Любаев, Сергей Викторович
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Сергей Викторович Любаев | |
| Художник книги (книжный иллюстратор и дизайнер) | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
г.Люберцы Московской обл. |
| Гражданство: |
|
Сергей Викторович Любаев (род. 26 марта 1960, Московская область, город Люберцы) — российский художник, книжный иллюстратор и дизайнер. Один из немногих современных российских книжных художников, создающий образ книги как цельное произведение, сочетающее в себе замысел, конструкцию, шрифтовой и изобразительный ряд.
Содержание
- 1 Биография
- 2 Трилогия Дж. Р. Р. Толкиена «Властелин колец»
- 3 Марк Твен «Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна»
- 4 Николай Гоголь «Старосветские помещики», «Вий», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»
- 5 Дипломы и призы
- 6 Перечень основных произведений
- 7 Примечания
- 8 Ссылки
Биография
Родители: отец — Виктор Петрович Любаев, инженер-транспортник; мать — Лидия Фёдоровна Любаева(Архарова), воспитательница детского сада. В 1974—1977 учился в Московской городской художественной школе № 1 (ныне имени В. А. Серова), совмещая занятия искусством с учёбой в люберецкой средней школе № 5.
Окончил дневное отделение промышленной графики Московского государственного художественного училища памяти 1905 года (1977—1981), где преподавателями его были Ю. Н. Ларин, Д. А. Воронцов и Э. Б. Миниович. С 1982 по 1988 год учился в Московском полиграфическом институте на факультете художественно-технического оформления печатной продукции у Д. С. Бисти и В. В. Кортовича.
Совместно с учёбой в институте, с 1981 года работал в Комбинате художественных работ Московского областного художественного фонда (секция промышленной графики и плаката). Создавал фирменный стиль, серию плакатов, графическое оформление различных изданий для Государственного Бородинского военно-исторического музея-заповедника.
В 1989 году вступил в Союз художников СССР (ныне Союз художников России). Состоит в книжной секции Московского Союза художников. С 1984 году начал заниматься книжным дизайном в издательствах «ВААП-ИНФОРМ» и «Планета». Как дизайнер и иллюстратор сотрудничал и продолжает работать с различными издательствами: «Арбор», «Терра», «Рипол-классик», «Молодая гвардия», «Детская литература», «Дрофа», «Б. С. Г. — ПРЕСС», «Иностранка», «Издательство Ивана Лимбаха», «Книга», «Московский рабочий», «Красный пароход» и другими. Оформлял и иллюстрировал книги Д. Толкиена, Р. Киплинга, М. Твена, Т. Уайта, А. Блока, Н. Гоголя, Л. Толстого, С. Есенина, И. Стоуна, Э. Хемингуэя, К. Чуковского, К. Паустовского, А. Аверченко, А. Гайдара, Я. Перельмана, В. Пескова, Г. Кружкова, В. Орлова и других писателей. Автор оформления серии «Повседневная жизнь человечества», выходящей в издательстве «Молодая гвардия». Занимался также иллюстрированием и макетированием учебников для начальной и средней школы.
Участник международных, всероссийских художественных и книжных выставок.
