Любовь не умрёт никогда

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Любовь не умрёт никогда
Love Never Dies

Афиша Лондонской постановки
Музыка

Эндрю Ллойд Уэббер

Слова

Гленн Слейтер
Чарльз Харт

Основан на

романе «Призрак Манхэттена» Фредерика Форсайта (частично) и первичная обработка Бена Элтона

Постановки

2010 Вест-Энд
2011 Мельбурн
2012 Сидней
2012 Тур по Великобритании
2012 Копенгаген
2014 Токио
Австрия

«Любовь не умрёт никогда» (англ. Love Never Dies) — мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера, Гленна Слейтера и Чарльза Харта. Сиквел мюзикла Ллойда Уэббера «Призрак Оперы».

Сценарий создан Эндрю Ллойдом Уэббером, Гленном Слейтером и Беном Элтоном. Сюжет мюзикла не основывался на оригинальной сюжетной линии романа Гастона Леру, а Ллойд Уэббер сказал в одном из интервью, что «Я не расцениваю мюзикл как сиквел, это — самостоятельное произведение».

Действие мюзикла происходит в 1907 году, по утверждению композитора — «примерно десять лет после конца оригинального „Призрака“» (хотя события в «Призраке Оперы» разворачивались в 1881 году). Оперная певица Кристина Дае приглашена выступить в парке развлечений «Phantasma» на Кони-Айленде анонимным импресарио и, приняв предложение, вместе с мужем Раулем и сыном Густавом отправляется в Бруклин, не догадываясь, что таинственный импресарио, способствующий её появлению на популярном морском курорте — Фантом.

Эндрю Ллойд Уэббер решил создать этот мюзикл ещё в 1990 году, но по каким-то причинам заморозил этот проект. Только в 2007 году он серьёзно взялся за написание музыки к произведению.

Премьера мюзикла состоялась в театре Adelphi Theatre 9-го марта 2010 года (предварительные показы проходили с 22-го февраля 2010 года). Первоначально режиссёром был Джек О’Брайен, хореографом Джерри Митчелл, тем не менее 22 октября 2010 года было объявлено, что шоу временно не будет показываться в течение четырёх дней для изменений сюжета и лирики. Новым режиссёром был назначен Билл Кенрайт. Дизайнер шоу — Боб Кроули.

Мюзикл получил смешанные отзывы и был принят на Вест-Энде не очень благожелательно. Постановка в Австралии была встречена более благосклонно и получила много положительных отзывов. Премьера спектакля на Бродвее так и не состоялась.





Подоплёка

Создать сиквел суперуспешного мюзикла «Призрак Оперы» композитор решил в 1990 году. После разговора с Марией Бьернсон (дизайнер «Призрака Оперы») он принял решение создать сиквел, действие которого должно было происходить в Нью-Йорке в XX веке.

Одной из его идей было поселить Призрака в одном из первых пентхаусов Манхэттена, но после просмотра документального фильма о Кони-Айленде композитор отклонил эту идею. Он начал сотрудничать с писателем Фредериком Форсайтом, но проект вскоре развалился, так как Ллойд Уэббер понимал, что их идеи будет трудно воплотить на сцене. Эти идеи Форсайт воплотил в романе «Призрак Манхэттена».

Композитор вновь вернулся к проекту в 2006 году, сотрудничая с рядом писателей и режиссёров. Однако идей относительно того, как адаптировать свой замысел на сцене не было. В конце концов, в 2007 году свою помощь предложил Бен Элтон (с которым композитор создал мюзикл «Прекрасная игра»). Он помог создать сюжет на основе первоначальных идей Ллойда Уэббера. Обработка Бена позволила придать персонажам большее сходство с героями оригинального романа и убрать новых персонажей, созданных Ллойдом Уэббером и Фредериком Форсайтом. В 2007 году он объявил, что продолжит работу над проектом.

В мае 2007 года в Daily Mail появилось сообщение о том, что создание мюзикла задерживается, так как шестимесячный котёнок Ллойд Уэббера — Отто, породы турецкий ван, взобравшись на цифровое пианино своего хозяина, уничтожил всю партитуру будущего мюзикла. Ллойд Уэббер не смог вернуть написанное на этом инструменте, но позже заново написал партитуру.

