общины не хватает на приобретении или аренду отдельного помещения, функцию Бейт Хабада выполняет квартира, в которой со своей семьей живёт шалиах, где в качестве синагоги выступает гостиная.

Термин Бейт Хабад (точнее английская версия наименования — Chabad House) впервые была использована при создании раввином Шломо Куниным Бейт Хабада в кампусе Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

Обычно Бейт Хабад является образовательным и религиозным центром. Работники Бейт Хабада делают всё для того, чтобы впервые пришедший в общину еврей не почувствовал себя неприятно по какой-либо причине (отсутствие достаточного количества знаний о еврействе по сравнению с другими прихожанами и другие).

Глобальные проекты Хабада

Мивцоим

Раввины Хабада призывают каждого еврея не только самому соблюдать заповеди, но и стимулировать других евреев, в том числе не религиозных, соблюдать максимальное количество заповедей. Раввины систематически подчёркивали в своём учении, что соблюдение заповедей всеми евреями напрямую влияет на срок прихода Мошиаха, и соответственно, чем больше евреев будут соблюдать заповеди, тем быстрее придет Мошиах.

Раби Менахем Мендл обращался со следующим призывом к каждому еврею: «Даже если твоя жизнь в целом далека от идеалов Торы, начни соблюдать хотя бы какую-нибудь заповедь, так как исполнение любой заповеди имеет непреходящую ценность, которая не зависит от соблюдения всех остальных заповедей.»

Раби Менахем Мендл также выделил десять специфических заповедей (в некоторых случаях групп заповедей), на которых, по его мнению, шалиахам стоит делать акцент при работе с не соблюдающими евреями заповеди. Данные заповеди принято называть «мивцоим» (с иврита «кампания», «проект»). Их перечень приведён ниже:

1. Зажигание свечей перед Шаббатом и праздниками еврейскими женщинами и девочками
2. Исполнение заповеди Тфилин
3. Прикрепление Мезузы
4. Регулярное изучение Торы
5. Цдака
6. Приобретение еврейских книг
7. Соблюдение Кашрута
8. Любовь к ближнему
9. Еврейское образование
10. Соблюдение законов семейной чистоты.

Хабад в мире

Израиль

Основным центром хабадских хасидов в Израиле считается Кфар-Хабад, находящийся в центре страны. Он был основан по призыву 6-го любавичского Ребе. Там есть школа для девочек, ешива, проводятся свадьбы, там был построен дом Любавичского Ребе, находящийся в Америке, с соблюдением всех пропорций.

Хабадники организовывают уроки Торы для разных слоёв населения, проверяют мезузы и тфилин, обеспечивают едой и одеждой семьи нуждающихся, заботятся о больных и роженицах, помогают откашеровать кухню.

Хабадники не имеют своей партии.

По мнению Элвина Ньюпорта, члены молодёжного крыла Хабада должны нести ответственность за организацию нападений на арабов-христиан в Лоде, в марте 1997 года, сопровождавшихся физическим насилием и уничтожением имущества.

Однако раввин Яков Глауберман, лидер молодёжного крыла Хабада, отверг обвинения в собственном участии в нападениях, носивших, по мнению пострадавших, характер погрома, и объявил пострадавших «врагами иудеев».

Россия

Организацией, координирующей деятельность Хабада на территории России, является Федерация еврейских общин России, президентом которой является Александр Моисеевич Борода.

В настоящий момент руководит движением Хабад в Российской Федерации раввин Берл Лазар, выдвинутый от Федерации еврейских общин России.

В федерацию входит 200 общин из 178 городов России, при этом в 42 городах работают раввины (данные на 2007 год).

В 2012 году ФЕОР открыла Еврейский музей и центр толерантности в здании бывшего Бахметьевского гаража, в Марьиной Роще, на северо-востоке Москвы.

13 июня 2013 года в Еврейском музее и центре толерантности открылось подразделение Российской государственной библиотеки, куда переехали книги из коллекции семьи Шнеерсон (см. библиотека Шнеерсона). На мероприятии по случаю открытия этого подразделения РГБ присутствовал президент России Владимир Путин и представители различных еврейских общин России. С предложением разместить уникальную коллекцию именно в Еврейском музее и центре толерантности Владимир Путин выступил ещё 19 февраля 2013 года. Книги доступны любому гражданину России или другого государства, достигшему 18 лет. Для этого достаточно получить читательский билет РГБ, что можно сделать здесь же в Еврейском музее.

Украина

После 1991 г. движение Хабад широко распространилось в крупных городах Украины, а его центром стал г. Днепропетровск, с которым связаны детские и юношеские годы 7-го любавического ребе.

