Любарская, Александра Иосифовна

Александра Иосифовна Любарская
Род деятельности:	писатель-фольклорист, переводчик
Дата рождения:	21 апреля 1908(1908-04-21)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	2002(2002)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Россия
Награды и премии:

Алекса́ндра Ио́сифовна Люба́рская (1908—2002) — фольклорист, переводчик, редактор, автор сборников сказок для детей и собственных мемуаров.

Биография

Родилась 8 апреля (21 апреля по новому стилю) 1908 года в Санкт-Петербурге. Отец — инженер-технолог, мать была зубным врачом.

В 1924 году окончила Петроградскую 10-ю Единую Трудовую школу имени Лидии Даниловны Лентовской. В этом же году поступила на Высшие государственные курсы искусствоведения (при Государственном институте истории искусства), которые окончила в 1930 году, получив звание литературоведа. Осенью 1930 года начала работать в Леногизе редактором детского отдела, который в то время возглавлял Самуил Яковлевич Маршак. Через некоторое время отдел преобразовался в самостоятельное издательство — Ленинградское отделение Детгиза.

В 1935—1937 годах многие сотрудники редакции были арестованы. Не обошла эта участь и Любарскую. Она была арестована 5 сентября 1937 года. После освобождения работала в Ленрадиокомитете в редакции детских передач. В 1947 году, по рекомендациям С. Маршака, Е. Шварца и В. Орлова, Александра Иосифовна была принята в Союз писателей. Была членом комиссии по литературному наследию Самуила Маршака и принимала участие в подготовке 8-томного собрания его сочинений.

В 1990-х годах Любарская работала над воспоминаниями. Умерла в 2002 году в Санкт-Петербурге.

Работа в детском издательстве

Маршаковская редакция Ленинградского отделения Детиздата (Лендетгиз) имела репутацию организации, в недрах которой в 1930-х годах «начиналась большая литература для маленьких». По словам Лидии Корнеевны Чуковской, коллективу, собранному Маршаком, «удалось задать высочайшие стандарты детской литературы». Александра Любарская, которой Маршак доверил редактирование своей поэмы «Мистер Твистер», вспоминала об этой работе как о сложном, но счастливом времени; уроки Самуила Яковлевича, связанные со скрупулёзным отношением к текстам и иллюстрациям, она усвоила на всю жизнь.

Как рассказывала Любарская, каждая из книг Лендетгиза становилась событием в детской литературе. Так, повесть Сергея Безбородова «На краю света» знакомила юных читателей с жизнью и бытом участников полярных экспедиций. Сказка «Олешек Золотые Рожки» давала возможность «почувствовать поэзию северных народов». Книга «Солнечное вещество», написанная Матвеем Бронштейном, считалась одним из образцов детской научно-художественной литературы. При этом вопросы идеологии при формировании редакционного портфеля отходили на второй план. </div></blockquote>

Шурочке (Александре Любарской)

Когда бы при рождении
Я мухой создан был,
В сплошном прикосновении
Я жизнь бы проводил.

Я к вам бы прикасался,
Красавица моя,
И в обществе считался
Счастливчиком бы я.

Отрывок из стихотворения Николая Олейникова

Может быть, все это и было причиной разгрома редакции. А может быть, причиной было то, что вокруг редакции собралось очень много талантливых людей. А талант — это опасность.

Одним из признаков того, что над редакцией сгущаются тучи, стал выход в 1937 году стенной газеты Лендетиздата, озаглавленной «Повысим революционную бдительность». Номер начинался с информации о том, что «вредительская шайка врагов народа», в состав которой входили Тамара Габбе, Александра Любарская, Николай Олейников и другие, в течение нескольких лет занималась «диверсионной» деятельностью. В упрёк редакции ставились «затягивание сроков сдачи рукописей или срыв своевременного выпуска книг, опечатки, вклейки», а также «идеологическое вредительство»; в качестве примера авторами стенгазеты был приведён сборник рассказов Марка Твена, который не способен научить «читателя разоблачать врагов, диверсантов, но зато может направить воображение совершенно нежелательным образом».

Отдельно было упомянуто о «моральном облике» Александры Любарской, «её связи с проходимцем Безбородовым и особом покровительстве со стороны шпиона Файнберга». К осени 1937 года маршаковская редакция была ликвидирована.