В 2008 году композитор объявил, что его произведение, скорее всего, будет называться «Phantom: Once Upon Another Time» («Призрак: Однажды в другое время»). Первый акт был представлен на ежегодном Сидмонтонском Фестивале. Призрака играл Рамин Каримлу, Рауля — Алистер Роббинс. Тем не менее, во время праздничного концерта в шоу «Birthday in the Park» на телеканале Би-би-си, посвящённого 60-летию Ллойда Уэббера, он объявил, что мюзикл получил новое название: «Love Never Dies» («Любовь не умрёт никогда»).

3 июля 2009 года Ллойд Уэббер объявил, что Рамин Каримлу (игравший Призрака в Уэст-Энде) и Сиерра Боггес (игравшая Кристину в Лас-Вегасе) получили роли Призрака и Кристины, роль Мег Жири получила актриса Саммер Страллен, Мадам Жири — Лиз Робертсон, роль Рауля — Джозеф Миллсон.

Композитор рассчитывал, что премьера мюзикла состоится одновременно в Лондоне, Нью-Йорке и Шанхае осенью 2009 года. Но к марту 2009 года шоу было решено открыть 26 октября 2009 года в Adelphi Theatre в Лондоне, затем в ноябре в Торонто в театре Royal Alexandra Theatre (до премьеры на Бродвее в театре Neil Simon Theatre в 2010 году) и затем в феврале 2010 года в Шанхае (с дальнейшим переездом в Мельбурн). В августе 2009 года три каста начинают репетировать в Лондоне. В мае 2009 года премьера была отложена до марта 2010 года в связи с тем, что Ллойд Уэббер решил переписать оркестровку и перезаписать альбом. К октябрю премьера мюзикла из Шанхая была окончательно перенесена в Мельбурн. Нью-Йоркская и Австралийская постановки были позже отсрочены из-за сложности ведения кастинга нескольких трупп одновременно.

8 октября 2009 года на пресс-конференции в Театре Её Величества, в котором «Призрак Оперы» идёт по сей день с 1986 года, Эндрю Ллойд Уэббер подтвердил, что роли Призрака и Кристины остаются за Рамином Каримлу и Сиеррой Боггес. Композитор также сказал, что предварительные показы начнутся в Лондоне с 20 февраля 2010 года, а премьера на Бродвее состоится 11 ноября того же года (позже премьеру отложили до весны 2011 года, а затем на неопределённый срок). Репетиции начались в январе 2010 года.

1 февраля 2011 года были объявлены исполнители главных ролей в австралийской постановке - ими стали Бен Льюис и Анна О’Байрн.

Сюжет

Пролог

Десять лет спустя после событий в Парижской Опере.

Призрак, создатель и владелец парка развлечений «Phantasma», измучен разлукой с Кристиной и жаждет снова услышать её голос («Till I Hear You Sing»). Он анонимно посылает ей приглашение выступить на Кони-Айленде.

Акт I

Остров Кони-Айленд.

Мадам Жири, её дочь Мег и артисты парка развлечений «Phantasma» посвящают зрителей в чудеса Кони-Айленда («The Coney Island Waltz»).

Мег и артисты исполняют «Only for You» и своим выступлением вызывают восхищение толпы зрителей. Мадам Жири хвалит Мэг за чудесное выступление, но раздражена тем, что Призрак не смотрел выступление её дочери, и предаётся воспоминаниям, как она и Мэг провозили его «контрабандой» из Парижа.

Кристина, Рауль и их десятилетний сын Густав прибывают в Нью-Йорк, где сталкиваются на пристани с толпой папарацци. Их встречают Флэк, Скуэлч и Генгл, которые на карете доставляют их на Кони-Айленд («Are you ready to begin?»). Рауль, раздражённый таким приёмом, отказывается играть с сыном и уходит в бар. Мальчик сомневается, любит ли его папа. Кристина, чтобы помочь ему понять, просит его «смотреть сердцем» («Look with your heart»). Густав уходит спать.