В 2012 году в центре Днепропетровска открыт крупнейший в мире (площадью 120 тыс. м²) центр «Менора».

Членами попечительского совета еврейской хабадской общины города являются крупнейшие украинские бизнесмены И. Коломойский, Г. Боголюбов, В. Пинчук и другие.

Главным раввином Днепропетровска с 1994 года является Шмуэль Каминецкий, начавший свою деятельность в городе ещё в 1990 году.

Индия

26 ноября 2008 года Бейт-Хабад в Мумбаи, где в то время находилось около 10 человек, подвергся нападению террористов. Они убили 6 человек: это посланник Хабада в Мумбаи раввин Гавриэль-Ноах Гольцберг, его жена Ривка, раввин Лейбуш Тейтельбойм, инспектор кашрута, израильтянка по имени Йохевед Орпаз, Бен-Цион Кроман и гражданка Мексики Норма Шварцблат, которая должна была на следующий день совершить алию в Израиль. 3 человека спаслись, в том числе двухлетний сын раввина Гольцберга: его вынесла на руках индианка Сандра, работавшая в семье его родителей.

Казахстан

С 1994 года главным раввином Казахстана является раввин Ешая Элазар Коген, вдохнувший жизнь в еврейские общины Алматы, Усть-Каменогорска, Павлодара, Астаны и Костаная. Сегодня в каждом из этих городов существуют общинные центры, сеть синагог, миквы, и осуществляется поставка кошерных продуктов.

В Алматы похоронен Леви Ицхак Шнеерсон, главный раввин Екатеринослава-Днепропетровска с 1909 по 1939 год, автор трудов по каббале и хасидскому учению, праправнук по отцовской линии третьего любавического ребе Менахем-Мендла (Цемах Цедека) и отец седьмого любавического ребе Менахем-Мендла Шнеерсона, в 1939 году обвинённый компартией в антисоветской деятельности и сосланный в Казахстан в посёлок Чиили, в последние дни жизни получил разрешение переселиться в Алма-Ату.

Обычаи Хабада

В числе специфических праздников Хабада следует выделить 19 кислева — праздник освобождения Алтер Ребе из Петропавловской крепости (27 ноября 1798 года). Многие источники называют этот праздник «новым годом хасидизма», или «Рош-Ашана хасидизма».

Критика движения

В последний период жизни Менахем-Мендла Шнеерсона и особенно после его смерти со стороны ортодоксального еврейского сообщества появляются обвинения любавичских хасидов в мессианизме и отходе от традиционного еврейского мировоззрения, связанные с существующими внутри организации взглядами на личность покойного лидера.

Уже при жизни М-М. Шнеерсона значительная часть любавичских хасидов начала верить в мессианскую роль своего цадика, что проявилось в титуловании его «королём Машиахом», произнесении соответствующей бенедикции и ряде других исключительных почестей. Смерть Шнеерсона вызвала кризис в движении. Часть хасидов признаёт кончину лидера, но верит в его второе пришествие. Другие полагают, что цадик жив, но «скрыт» от других людей. Незначительная часть любавичских хасидов обожествляет покойного.

Вера в то, что умерший человек может быть Мессией сближает эти течения Хабада с мессианским иудаизмом и ранними формами христианства и противопоставляет их ортодоксальному иудаизму — как раввинскому, так и другим ветвям хасидизма.

С критикой происходящих в Хабаде изменений открыто выступили Элиэзер Менахем Шах, Авраам Равиц, Шломо Авинер, а также целый ряд других раввинов и общественных деятелей. Коммюнике с осуждением мессианских взглядов в Хабаде выпустили Раввинский совет Америки и Главный раввинат Израиля.

В то же время в среде ортодоксального иудаизма отсутствует консенсус в отношении движения в целом, что проявилось, в частности, в разногласиях по вопросу гиюра кандидата, верящего в мессианство любавичского ребе.

Сторонники теории еврейского заговора и представители антисемитских организаций обвиняют Хабад, как и другие еврейские общества и евреев в целом, в попытках подчинения правительств стран проживания..

Критиком Хабада на Украине является Эдуард Ходос, автор многих скандальных антисемитских книг, в том числе книги о движении Хабад на Украине — «Еврейский фашизм, или Хабад — дорога в ад».

См. также

• Любавичи
• Мицво-Танки Хабад

Ссылки

• [chassidus.ru/ Хасидус по-русски]
• [ru.chabad.org/ Хабад Любавич — официальный сайт]
• [www.chabad.org.ua/ Хабад Украина]
• [kabbalah-live.ru/ Живая каббала Аризаля] Публицистика по тематике современного Хабада и движения «баалей тшува»

Отрывок, характеризующий Хабад

– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.