Трилогия Дж. Р. Р. Толкиена «Властелин колец»
Говорит художник:
«Изобразительный язык рождался в первую очередь из богатейшего наследия европейского романского средневековья. „Романистика“ предельно приближена к легенде, сказанию, имеет архаико-орнаментальный облик, выразительную грубость и плоскостность. Композиционно иллюстрации распределились по главам узлами — разворот с двумя оборотами, две вертикали и горизонталь. Полосы набора забирались в сюжетно-орнаментальную раму, зеркально-симметричную в развороте (все разные!). Вообще же должны были появиться три „средневековообразных“ фолианта, три монументальных „книжищи с алыми и чёрными буквицами“ о которых мечтал Сэм, которые прочтут у камина или у настольной лампы с абажуром. Лишь в 2003 году книжный клуб „Терра-Монплезир“ предложил „материализовать“ этот многопретерпевший труд. Современные по конструкции и стилистике переплёты оттенили внутреннюю стилизацию средневековья — крытые бархатистым, глубоким по цвету материалом сторонки с грубыми толстокожими корешками вступили во взаимодействие. Кожаные медальоны с золотым тиснением вмонтированы в оптический центр лицевой сторонки, на корешках факсимиле писателя и номер тома. Тома вкладываются в футляры с двусторонними орнаментальными иллюстрациями. В 2005 году три тяжёлых тома лежали передо мной на столе...»[1]
Марк Твен «Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна»
Говорит художник:
«В „послеполуденном“ возрасте, человек часто случайно или сознательно воплощает свои детские мечты и поступки в жизнь. Великие и любимые книги о Томе и Геке, подаренные человечеству в XIX веке Марком Твеном, существовали для меня, советского мальчишки 60-х века XX, всегда. Читались целиком и урывками, летом на каникулах в деревне, зимой простудами дома. Мальчишки мастерили мечи и сабли из заборного штакетника, из старых фанерных дверей, гнилых досок и прочего плавучего хлама вязались плоты, с них ловились крошки-уклейки. Кривые луки стреляли стрелами-веточками, в зарослях лопухов в тайниках хранились детские „сокровища и провиант“. Материальный, вещественный мир, мир живой и мёртвой природы, окружавший юных американцев середины XIX века, должен был дополнить рисованный ряд. Дагерротипы, этикетки и фантики, монетки, оловянные солдатики, рыболовные крючки, обрывки газет, игрушки, буквари, гербарии и прочие „натуральные“ иллюстрации должны были жить рядом с рисованной фантазией, формируя единый образный мир детей американского Юга. Надо было решить макеты книг так, чтобы объёмные и лежащие на поверхности страниц рисунки мирно и обоюдополезно соседствовали, зрительно дополняя восприятие текста.Рукописное воспроизведение цитат из первоисточника должно было изобразительно дополнять рисованную ткань иллюстраций, вносить некую подлинность. Шмуцтитулы глав имитируют натюрморты — в „Томе“ дагерротипы лежат на страницах старинного букваря, а в „Геке“ на изрисованном сюжетами листе. В главах же эти листы рассыпаются на обретшие цвет сюжеты-иллюстрации. Работа над книгами напоминала создание рисованного фильма — персонажи и среда их обитания перемещались по горизонтали, живя от начала до конца книги. Мне близко и любимо незамученное, стремительное рисование, но с необходимой сюжету и настроению детальной оснасткой, отображение темы не в лоб, часто через изобразительные синонимы. И цвет не должен был рвать страницу, а изображение, притонув, сидело бы в бумаге. Тут хотелось бы сказать, что очень помогло многолетнее натурное рисование на Украине, в Крыму. Природа тех мест — реки, плавни, растения — очень многое похоже на окрестности Миссисипи. Солнечный свет, пронизанный им прибрежный ивняк и камыш, блеск воды — всё это стояло перед глазами…» [2]
Николай Гоголь «Старосветские помещики», «Вий», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»
Говорит художник:
«Состав книги — светлая, сдобренная лирическим юмором, печаль — „Старосветские помещики“, народный сказочно-эпический ужас — „Вий“, едкая, ядовитая сатира — „Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем“. „Вий“ должен быть посредине двух смеховых моделей — как сало между белым и чёрным хлебом. Чтобы сильней отличаться, „Вий“ задумывался как „книга в книге“. Он монохромен, лубочен, груб изобразительным языком, наконец, набран в старой русской орфографии крупным шрифтом. Он как страшная сказка, рассказанная ночью. Для книги был выбран такой же горизонтальный, альбомный формат, как и у „Записок сумасшедшего“. Он позволял создавать панорамные композиции, имел широкие внешние поля. Зрительный ряд, идущий параллельно с текстом, не копирует его буквально. Он позволяет себе домысливать текст, делать попытки разгадки гоголевской прозы, его намёков и недосказанностей. Картинки не должны были лезть из плоскости страницы, сидеть в бумаге. А над плоскостью выступал предметный ряд, гоголевский „дрязг“ — дынные корки, плодовые косточки, кусочки еды, насекомые и т. п.Весь этот „мирок“ сопровождает жизнь миргородских обывателей, неразрывен с ним. Только „Вий“ свободен от предметного плана — он обложен им. В работе очень пригодились натурные рисунки, сделанные на Украине. Во время рисования „Вия“ пришлось побывать в местах под Киевом, у Днепра примерно в местах мытарств Хомы Брута. Эту „натуральность“ невозможно высосать из пальца. Типажи тоже приходили из жизни...»[1]
Дипломы и призы
- Лучшая книга 2002 года в номинации «Искусство книги». Григорий Кружков «Лекарство от Фортуны. Поэты при дворе Генриха VIII, Елизаветы Английской и короля Иакова». – М; «Б. С. Г. – ПРЕСС», 2002.
