Любовь и смерть (фильм, 1975)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Любовь и смерть»)
Перейти к: навигация, поиск
Любовь и смерть
Love and Death
Жанр

историческая комедия

Режиссёр

Вуди Аллен

Продюсер

Чарльз Йоффе

Автор
сценария

Вуди Аллен

В главных
ролях

Вуди Аллен
Дайан Китон

Оператор

Гислен Клоке

Композитор

Сергей Прокофьев

Кинокомпания

Jack Rollins & Charles H. Joffe Productions

Длительность

82 мин.

Бюджет

3 млн $

Сборы

20,1 млн $ (в США)

Страна

США США

Год

1975

IMDb

ID 0073312

К:Фильмы 1975 года

«Любовь и смерть» (англ. Love and Death) — сатирическая кинокомедия Вуди Аллена 1975 года, сюжет которой пародирует русские эпические романы и их многочисленные экранизации. Главные роли исполнили сам Аллен и Дайан Китон. Фильм участвовал в основном конкурсе Берлинского кинофестиваля и получил приз UNICRIT Award.





Сюжет

Фильм начинается с рассказа главного героя, Бориса Дмитриевича Грушенко (Вуди Аллен), сидящего в тюрьме в ожидании смертной казни. Он вспоминает своё детство, семью, своих родителей, братьев Ивана и Николая. Его отец владеет маленьким куском земли, который постоянно носит с собой, а мать печет великолепные блины. Бориса с детства волнуют вопросы о смысле жизни и о существовании Бога. Гуляя по лесу, он встречает видение — Смерть в виде безликой фигуры в белых одеждах, с косой в руке. На все вопросы Бориса о загробном мире и Боге Смерть отвечает, что он интересный мальчик и что они ещё встретятся.

Борис вырастает и влюбляется в свою двоюродную сестру Соню (Дайан Китон), с которой ведет философско-теологические дискуссии, уверяя её, что Бога нет и что жизнь не имеет смысла. Соне делают предложение восьмидесятилетний Сергей Иванович Минсков и богатый торговец селедкой Леонид Восковец. Соня объявляет Борису, что она влюблена в его брата Ивана, пьяницу, картежника и дурака.

Когда приходит известие, что Наполеон напал на Австрию, пацифист Борис трусливо отказывается от военной службы, но родители и братья заставляют его пойти на войну. Перед отъездом трех братьев в действующую армию Иван делает предложение Анне Ивановой, и возмущенная Соня сначала принимает предложение Минскова, но когда тот умирает на месте от разрыва сердца, становится женой торговца селедкой. Соня терпеть не может мужа и постоянно изменяет ему.

В военном лагере Борис оказывается одним из самых плохих солдат — то у него ружье разваливается в руках, то он не может вынуть из ножен саблю и т. п. Перед отправкой на войну он получает отпуск, едет в Санкт-Петербург и посещает оперу, где видит недавно овдовевшую графиню Александрову в сопровождении её любовника Антона Ивановича Лебедкова. Борис обменивается с ней многозначительными взглядами, потом графиня приглашает его в гости на чашку чая, но раздраженный Лебедков угрожает Борису. В театре Борис встречает Соню, которая жалуется ему на несчастную семейную жизнь и рассказывает о своих многочисленных любовниках.

Борис идет на войну и участвует в большом сражении. Когда после битвы он хоронит убитых солдат, к нему подходит мёртвый Владимир Максимович с пулевым отверстием во лбу, просит передать обручальное кольцо ювелиру в Смоленске, получить залог в размере 1600 рублей и вручить деньги под расписку Наталье Петровне в Киеве. Между тем муж Сони гибнет в результате несчастного случая — он чистит заряженный пистолет, готовясь к дуэли с турецким кавалеристом, оскорбившим честь Сони, и пистолет стреляет ему прямо в сердце.

Полк Бориса разбит, Борис оказывается на вражеской территории и засыпает, забравшись в жерло пушки. Во время боя пушка стреляет, Борис летит по воздуху, врезается в палатку с французскими генералами, которая взрывается, и генералы погибают. Борис становится героем, его брат Иван гибнет на войне, пронзенный штыком польского уклониста. Овдовевшая Анна передает Соне имущество покойного Ивана — его усы, бечевку и гласные буквы его писем, оставляя себе согласные.

