Любавские говоры польского языка

Люба́вские го́воры по́льского языка́ (польск. gwary lubawskie) — говоры мазовецкого диалекта, распространённые в Любавской земле с центром в городе Любава на юго-западе Варминско-Мазурского воеводства. Вместе с острудскими и варминскими говорами относятся к так называемым новым немазуракающим говорам, сформировавшимся на территории, которую до поляков населяли пруссы и в которых вместо мазурения, присущего большинству говоров мазовецкого диалекта, представлен другой тип сдвига в произношении шипящих — яблонкование («сяканье»). К. Нич объединял любавские говоры вместе с мальборскими в мальборско-любавский диалект (или группу говоров) в составе новых немазуракающих говоров.

Область распространения

Ареал любавских говоров охватывает Любавскую землю в бассейне реки Дрвенца — исторический регион, расположенный на севере Польши, граничащий на юге с Плоцкой Мазовией, на востоке и севере с Мазурией, на западе и северо-западе — с Хелминской, Добжинской и Михаловской землями. Данный регион размещён главным образом на территории Варминско-Мазурского воеводства и в пограничных районах Великопольского с Варминско-Мазурским воеводством. Главные города Любавской земли — Любава, Нове-Място-Любавске, Дзялдово.

Любавские говоры распространены в северо-западной части ареала мазовецкого диалекта. С севера любавские говоры граничат с новыми смешанными польскими диалектами. С северо-востока к любавским говорам примыкают острудские говоры, с востока — мазурские говоры, с юго-востока — дальнемазовецкие говоры. На западе любавские говоры граничат с хелминско-добжинскими говорами великопольского диалекта.

Особенности говоров

Любавские говоры разделяют все основные языковые черты, присущие говорам центра Мазовии, кроме этого они испытывают влияние соседних острудских и варминских немазуракающих говоров, а также мальборских и кочевских великопольских говоров. Для любавских говоров характерны некоторые черты, общие для говоров севернопольской диалектной зоны, включая говоры кашубского языка.

В любавских говорах отмечается такая черта мазовецкого диалекта, как глухой тип сандхи, но при этом отсутствует мазурение в узком смысле слова. Любавским говорам присущи следующие диалектные черты:

1. Произношение a на месте древнепольского ā.
2. Произношение e^y, y или i на месте ē: pote^ym, wiencyj, chrupi и т. п.
3. Произношение o^u, u на месте ō: w do^umu, w dumu.
4. Узкое произношение носовых, произношение носовых на конце слова без ринезма.
5. Совпадение y и i.
6. Наличие начального re- на месте ra-.
7. Наличие яблонкования («сяканья»): póż’nij, usz’i, zarosz’la, żiemniaki, chodżi и т. п.
8. Асинхронное произношение мягких губных согласных с дополнительной артикуляцией j, ń: wjara, bjałi, mjasto, mnięso и т. п.
9. Твёрдое произношение мягких согласных k’, g’, l’, l.
10. Наличие в 1-м лице мн. числа глаголов флексии -m: robilim, gotowalim и т. п.
11. Форма dwa, употребляющаяся во всех родах.
12. Наличие интервокального j и отсутствие контракции a: bojać się, stojać и т. п.

См. также

• Мазовецкий диалект
• Мазовецкие немазуракающие говоры

Примечания

Источники

Литература

1. Ананьева Н. Е. [danefae.org/djvu/#A История и диалектология польского языка]. — 3-е изд., испр. — М.: Книжный дом «Либроком», 2009. — ISBN 978-5-397-00628-6.
2. Urbańczyk S. Zarys dialektologii polskiej. — wyd. 3-e. — Warszawa, 1968.

Ссылки

• [www.dialektologia.uw.edu.pl/index.php?l1=start Dialekty i gwary polskie. Kompendium internetowe pod redakcją Haliny Karaś] (польск.). [www.webcitation.org/67hCNejJ0 Архивировано из первоисточника 16 мая 2012]. (Проверено 30 августа 2012)

• [www.gwarypolskie.uw.edu.pl/ Gwary polskie. Przewodnik multimedialny pod redakcją Haliny Karaś] (польск.). [www.webcitation.org/67hCOvs3E Архивировано из первоисточника 16 мая 2012]. (Проверено 30 августа 2012)

Отрывок, характеризующий Любавские говоры польского языка

– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.