Любомирский, Ежи Себастьян

Ежи Себастьян Любомирский Jerzy Sebastian Lubomirski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
гетман польный коронный
1657 — 1664
Предшественник:	Станислав Лянцкоронский
Преемник:	Стефан Чарнецкий
Рождение:	20 января 1616(1616-01-20)
Смерть:	31 декабря 1667(1667-12-31) (51 год) Вроцлав
Род:	Любомирские
Отец:	Станислав Любомирский
Мать:	Софья Александровна Острожская
Супруга:	1) Констанция Лигежанка 2) Барбара Тарло
Дети:	от первого брака: Станислав Ираклий Любомирский, Александр Михал Любомирский, Иероним Августин Любомирский и Кристина Любомирская от второго брака: Франтишек Себастьян Любомирский, Ежи Доминик Любомирский и Анна Кристина Любомирская

Ежи (Юрий) Себастьян Любомирский (польск. Jerzy Sebastian Lubomirski 20 января 1616 — 31 декабря 1667, Вроцлав) — польский магнат, крупный военный и государственный деятель Речи Посполитой, гетман польный коронный (1657—1664) из княжеского рода Любомирских. Был руководителем мятежа против польской монархии (рокош Любомирского) с целью защиты прав шляхты.

Происхождение и семья

Ежи Себастьян Любомирский был вторым сыном воеводы краковского и генерального старосты краковского князя Станислава Любомирского (1583—1649) и русской княжны Софии Александровны Острожской (1595—1622).

Ежи Себастьян Любомирский был дважды женат. В 1641 года женился на Констанции Лигензе (1618 — 26.03.1648). Дети:

• Станислав Ираклий Любомирский (1640—1702), великий маршал коронный (1676—1702)
• Александр Михаил Любомирский (ум. 1675), староста переяславский
• Иероним Августин Любомирский (1647—1706), великий гетман коронный и каштелян краковский
• Кристина Любомирская (ум. 1699), жена с 1661 года будущего великого гетмана коронного Феликса Казимира Потоцкого (1630—1702).

В 1654 году вторым браком женился на Барбаре Тарло (ум. 1689). Дети:

• Франтишек Себастьян Любомирский (ум. 1699)
• Ежи Доминик Любомирский (ум. 1727), воевода краковский
• Анна Кристина Любомирская (ум. 1701), 1-й муж с 1672 года великий конюший литовский Франтишек Стефан Сапега (ум. 1688), 2-й муж с 1692 года князь Доминик Николай Радзивилл (1643—1697).

Биография

С 1647 года Ежи Себастьян Любомирский был генеральным старостой Кракова и надворным коронным маршалом (1649—1650), великим коронным маршалом (1650—1664), с 1657 года польным гетманом коронным и старостой Новы-Сонча и Спиша.

Любомирский был известным польским военачальником эпохи восстания Хмельницкого, Северной войны 1655—1660, Русско-польской войны 1654—1667, а также польских кампаний в Семиградье. В 1655 году он был организатором сопротивления против шведов в южной Польше. В 1657 году отряды во главе с Любомирским отбили нападение семиградского князя Дьёрдя II Ракоци и, в свою очередь, вторглись в его владения, принудив к капитуляции. Вместе с коронным гетманом Станиславом «Ревера» Потоцким Любомирский одержал решительную победу над русско-казацким войском в битве под Чудновом.

Любомирский был яростным поборником «Золотой вольности» и возглавил оппозицию польскому королю Яну II Казимиру и его реформам. В борьбе с королём он пытался заполучить поддержку Австрии и Бранденбурга. По инициативе Любомирского в реформы короля в 1660 и 1661 году проваливались в польском сейме. Из-за союзов с иными державами и общей агитации король обвинил его в измене государству и лишил его всех титулов и постов. Суд приговорил Любомирского заочно к смерти, в то время как тот бежал в силезский Бреслау, находившийся во владениях Габсбургов.

Из Силезии Любомирский навёл контакты с императором Священной Римской империи, бранденбургскими курфюрстами и шведским королём, заключая с ними соглашения против польского короля и его реформ. Себя Любомирский выставлял как защитник Золотой вольности против якобы зарождающегося абсолютизма в Польше. В рамках рокоша ему удалось привлечь часть польской шляхты на свою сторону и парализовать сейм с помощью liberum veto. Ещё во время Русско-польской войны он победил королевскую армию в нескольких битвах, в том числе у Ченстоховы в 1665 году и у Мионтв в 1666 году.

Польский король, уставший от военных поражений, был вынужден уступить требованиям повстанцев. Он объявил об отходе от своих реформистских планов по введению принципа vivente rege и этим практически заложил фундамент под свою отставку, последовавшую в 1668 году. Любомирский вышел из конфликта с королём политически сильным, однако конфликт подорвал его здоровье и он умер ещё в Силезии в 1667 году.

След в культуре

Ежи Любомирский является одним из персонажей исторического романа польского писателя Генрика Сенкевича «Потоп».

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Любомирский, Ежи Себастьян

– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.