В ночи перед шокированной Кристиной появляется Призрак. Он вспоминает о той ночи страсти, которую они провели накануне свадьбы Кристины («Beneath a Moonless Sky»). Они понимают, что когда-то их любовь имела больше шансов на успех. Густав просыпается от кошмара, в котором его кто-то топит, и, прибежав к матери, знакомится с Призраком («Mother Please, I’m Scared!»). Фантом обещает показать ему все чудеса «Phantasma». Он предупреждает Кристину, что она должна спеть для него ещё раз или вернётся домой без сына.

Во время репетиции Мег испытывает шок, узнав, что Кристина будет петь. Рауль сталкивается с Жири и с ужасом осознаёт, что Призрак и есть тот Импресарио, для которого будет петь Кристина («Dear Old Friend»). Флэк, Скуэлч и Генгл приводят Густава в «Орлиное гнездо» (дом Призрака), где его приветствует хозяин. Густав великолепно играет на пианино. Это приводит Призрака к подозрению, что Густав его сын («Beautiful»). Он расспрашивает его и приходит к выводу, что они очень похожи. Он снимает с себя маску, полагая, что Густав примет его, но мальчик приходит в ужас от его лица и пронзительно кричит («The Beauty Underneath»). Вбежавшая Кристина успокаивает Густава. Под давлением Призрака она признаётся, что он его сын («The Phantom Confronts Christine»). Призрак заставляет Кристину пообещать ему никогда не говорить Густаву, кто его настоящий отец. Он объявляет, что все, что он имеет, перейдёт к его сыну. Подслушав это, разъяренная Мадам Жири боится, что все её многолетние старания окажутся напрасными.

Акт II

В тёмном баре Рауль размышляет о своих отношениях с Кристиной («Why Does She Love Me?»). К нему подсаживается Мег в купальном костюме (она плавает каждый день, чтобы «смыть» стресс) и рассказывает, что он находится в «Зале Самоубийств», месте, «где люди оказываются в конце концов, когда не знают, куда ещё идти». Она просит Рауля уехать домой вместе с Кристиной и Густавом. Рауль возражает ей, говоря, что не боится Призрака, который в это время, работая вместо бармена, стоит к нему спиной. Как только Мег уходит, Призрак поворачивается к шокированному Раулю и заключает пари: если Кристина не согласится петь, то Рауль может уехать вместе с ней и Густавом домой. В противном случае Рауль должен уехать один. Между делом Призрак заставляет Рауля сомневаться в своём отцовстве («Devil Take the Hindmost»).

Флэк, Скуэлч и Генгл извещают всех о предстоящем выступлении Кристины в «Phantasma» («Invitation to the Concert»). В ту же ночь Мег исполняет номер с элементами стриптиза, в котором рассуждает о том, какой купальный костюм ей выбрать («Bathing Beauty»). Публика сходит с ума от этого номера, но Мадам Жири сообщает ей, что Призрак не смотрел её выступление и все её старания были впустую («Mother, Did You Watch?»).

Перед выступлением Густав идёт за кулисы, в то время как Рауль умоляет Кристину уехать с ним, если она его всё ещё любит («Before the Performance»), но она отказывает ему. После того как Рауль уходит, появляется Призрак и убеждает Кристину, что она достойна большего, чем любви Рауля.

В гримёрке Кристина вспоминает Парижскую Оперу, где она сделала свой выбор между Призраком и Раулем. Мадам Жири, Мег, Рауль и Призрак желают знать, будет ли она петь («Devil Take The Hindmost» (реприза)). Кристина исполняет арию, за ней наблюдают Призрак и Рауль («Love Never Dies»). Рауль уезжает, Кристина заканчивает своё выступление под гром аплодисментов. Её встречает Призрак и вручает ей письмо от Рауля, где он извещает её о своём отъезде («Ah Christine»). Внезапно Кристина замечает отсутствие Густава, ей становится тревожно за сына («Gustave! Gustave!»). Призрак подозревает Мадам Жири и угрожает ей расправой. Флэк сообщает, что, проходя мимо гримёрки Мег, она заметила разбитое зеркало и как Мег вела куда-то в темноте маленькую фигурку. Призрак догадывается, где Мег.