Увешанный наградами Борис встречается с графиней Александровой, она приглашает его к себе в гости в полночь, и они проводят бурную ночь, после которой мебель в комнате перевернута вверх дном. Антон Лебедков встречает Бориса на улице, дает ему пощечину и вызывает на дуэль. Накануне дуэли Борис признается Соне в любви и просит дать обещание выйти за него замуж, если он не будет убит. Чтобы утешить Бориса, Соня дает обещание и проводит с ним ночь любви.

На дуэли Лебедков стреляет первым и ранит Бориса в руку. Борис стреляет в воздух, пуля падает вниз и ранит его в другую руку. Пораженный благородством Бориса, Лебедков обещает начать новую праведную жизнь, воцерковиться и посвятить себя пению. Соня выходит за Бориса замуж и живёт с ним в его имении. Сначала она не любит его, постоянно раздражается и не подпускает Бориса к себе, но постепенно он завоевывает её сердце и они живут в любви и гармонии.

Внезапно Борис чувствует внутреннюю пустоту и думает о самоубийстве. Во время прогулки он опять видит Смерть, уводящую за собой виноторговца Кропоткина и его любовницу. Соня просит совета у отца Андрея, православного старца с невероятно длинной бородой, но он только просит передать Борису, что самое лучшее в жизни — двенадцатилетние блондинки. Борис хочет повеситься, но его удерживает от самоубийства любовь к Соне и желание заняться с ней оральным сексом.

Борис пробует писать стихи, но они выходят слишком сентиментальные. Они с женой заводят дружбу с деревенским дурачком Бердиковым, которого Соня кормит печеньем, и ждут появления их собственного ребёнка. Но Наполеон нападает на Россию, и все их планы рушатся. Борис предлагает спасаться бегством, а Соня — убить Наполеона. Сначала Борис отвергает идею убийства по морально-этическим соображением, но после горячей дискуссии Соня все-таки убеждает его.

Супруги отправляются в Москву, оккупированную французами, подвезя с собой дурачка Бердикова, который едет в Минск на всероссийский съезд деревенских идиотов. В придорожном трактире они встречают испанского аристократа дона Франсиско и его сестру, которые едут на встречу с Наполеоном Бонапартом. Борис и Соня заманивают дона Франсиско за угол, оглушают его ударом бутылки по голове и едут на прием к Наполеону под видом дона Франсиско и его сестры. Между тем приближенный императора Сидней Аппельбаум готовит заговор, чтобы не допустить союза с Испанией и заключить союз с Австрией — он подменяет Наполеона двойником и собирается убить дона Франсиско.

Соня кокетничает с Наполеоном, заманивает его в отдельную комнату, где прячется Борис с пистолетом. Наполеон замечает Бориса и пытается отнять у него пистолет, Соня оглушает императора бутылкой шампанского, но ни Борис, ни Соня не решаются застрелить Наполеона, мучаясь и споря друг с другом о моральном выборе и праве на убийство. Соня бежит приготовить коляску для бегства, Борис возвращается в комнату, чтобы убить Наполеона, но вдруг из шкафа высовывается человек и стреляет в лежащего на полу императора, который оказывается двойником.

Бориса хватают французы и бросают в тюрьму, Соне удается бежать. В тюрьме Бориса навещает отец, рассказывает о молодом человеке по фамилии Раскольников, который убил двух женщин, и демонстрирует микроскопический домик, построенный на своем куске земли. В ночь перед казнью Борису является ангел и говорит, что казнь в последнюю минуту будет отменена. Борис радуется и обретает веру в Бога.

Когда главного героя выводят на расстрел, он ведет себя весьма самоуверенно до самой последней секунды. Потом Борис и Смерть с косой появляются перед Соней, Борис объявляет, что его обманули, он мертв, и удаляется вместе со Смертью по длинной аллее, приплясывая под музыку в русском народном стиле.

Стилистика

Фильм в гротескной форме пародирует русскую классическую литературу, особенно романы Толстого и Достоевского. Персонажи постоянно вступают в философские дискуссии и разражаются длинными поэтическими монологами, мучаются «проклятыми» экзистенциальными вопросами. Разговор Бориса с отцом в тюрьме полностью состоит из названий романов Достоевского. Соответствующий русский колорит придает фильму музыка С.Прокофьева, особенно тема «Тройка» из фильма «Поручик Киже». В сцене сражения звучит музыкальная тема из фильма «Александр Невский».

Фильм изобилует комическими анахронизмами, например, в военном лагере Бориса муштрует инструктор-негр, на поле боя разносчик торгует блинами и т. п.

В ролях

Напишите отзыв о статье "Любовь и смерть (фильм, 1975)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Любовь и смерть (фильм, 1975)

– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.