- Диплом Московской международной книжной ярмарки 2004 года в номинации «Иллюстратор». «Единорог. Английские и ирландские стихи и сказки» – М; «Молодая гвардия», ГУП «Псковская областная типография», 2003.
- Диплом первой степени Конкурса искусства книги, проводимого Ассоциации книгоиздателей России в 2004 г. Д. Р. Толкиен, трилогия «Властелин колец» – М.: «Терра-Монплезир».
- Корней Чуковский, Собрание сочинений в 15-ти томах – М.; «ТЕРРА». Издание номинировалось на «Книгу года» оргкомитетом 22-й Московской международной книжной выставки-ярмарки 2009 года. Корней Чуковский, Собрание сочинений в 15-ти томах – М.; «ТЕРРА».
- На IV Всероссийском конкурсе книжной иллюстрации «Образ книги» (2011) в номинации «Лучшие иллюстрации к Non/fiction» лучшей была признана работа – оформление и макет книги Я. Перельмана «Занимательная физика». – М.: ИГ «Арбор», 2010.
- На V Всероссийском конкурсе по книжной иллюстрации «Образ книги» (2012) в номинации «Лучшая иллюстрация к произведениям художественной литературы» лучшей была признана работа – М. Твен «Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна» – М.: ИГ «Арбор», 2011.
- Гран-при конкурса имени Ивана Фёдорова «Искусство книги. Традиции и поиск» за иллюстрации к роману Л. Толстого «Война и мир», 2013.
- На VII Всероссийском конкурсе книжной иллюстрации «Образ книги» (2014) в номинации «Лучшие иллюстрации к Non/fiction» дипломом отмечены иллюстрации к книге П. Н. Бокина «Подвижные игры. Руководство для детей и родителей».
- В 2014 году выдвинут и вошёл в шорт-лист на соискание Международной премии памяти Астрид Линдгрен[3].
- В 2015 году вторично выдвинут и вошёл в шорт-лист на соискание Международной премии памяти Астрид Линдгрен[4].
Перечень основных произведений
- Лев Толстой «Война и мир» (4 тома) – М; Издательская группа «Арбор», 2012.
- Теренс Хэнбери Уайт «Король былого и грядущего» (3 тома) – М.; «Рипол-Классик», 2014.
- Редьярд Киплинг «Пак с волшебных холмов», «Подарки фей» / Перевод с английского М. Бородицкой и Г. Кружкова – М.; «Терра», 1996.
- Редьярд Киплинг «Пак с волшебных холмов», «Подарки фей» / Перевод с английского М. Бородицкой и Г. Кружкова (2-е издание) – М.; «Рипол-Классик», 2010.
- Редьярд Киплинг «Пак с волшебных холмов», «Подарки фей» / Перевод с английского М. Бородицкой и Г. Кружкова (3-е издание) – М.; «Рипол-Классик», 2011.
- Джон Рональд Руэл Толкиен «Властелин колец» (3 тома) – М.; «Терра-Монплезир», 2004.
- Николай Гоголь «Записки сумасшедшего» – М; «Молодая гвардия», ГУП «Псковская областная типография», 2004.
- Николай Гоголь «Ночь перед Рождеством» – М; Издательская группа «Арбор», 2010.
- Николай Гоголь «Старосветские помещики», «Вий», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» – М; Издательская группа «Арбор», 2010.
- Николай Гоголь «Миргород» – М; Издательская группа «Арбор», 2013.