В «Зале Самоубийств» Мег собирается утопить Густава, но её планы нарушаются («Please Miss Giry, I Want To Go Back»). Она достаёт пистолет и упрекает Призрака в неблагодарности, ведь чтобы добыть столько денег для него, ей пришлось стать проституткой и спать с богачами. Призрак просит Мег опустить пистолет, но она случайно стреляет в Кристину. Призрак бросается к Кристине. Она сообщает Густаву, что Призрак его настоящий отец, мальчик, не выдержав таких переживаний, убегает. Призраку же она говорит, что её любовь к нему не умрёт никогда. Они целуются в последний раз, и Кристина умирает на его руках. Призрак издаёт крик ужаса и боли. Появляются Густав с вернувшимся Раулем, они узнают о смерти Кристины. Густав подходит к своему настоящему отцу и хочет снять с него маску, но Призрак отстраняет его руку, становится на колени и сам снимает маску. Густав кладёт руку на изуродованную часть лица Призрака, и они обнимаются.

Персонажи и исполнители

Персонаж Оригинальный Лондонский каст Оригинальный Австралийский каст Финальный Лондонский каст Описание
Призрак Рамин Каримлу Бен Льюис Рамин Каримлу Окруженный разъярённой толпой в опере, он бежит в Америку с помощью Мадам Жири и её дочери Мег. В Америке он строит парк развлечений «Phantasma» на деньги, кровью и потом заработанные Мадам Жири и Мег.
Кристина Дае Сиерра Боггес Анна О’Байрн Селия Грэм Мировая оперная звезда и мать, Кристина не выступала долгий промежуток времени. Пребывая в неведении, что приглашение пришло от Призрака, она соглашается на свой американский дебют в «Phantasma».
Виконт Рауль де Шаньи Джозеф Миллсон Саймон Глисон Дэвид Тэкстон Время сделало его картежником и пьяницей. В нём больше нет той страсти к Кристине, какую он испытывал. Он постоянно раздражён.
Мадам Жири Лиз Робертсон (Салли Декстер в альбомной записи) Мария Мерседес Лиз Робертсон Она ненавидит Кристину из-за того, что Призрак больше благоволит к Дае, а не к Мег, даже после всего того, что она для него сделала.
Мег Жири Саммер Страллен Шэрон Миллерчип Хейли Флаэрти Водевильная певица, мечтает стать такой же знаменитой, как Кристина. Для исполнения этой мечты ей необходима поддержка Призрака.
Флэк Ниамх Перри Эмма Дж. Хокинс Трейси Пенн Одно из «человеческих чудес» парка развлечений «Phantasma»; воздушная акробатка, описывается как «наполовину птица, наполовину женщина».
Скуэлч Адам Пирс Пол Табоун Адам Пирс Одно из «человеческих чудес» парка развлечений «Phantasma»; сильный, татуированный человек.
Генгл Джами Рид-Кворел Дин Винс Чарльз Брантон Одно из «человеческих чудес» парка развлечений «Phantasma»; зазывала.
Густав Джек Бласс,
Гарри Чайлд,
Тайлер Фаган,
Александр Хокадей,
Ричард Линнелл,
Чарли Мантон,
Кейзан Радж
Джордж Картрайт Буш,
Трент Хиф,
Лаклан Кэлли,
Джэк Лайал,
Кёртис Пападинис
Эдвард Брейси,
Джек Костелло,
Даниэль Даулинг,
Коннор Фицджеральд,
Джордж Лителл,
Гарри Полден
Рауль растил Густава как собственного сына, не зная, что он сын Призрака. Густав обладает такими же музыкальными навыками, как его мать и отец.

Постановки

Премьера шоу состоялась 9 марта 2010 года в театре Adelphi Theatre. Роль Призрака исполнил Рамин Каримлу, Сиерра Боггес исполнила роль Кристины, Джозеф Милсон исполнил роль Рауля, Лиз Робертсон играла роль мадам Жири, Саммер Страллен исполняла роль Мег Жири. Выручка от продажи билетов составила 9 миллионов фунтов стерлингов, что превосходило инвестиции в размере 6 миллионов фунтов стерлингов. Спектакль является первым сиквелом, поставленным в Вест-Энде. В апреле 2010 года Ллойду Уэбберу угрожали предъявить штраф в размере 20 000 фунтов стерлингов за незаконную покраску театра Adelphi Theatre в чёрный цвет специально для продвижения мюзикла.

