Любитель птиц из Алькатраса

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Любитель птиц из Алькатраса
Birdman of Alcatraz
Жанр

биографическая драма

Режиссёр

Джон Франкенхаймер

Автор
сценария

Гай Троспер

В главных
ролях

Берт Ланкастер

Оператор

Бёрнетт Гаффи

Композитор

Элмер Бернстайн

Кинокомпания

United Artists

Длительность

143 мин.

Страна

США

Год

1962

IMDb

ID 0055798

К:Фильмы 1962 года

«Любитель птиц из Алькатраса» (англ. Birdman of Alcatraz«Птицелов из Алькатраса») — драматический фильм режиссёра Джона Франкенхаймера, выпущенный в 1962 году. В основу фильма легла реальная история заключённого Роберта Страуда, роль которого исполнил Берт Ланкастер. Четыре номинации на премию «Оскар».





Сюжет

У причала, недалеко от острова Алькатрас, человек, представившийся Томом Гэддисом, рассказывает, что ожидает встречи с героем своей книги, и начинает рассказывать его историю.

В поезде, направляющемся в тюрьму Ливенворт, царит неимоверная жара, от которой страдают как сами охранники, так и заключённые, и один из преступников, Роберт Страуд, разбивает окно, чтобы стало легче дышать. По прибытии его, приговорённого за убийство на Аляске, вызывает к себе начальник тюрьмы, Харви Шумейкер, и пытается убедить не нарушать дисциплину.

Однако вскоре, после драки с одним из заключённых, герой оказывается на месяц в карцере. Вернувшись в обычную камеру, Страуд мечтает о встрече со своей матерью и вскоре узнаёт, что его мать приехала и безуспешно пыталась добиться встречи с ним. В письме она написала, что повторит попытку через неделю. В вспышке ярости главный герой убивает охранника, который противился их встрече, заранее сделанной заточкой. Состоявшийся вскоре суд приговаривает героя к смертной казни через повешение, и во дворе тюрьмы уже начинают возводить виселицу. Однако мать героя решает бороться за жизнь сына и начинает целую кампанию, чтобы спасти его. Благодаря жене президента США, личной встречи с которой добилась мать, смертную казнь в отношении Роберта отменяют и заменяют пожизненным заключением. При этом главным условием является содержание главного героя в одиночной камере до конца его дней, на свежем воздухе ему дозволено бывать лишь во время кратких и редких прогулок по тюремному двору.

Одна из таких вылазок сопровождалась сильной непогодой, и после очередного порыва ветра возле героя падает ветвь дерева, на которой он замечает гнездо и птенца в нём. Отвернувшись, Страуд отходит, но затем возвращается и подбирает воробья. Со временем герой учится обращаться с птицей, подкармливая и постепенно её дрессируя. Показав пару трюков с воробьём новому начальнику тюрьмы, Страуд добивается разрешения получать зерно.

Узнав об этом, многие заключённые от родных получают певчих птиц, в основном канареек, но вскоре из-за усталости одно из владельцев пара птиц оказывается у Страуда. Подружившись постепенно с одним из охранником по фамилии Рэнсом, герой получает доступ к некоторым предметам: так, из обычной бутылки он собственноручно изготавливает поилку для птиц, из ящика — клетку. Вскоре птицы дают потомство. Со временем вся камера Страуда оказывается заполнена клетками с певчими птицами. Однако среди птиц распространяется некая болезнь, и Страуд, пытаясь её остановить, начинает изучать специальную литературу, вызывает для консультации тюремного доктора Эллиса и узнаёт, что это септическая лихорадка и что лекарств против неё не найдено. Не впадая в отчаяние, герой начинает пробовать лечить птиц с помощью самых различных веществ и их смесей, но всё без толку — птицы продолжают умирать. Однако последняя попытка приносит свои плоды — решение найдено, птицы излечиваются, и Страуд отправляет в один из журналов для птицеводов свою статью о том, как лечить пернатых питомцев. Вскоре к нему приезжает вдова Стелла Джонсон, которая, предложив герою начать совместный бизнес в сфере птичьих лекарств, получает немедленное согласие.

Однако со временем в США принимают закон, согласно которому заключённым запрещается заводить животных и заниматься бизнесом. В ответ Страуд вместе с матерью и Стеллой, ставшей его женой, начинает кампанию в защиту своих прав. Это приносит свои плоды, и герою разрешают оставить птиц. Однако мать, потребовавшая развода Страуда со Стеллой и получившая отказ, покидает сына.

В подарок от доктора Эллиса Страуд однажды получает микроскоп, что послужит своеобразным толчком для научной деятельности героя. Став со временем самым крупным специалистом в области птичьих болезней, он за четыре года напишет книгу по данной теме. В разговоре с новым начальником тюрьмы доктор называет Страуда настоящим гением.

Но вот однажды ночью героя поднимают с постели и сообщают о незамедлительном переводе в тюрьму Алькатрас. По прибытии он узнаёт, что её возглавляет тот самый Харви Шумейкер и что здесь ему нельзя иметь птиц. Вместо этого он берётся за написание истории федеральных тюрем США, что приводит к ярым спорам с Харви. В 1946 году в тюрьме, в блоке, где отбывает наказание Страуд, вспыхивает восстание, которое военные стараются подавить силой. Главный герой, выступая посредником, отдаёт всё оружие восставших и призывает не открывать огонь, и Харви Шумейкер перед военными выражает доверие его словам.

На причал прибывает катер, с него в сопровождении охранников сходит главный герой, которому отказали в помиловании и переправляют в другую тюрьму в штате Миссури, и сразу оказывается окружён репортёрами. Ответив на их вопросы, он замечает Тома Гэддиса и перед отъездом успевает с ним поговорить.

В ролях

Актёр Роль
Берт Ланкастер Роберт Франклин Страуд Роберт Франклин Страуд
Карл Молден Харви Шумейкер Харви Шумейкер
Телли Савалас Фето Гомес Фето Гомес
Телма Риттер Элизабет Страуд Элизабет Страуд
Бетти Филд Стелла Джонсон Стелла Джонсон
Эдмонд О’Брайен Том Гэддис Том Гэддис
Чак Коннорс Бак Хеннесси Бак Хеннесси
Уит Биссел доктор Эллис доктор Эллис

Награды

Год Премия Категория Имя Результат
1963 Оскар Лучшая мужская роль Берт Ланкастер Номинация
Лучшая мужская роль второго плана Телли Савалас Номинация
Лучшая женская роль второго плана Тельма Риттер Номинация
Лучшая операторская работа (Чёрно-белый фильм) Бёрнетт Гаффи Номинация
1963 BAFTA Лучший иностранный актёр Берт Ланкастер Победа
1963 Directors Guild of America Award Выдающийся режиссёрский вклад в игровое кино Джон Франкенхаймер Номинация
1963 Золотой глобус Лучшая мужская роль (драма) Берт Ланкастер Номинация
Лучшая мужская роль второго плана Телли Савалас Номинация
1962 Национальный совет кинокритиков США Лучшие десять фильмов Победа
1963 Премия Гильдии сценаристов США Лучший сценарий для американской драмы Гай Троспер Номинация
1962 Венецианский кинофестиваль Кубок Вольпи за лучшую мужскую роль Берт Ланкастер Победа
Золотой лев Джон Франкенхаймер Номинация

Напишите отзыв о статье "Любитель птиц из Алькатраса"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Любитель птиц из Алькатраса

Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.