Арест. Хлопоты друзей

Арест Любарской и других сотрудников Ленинградского отделения Детгиза произошёл в ночь с 4 на 5 сентября 1937 года. По воспоминания Александры Иосифовны, в её квартире в течение нескольких часов шёл обыск; особенно тщательно изучалось содержимое книжного шкафа. Под утро арестованную вывели на улицу; к Большому дому на Литейном женщину доставили на трамвае. В тюрьме Любарская встретила Тамару Габбе, с которой ещё накануне обсуждала «какие-то редакционные дела»:

За полтора года, что я провела в тюрьме, я хорошо узнала технику следствия. Обвинения строились по принципу наибольшей неправдоподобности. Я видела в тюрьме многие десятки японских, финских, польских, латышских «шпионов», орудовавших в нашем городе. Уже одно это было ошеломляюще неправдоподобно.

Судьба Любарской и Габбе очень беспокоила её друзей; Лидия Чуковская проводила много часов в тюремных очередях, чтобы узнать об участи мужа — Матвея Бронштейна — и своих коллег по маршаковской редакции. Корней Чуковский, откладывая все дела, ездил в Ленинград, чтобы «хлопотать о Шуре Любарской». В письме дочери, датированном июнем 1938 года, он сообщал, что «написал о Шурочке секретарю тов. Вышинского».

В декабре 1938 года Чуковскому и Маршаку удалось добиться личной встречи с Вышинским. Во время приёма они рассказывали о родителях Любарской, об отредактированном ею трёхтомнике Пушкина. Прямо в присутствии посетителей генеральный прокурор СССР позвонил в Большой дом и отдал распоряжение о применении по отношению к Любарской другой статьи. В январе 1939 года Чуковскому сообщили, что Александра Иосифовна вышла на свободу. О своей реакции на эту новость писатель рассказал дочери:

Мне даже странно было весь день носить в душе такую непривычную радость… Я всё ещё не могу охватить это большое событие. Неужели в самом деле на лице Шуриной мамы вновь появится улыбка?

Творческое наследие

Сказка Сельмы Лагерлёф «Путешествие Нильса с дикими гусями», обработку которой Александра Любарская осуществила вместе с Зоей Задунайской, «именно в этом пересказе стала хрестоматийным чтением». Александра Иосифовна подготовила пересказ «Калевалы», выпустила сборники «Волшебный колодец», «В тридевятом царстве, в тридесятом государстве», «По дорогам сказки». Среди обработанных ею произведений — «Сказки Топелиуса», «Лучшие сказки Норвегии» П. К. Асбьёрнсена и другие.

Отойдя от редакторской деятельности, Любарская оставалась для друзей советчиком и консультантом, была в курсе их литературных дел. Свидетельством тому — письмо Самуила Яковлевича Маршака (1960), в котором поэт рассказывает о выходе в свет четвёртого тома своего собрания сочинений:

Я очень верю Вашему уму и сердцу, и доброе Ваше слово рассеяло многие сомнения, которые у меня всегда следуют за выходом новой книги… Будьте, дорогой друг, бодры. И пусть хоть немножечко согревает Вас в эти декабрьские дни сознание того, что Вы очень дороги мне.

Награды

Александра Любарская награждена медалями «За оборону Ленинграда», «Ветеран труда», «В память 250-летия Ленинграда» и юбилейными медалями, посвящёнными победе в Великой Отечественной войне.

Литература

• Лукьянова И. В. Корней Чуковский. — М.: Молодая Гвардия, 2006. — 989 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-02914-3.

Ссылки

• [gabbe.ru/index.php/ru/drams-tales/coms-friends-w/24-soratnitsy-i-podrugi/166-lyubarskaya-aleksandra-iosifovna Любарская Александра Иосифовна]. Литературный портал имени Тамары Габбе
• [www.litagent.ru/clients/author/32 Любарская Александра Иосифовна. О себе]. Литературное агентство «Агентство ФТМ, Лтд»
• [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=author&i=659 Любарская Александра Иосифовна]. Музей «Сахаровский центр». Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы

Отрывок, характеризующий Любарская, Александра Иосифовна

После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.