12 октября 2010 года состоялась пресс-конференция в здании парламента Виктория, где Ллойд Уэббер через спутниковую связь объявил, что австралийская премьера состоится 21 мая 2011 года в Мельбурне, в театре Regent Theatre. Главными особенностями этой постановки являются новая режиссура (режиссёр Саймон Филлипс) и новый дизайн шоу. Полный состав австралийского каста было объявлен 4 мая 2011 года с началом заказа билетов 7 августа 2011 года. Постановка настолько понравилась Ллойду Уэбберу, что он надеялся перенести её в будущем на Бродвей.

Мюзикл был снова переписан (по инициативе Ллойда Уэббера), в связи с чем критик Генри Хитчингс отметил: «Некоторые из самых очевидных изменений берут начало от правок лирика Чарльза Харта, скорректировавшего ритм оригинальных неуклюжих стихов, написанных Гленном Слейтером». Также, по его словам, «чувствуется, что к шоу была приложена режиссёрская рука, шоу было доверено Джеку О’Брайену, но новый хореограф Билл Димер и продюсер Билл Кенрайт добавили изюминку».

В июле 2011 года Ллойд Уэббер в интервью New York Times заявил, что, несмотря на благоприятный приём в Австралии, возможно, Бродвейская постановка так и не станет реальностью. Также он заявил, что видеоверсия Австралийской постановки будет выпущена на DVD.

Лондонская постановка закрылась 27 августа 2011 года после 18 месяцев показов. На последнем спектакле присутстовал сам Эндрю Ллойд Уэббер. Финальный поклон сопровождался феноменальными аплодисментами и овациями стоящих зрителей. Эндрю поблагодарил аудиторию за их невероятную поддержку и отдал дань уважения команде «Love Never Dies», прежде чем присоединился к последнему поклону.

Мельбурнскую постановку планируется закрыть 18 декабря 2011 года, после чего мюзикл переедет в Сидней в театр Capitol Theatre в январе 2012 года.

Восприятие

Реакция критиков

После премьеры 9 марта 2010 года мюзикл получил смешанные отзывы критиков. Пожалуй, самым положительным стал отзыв Пола Тэйлора в «The Independent», давшего шоу пять звёзд:

«Без сомнения, на высоком уровне находится техническое мастерство Джека О’Брайена: целостная, плавная, роскошная (а иногда утончённая) постановка, или великолепный оркестр, изливающий тёмные, тоскующие мелодии Ллойда Уэббера, создающие впечатление, что его жизнь зависела от них. Отдельную благодарность стоит выразить лирической щедрости Боба Кроули и дизайну Джона Дрисколла с их позолоченным интерьером, имитирующим по очертаниям растительность и с гигантским павлиньим оперением в стиле модерн, располагающимся на сводах, а также их призрачный внешний мир, где блестяще разворачивается сочетание плавной проекции (идеально сочетающейся с эмоциональными/ритмичными изменениями в музыке) и сценических эффектов, заставляющее сходить с ума от Кони-Айленда».

В противоположность этому, Бен Брэнтли в «The New York Times» дал спектаклю ноль звезд, описав его как:

«Большое, безвкусное новое шоу. Сзади на него можно было бы приклеить табличку „пни меня“…. Чувствуется, что это бедное, дурацкое шоу так хочет быть побитым, как клоун на аттракционе Данк Танк. Зачем беспокоиться, когда от начала до конца „Любовь не умрёт никогда“ — один большой спойлер».

Другие положительные отзывы включают в себя отзыв Чарльза Спенсера в «The Daily Telegraph»:

«Это самое лучшее шоу Ллойда Уэббера со времён оригинального Призрака, в котором есть великолепные, запоминающиеся мелодии и тоскующий романтизм, от которого мурашки бегут по коже».

Спенсер дал шоу четыре звезды из пяти, но предостерег, что:

«Шоу может в конце концов оказаться слишком странным, слишком темным, слишком замученным, чтобы стать массовым популярным хитом, но я подозреваю, что его жуткое очарование надолго останется в памяти, в отличие от других пустых, давно забытых шоу».