- Марк Твен «Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна» – М; Издательская группа «Арбор», 2011.
- Пётр Николаевич Бокин «Подвижные игры. Руководство для детей и родителей» – М; Издательская группа «Арбор», 2014.
- «Скандинавские сказки» (сборник) – М.; «Терра-Монплезир», 2010.
- Григорий Кружков «Лекарство от Фортуны. Поэты при дворе Генриха VIII, Елизаветы Английской и короля Иакова». – М; «Б. С. Г. – Пресс», 2002.
- Григорий Кружков «Пироскаф. Из английской поэзии XIX века». – С.- Пб.; «Издательство Ивана Лимбаха», 2008.
- «Единорог. Английские и ирландские стихи и сказки». Составление, перевод на русский язык, комментарии Г. Кружкова – М; «Молодая гвардия», ГУП «Псковская областная типография», 2003.
- «Единорог. Английские и ирландские стихи и сказки». Составление, перевод на русский язык, комментарии Г. Кружкова (2-е издание) – М; Издательская группа «Арбор», 2009.
- Яков Перельман «Занимательная физика» - М; Издательская группа «Арбор», 2010.
- «Мир Блока» (5 томов) – М.; «Терра-Монплезир», 2008.
- «Мир Есенина» (3 тома) – М.; «Терра-Монплезир», 2005.
- Ф. М. Достоевский, собрание сочинений в 11 томах – М.; «Терра-Монплезир», 2008.
- «Любовный лексикон девятнадцатого века» (составитель Елена Лаврентьева) – М; «Молодая гвардия», 2008.
- Серия «Василий Песков рассказывает» (13 томов) – М.; «Терра», 1998 - 2004.
- Корней Чуковский, Собрание сочинений в 15-ти томах – М.; «Терра».
Напишите отзыв о статье "Любаев, Сергей Викторович"
Примечания
- ↑ 1 2 Из статьи для Российской государственной детской библиотеки (РГДБ), 2014.
- ↑ Из ответов на вопросы журнала «ХиП» №15, 2013.
- ↑ [www.alma.se/en/Nominations/Candidates/2015/]|Astrid Lindgren Memorial Award, 2015.
- ↑ [www.alma.se/en/Nominations/Candidates/2016/]|Astrid Lindgren Memorial Award, 2016.
Ссылки
- Биография [bibliogid.ru/khudozhniki/740-lyubaev-sergej-viktorovich] на сайте «Библиогид».
- Редьярд Киплинг (перевод Г. Кружкова, М. Бородицкой) «Пак с холма Пука», первое издание [bibliogid.ru/muzej-knigi/zabytye-knigi/585-pak-s-kholma-puka] на сайте «Библиогид».
- «Затерянный Киплинг», Лиза Биргер о «Паке с Волшебных холмов» и «Подарках фей»[www.kommersant.ru/doc/1488496], журнал «Weekend», 2010.
- Двадцать карандашей для «Войны и мира» [www.russkiymir.ru/media/magazines/article/99810/] Интервью журналу «Русский мир».
- Лев Николаевич Толстой «Война и мир», художник Сергей Любаев [www.arbor.ru/catalogue_104/raboty/books/_72] на сайте издательской группы «Арбор».
- Марк Твен «Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна», художник Сергей Любаев [www.arbor.ru/catalogue_104/raboty/books/_73] там же.
- Николай Васильевич Гоголь, художник Сергей Любаев [www.arbor.ru/catalogue_104/raboty/books/_2] [www.arbor.ru/catalogue_104/raboty/books/_8] там же.
- «Единорог», английские и ирландские стихи и сказки, перевод Григория Кружкова, художник Сергей Любаев [www.arbor.ru/catalogue_104/raboty/books/_31] там же.
- Пётр Николаевич Бокин «Подвижные игры. Руководство для детей и родителей» [www.arbor.ru/catalogue_104/raboty/gifts/_96] там же.
- Официальный сайт премии имени Астрид Линдгрен [www.alma.se/en/] [www.alma.se/en/Nominations/Candidates/2015/] |
Отрывок, характеризующий Любаев, Сергей Викторович
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