Пол Кэллан в «Daily Express» также дал шоу четыре звезды, написав, что «Любовь не умрёт никогда» - это:

«Изящное и искусное продолжение Призрака, заслуживающее того, чтобы каждую ночь старый Adelphi Theatre был заполнен зрителями. Это великая ночь».

В «The Guardian» Майкл Биллингтон дал шоу три звезды из пяти, комментируя:

«В новом мюзикле Эндрю Ллойда Уэббера есть много вещей, от которых стоит получать удовольствие. Результат — одна из самых чарующих работ композитора».

Однако, как сказал Биллингтон:

«Проблемы заключаются в сценарии, которому не хватает веса, для поддержания образных надстроек… Постановка — непрерывный источник радужного удовольствия. Но, как говорится в одной из песен, „алмазы никогда не сверкают ярко, если их только не огранить“…. С либретто, соответствующим мелодиям, это, возможно, было бы потрясающее зрелище, а не просто хорошая ночь».

Тим Уокер в газете «The Sunday Telegraph» похвалил постановку за «несомненно самые впечатляющие спецэффекты, которые есть на Уэст-Энде» и сказал, что актёры пели «с удовольствием, обаянием и сексуальностью». Однако он «очень хотел услышать овации во время спектакля… но их так и не было».

В «The Times» критик Бенедикт Найтингэйл дал шоу две звезды из пяти:

«Где опасность, ужас, психологический мрак? Чтобы почувствовать это, я рекомендую отправиться в Театр Её Величества, а не в Адельфи».

Другой невосторженный обзор появился в «London Evening Standard», где критик Генри Хичингс написал, что:

«Хотя музыка Ллойда Уэббера местами чрезвычайно возвышенная и оперная, основной тон неровный. Очень мало запоминающихся песен, дуэты не улетают в высь, и финал безвкусен. Поклонники „Призрака“, наверно, будут разочарованы, поскольку этого недостаточно, чтобы заполучить новое поколение фанатов».

Хичингс также прокомментировал, что история «в значительной степени предсказуема — и неубедительна. Главная проблема — книга…. Шоу испытывает недостаток в психологическом правдоподобии. Хуже того, у него нет души. Есть немного пафоса и эмоциональной напряженности. Также есть несколько смешных моментов; лирика Слейтера скучная, а вспышки легкого облегчения — просто заблуждение».

Точно так же Дэвид Бенедикт в «Variety» написал, что шоу «хочет быть трагическим романом, но оно попросту вяло. Только радикальная переработка даст этому шоу шанс (даже самый ничтожный) посоперничать c предшественником».

Квентин Леттс в «Daily Mail» отрицательно отозвался о шоу, заявив, что оно «такое же вялое, как двигатель газонокосилки при первой весенней подстрижке». Он также раскритиковал шоу за недостаток повествования и романтики, заявляя, что оно «предполагает, что мы понимаем, чем эти двое тупиц [Призрак и Рауль] привлекают прекрасную Кристину. Неужели она не могла выбрать ничего лучше?… В конце концов вы приходите к заключению, что она просто ищет страданий, чтобы улучшить своё искусство». Леттс похвалил исполнение и оркестровку, но пришёл к заключению, что шоу не будет хитом: «Но если это промах, это… превосходный промах, превосходный, потому что всё более и более оперная музыка Ллойда Уэббера пытается поднять нас на более высокий уровень». Сузанна Клэпп из «The Observer» была также критически настроена по отношению к книге и назвала шоу «серым» и «наполненным напряженностью не более, чем моток шерсти». Она заявила: «Даже музыкальные номера никогда не сольются с визуальным великолепием, никогда не дадут эффекта, являющегося даром Ллойда Уэббера, который помогает представить пейзаж». Сэм Марлоу из «Time Out» дал шоу одну звезду из пяти, называя его «ужасным» и «бесконечным музыкальным чудовищем». Он заметил: «С его отвратительным водоворотом видеоизображений, бессмысленным сюжетом и длинными, повторяющимися песнями „Love Never Dies“… очень утомительно».

Другие отрицательные отзывы были напечатаны в «Financial Times», «Entertainment Weekly», «The Arts Desk» и других изданиях.

Зрительская и другие оценки

Дэйв Ицкофф в New York Times выразил общую реакцию фанатов на сиквел: "Как новый Призрак поживает с театралами, которые видели его в предварительных просмотрах? Не очень хорошо…. В онлайн-сфере «Love Never Dies» даже породил в Facebook группу из противников сиквела, названную «Love Should Die» («Любовь должна умереть»), которая выражает свою миссию в формулировке: «У нас стойкое ощущение того, что последний мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера… совершенно ошибочная авантюра, вредная для оригинального романа „Призрак Оперы“ и одноимённого мюзикла… Фактически все в шоу нам кажется нелогичным, неразумным, оскорбительным и — откровенно говоря — глупым». Колкое переименование названия шоу из «Love Never Dies» в «Paint Never Dries» («Краски никогда не высыхают») возникло благодаря Лондонским театральным блогерам «The West End Whingers». Впоследствии оно было множество раз использовано журналистами в печатных изданиях и телевизионных передачах.

Обозреватель Барбара Эллен из «The Observer» в шутливой форме высмеяла помпезность некоторых неблагоприятных отзывов в своей колонке в воскресенье 28 марта 2010 года: «Открытое письмо в Лондон, знаменитому Adelphi theatre»: «Уважаемый мистер Адельфи, насчет выступления, которое я посмотрела на прошлой неделе - сиквела к „Призраку“ Эндрю Ллойда Уэббера, „Love Never Dies“, высмеивающегося как „Paint Never Dries“. К сожалению, я должна потребовать назад свои деньги; он просто не был ни достаточно плох, ни достаточно скучен. Мои спутники и я заплатили деньги и добросовестно пошли, ожидая увидеть старый добрый несчастный мюзикл. Представьте себе наше разочарование, когда он оказался хорошим. Скучный Призрак, имеющий жуткое сходство с Мартином Эмисом, сердитым после стычки с Анной Форд, но, сэр, этого недостаточно. Нам была обещана катастрофа, и мы ожидали увидеть катастрофу. Каждый признаёт, что не во всем вина спектакля. Отрицательные отзывы, темное искусство анти-рекламы являются опасным бизнесом. Но прекрасные чувства заплатят моей няне? У меня такое ощущение, что меня и других невинных зрителей обманом затащили в „Paint Never Dries“ и против нашего желания принудили провести приятный вечер. Я уверена, что говорю за многих, когда я говорю, что мы покинули ваш театр ужасно недовольными тем, какими себя невероятно довольными мы себя чувствовали ».

Музыкальные номера

Концептуальный альбом

Концептуальный альбом был выпущен в марте 2010. Он занял 10 место в Национальных чартах Великобритании, 1 место в Греции, 8 место в Новой Зеландии и 15 место в Дании.

Музыкальные номера в том порядке, в котором они представлены в концептуальном альбоме.

Акт I
  • Prologue
  • The Coney Island Waltz
  • «That’s The Place That You Ruined, You Fool!»
  • Heaven By The Sea
  • Only For Him/ Only For You
  • The Aerie
  • 'Til I Hear You Sing
  • Giry Confronts The Phantom/'Til I Hear You Sing (Reprise)
  • Christine Disembarks
  • Arrival Of The Trio-«Are You Ready to Begin?»
  • «What A Dreadful Town!…»
  • Look With Your Heart
  • Beneath A Moonless Sky
  • Once Upon Another Time
  • «Mother Please, I’m Scared!»
  • Dear Old Friend
  • Beautiful
  • The Beauty Underneath
  • The Phantom Confronts Christine
Акт II
  • Entr’Acte
  • Why Does She Love Me?
  • Devil Take The Hindmost
  • Heaven By The Sea (Reprise)
  • «Ladies..Gents!»/The Coney Island Waltz (Reprise)
  • Bathing Beauty
  • «Mother, Did You Watch?»
  • Before The Performance
  • Devil Take The Hindmost (Quartet)
  • Love Never Dies
  • Ah, Christine!
  • Gustave! Gustave!
  • Please Miss Giry, I Want To Go Back

Лондон

Оригинальная Лондонская постановка открылась со всеми номерами из концептуального альбома. Тем не менее, когда шоу в ноябре 2010 года закрыли для переработки, многие номера были переставлены или вовсе удалены из постановки. Чарльз Харт, лирист «Призрака оперы», участвовал в переписи номеров.

Музыкальные номера в том порядке, в котором они использовались в Лондонской постановке.

Акт I
  • Til I Hear You Sing — Призрак
  • The Coney Island Waltz — Оркестр
  • Only For You — Мег Жири, Мадам Жири, хор
  • Are You Ready To Begin? — Флэк, Генгл, Скуэлч, Рауль, Густав, хор
  • Look With Your Heart — Кристина, Густав
  • Beneath A Moonless Sky — Кристина, Призрак
  • Once Upon Another Time — Кристина, Призрак
  • Dear Old Friend — Мег, Мадам Жири, Кристина, Рауль, Густав, хор
  • Beautiful — Густав, Флэк, Генгл, Скуэлч, Призрак
  • The Beauty Underneath — Призрак, Густав
Акт II
  • Entr’acte — Оркестр
  • Why Does She Love Me? — Рауль, Мег, хор
  • Devil Take The Hindmost — Рауль, Призрак
  • Invitation to the Concert- Флэк, Генгл, Скуэлч, хор
  • Bathing Beauty — Мег, Флэк, Генгл, Скуэлч, хор
  • Before The Performance — Кристина, Рауль, Густав, Призрак
  • Devil Take The Hindmost (Quartet) — Густав, Рауль, Призрак, Мадам Жири, Мег, хор
  • Love Never Dies — Кристина
  • Ah, Christine! — Призрак и Кристина
  • Gustave! Gustave! — Кристина, Призрак, Мадам Жири, Флэк, Генгл, Скуэлч
  • Please Miss Giry, I Want To Go Back — Густав и Мег
  • Finale — Призрак и Кристина
  • Playout — Оркестр

Награды и номинации

Оригинальная лондонская постановка

Год Церемония награждения Категория Номинация Результат
2010 BroadwayWorld UK Award Best Musical Победа
Best Leading Actor in a Musical Рамин Каримлу Победа
Best Leading Actress in a Musical Сиерра Боггес Номинация
Best Featured Actress in a Musical Саммер Страллен Победа
Best Direction of a Musical Джек О’Брайен Победа
Best Orchestrations Эндрю Ллойд Уэббер Победа
Best Scenic Design Боб Кроули Победа
Best Sound Design Мик Поттер Победа
Best Lighting Design Пол Контстейбл Победа
2011 Премия Лоуренса Оливье Best New Musical Номинация
Best Actress in a Musical Сиерра Боггес Номинация
Best Actor in a Musical Рамин Каримлу Номинация
Best Performance in a Supporting Role in a Musical Саммер Страллен Номинация
Best Lighting Design Пол Контстейбл Номинация
Best Set Design Боб Кроули Номинация
Best Costume Design Номинация
WhatsOnStage.com Award Best New Musical Номинация
Best Actor in a Musical Рамин Каримлу Победа
Best Actress in a Musical Сиерра Боггес Номинация
Best Supporting Actor in a Musical Джозеф Миллсон Победа
Best Supporting Actress in a Musical Саммер Страллен Номинация
Best Lighting Designer Пол Контстейбл Номинация

Оригинальная австралийская постановка

Год Церемония награждения Категория Номинация Результат
2011 Helpmann Award Best Costume Design Габриэла Тайлесова Победа
Best Scenic Design Победа
Best Lighting Design Ник Шлипэр Победа

Напишите отзыв о статье "Любовь не умрёт никогда"

Ссылки

  • [www.loveneverdies.com «Love Never Dies» — официальный сайт мюзикла]
  • [www.loveneverdies.com.au/ «Love Never Dies» — официальный сайт австралийской постановки мюзикла]
  • [www.reallyuseful.com/shows/love-never-dies Страница мюзикла на сайте Really Useful Group]
  • [www.fandrom.narod.ru FANDROM — сайт с подробной информацией о мюзикле «Любовь не умрёт никогда»]
  • [www.operaghost.ru/musical_lnd.php «Призрак Оперы: Все о Легенде» — о мюзикле «Любовь не умрёт никогда»]

Отрывок, характеризующий Любовь не умрёт никогда


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.