Милетич, Любомир

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Любомир Милетич»)
Перейти к: навигация, поиск
Любомир Милетич
Место рождения:

Штип, Османская империя (ныне — Македония)

Научная сфера:

филология, история

Место работы:

Софийский университет;
Болгарская академия наук

Известен как:

специалист в области болгарской филологии и истории

Любомир Георгиев Милетич (1 января 1863, Штип, Османская империя (ныне — Македония) — 1 июня 1937, София, Болгария) — болгарский учёный, специалист в области болгарской филологии и истории.





Биография

Его отец Георгий Милетич родился в Австрийской империи, в банатском селе Мошорин, школьный учитель. Мать — Эвка (Эвтимия) Попдаова[1], родом из Велеса, в Македонии. Дед по матери — поп Даво — видный македонский просветитель. Брат Георгия Милетича — Светозар — был одним из лидеров сербского национального движения Воеводины.

Однако, родовые корни Милетичей — не сербские, а болгарские. Дедом Георгия и Светозара Милетичей был болгарский гайдук Миле-воевода из Одринского (Адрианопольского) вилайета.

Любомир Милетич облучался в гимназиях Софии. Когда же в 1876 г. вспыхнула Сербско-турецкая война, Георгий Милетич вступил добровольцем в чету Панайота Хитова, а сына отправил доучиваться в Новый Сад и Загреб. В 1882 г. Любомир Милетич успешно закончил Загребскую классическую гимназию.

Затем он изучал славистику в Загребе и Праге. В 1885 г. Любомир Милетич женился на загребской немке Марии Шольц. Получил докторскую степень в Загребе (1888). Работал профессором на Кафедре по славянской филологии в Софийском университете (18921934).

В 1898 г. Милетич стал действительным членом Болгарской академии наук. В 1900-01 и 1921—1933 гг. Милетич был ректором Софийского университета. В 1903—1904 гг. — деканом историко-филологического факультета Софийского университета.

В начале 1914 года Любомир Милетич совершил путешествие в Одринский округ — на родину прадеда Миле-воеводы[2]. Там он собрал сведения о диких насилиях турецких аскеров и башибузуков над фракийскими и малоазийскими болгарами, совершённых в ходе Балканской войны[3]. На их основе Милетич написал книгу «Разгром фракийских болгар 1913 года» (Разорението на тракийските българи през 1913 година). Книга была издана Болгарской Академии Наук (Госпечать, София, 1918 г.). Автор снабдил книгу 65-ю фотоснимками. В частности:

Как подчёркивал Милетич, под турецкий удар попали прежде всего болгары Фракии и Анатолии, а также местные гагаузы, армяне и православные албанцы (арнауты). Большое внимание уделил он военным преступлениям Энвер-бея (будущего Энвер-паши).

В 19261937 гг. Милетич состоял президентом Болгарской академии наук. Кроме того, он был доктором honoris causa Харьковского университета, членом-корреспондентом Российской академии наук, а также членом Русского Исторического общества, Польской академии образования (Краков), Юго-Славянской академии наук (Загреб), Чешской академии наук, Чешского научного общества, Чешского этнографического общества (все - Прага), Венгерского этнографического общества (Будапешт) и Русского археологического института (Константинополь), почётным членом Итальянского института Восточной Европы (Рим).

Македонский вопрос

Милетич считал македонцев частью болгарской нации и много полемизировал по этому поводу с сербскими авторами. Милетич неизменно отстаивал славянское и македонское происхождение Свв. Кирилла и Мефодия:

Церковно-славянский язык был старо-болгарским, ибо то был язык тогдашних болгарских славян в Македонии — отечестве Кирилла и Мефодия[5].

Когда 28 ноября 1907 г. от руки боевика-санданиста Тодора Паницы погибли заграничные представители ВМОРО Борис Сарафов и Иван Гарванов, — Милетич посвятил их памяти проникновенные строки:

Их деятельность и общая их кончина символично представляют объединение на жизнь и смерть двух родных матерей героев - Македонию и Болгарию[6]!

Любомир Милетич и Тодор Александров были основателями Македонского научного института (МНИ) в Софии. Милетич был редактором научного журнала «Македонски преглед», посвящённого македонскому вопросу (19241936). Милетич состоял председателем МНИ в 19281937 гг.

В 1925 г. Любомир Милетич приступил к многотомному изданию «Материали за историята на македонското освободително движение». В продолжение нескольких лет было опубликовано девять томов (с 1928 года издавались Македонским научным институтом). Милетич отредактировал и включил в сборник мемуары многих македонских революционеров, а в случае с Николой Митревым-Езерским (который был неграмотен) — сделал литературную запись его воспоминаний. Сюда же Милетич включил свои записи рассказов участников Ильинденско-Преображенского восстания, сделанные по горячим следам в 1903-04 гг. В этом сборнике (и в других изданиях) Милетич опубликовал множество документов об антиболгарских действиях сербских и греческих властей в Македонии (включая военные преступления). «Материали...» содержат много уникальных фактов по национально-освободительному движению македонских (а также фракийских) болгар. Сборник вызвал самый живой интерес македонской эмиграции, Ванчо Михайлов приветствовал начинание Милетича.

Память

В некрологе, составленном в третью годовщину по смерти Милетича, македонский революционер Никола Коларов писал:

Его имя, останется теснейше связано с освободительной борьбой македонских болгар. Милетич не отделял себя от той борьбы. Он болезненно переживал все те страдания, кои претерпевало несчастное болгарское население Македонии, в своей неотступной и величественной борьбе, всем жертвуя за правду и свободу. В той борьбе высветилась величайшая духовная сила. Той борьбе посвятил он часть своей жизни. И оставил памятники, кои сами по себе суть памятники творческого духа и несломленной воле македонского болгарина. Монументальный Македонский Дом, Македонский Научный институт, «Македонски преглед», мемуары македонских революционеров и другие дела, коими профессор Милетич украсил свой земной путь[7].

Позднее в честь Любомира Милетича был назван кратер Милетич в Антарктиде.

Труды

  • Милетич Л. Болгарские говоры чепинских помаков. — СПб.: тип. Академии наук, 1908. — 9 с.
  • Успенский Ф. И., Флоринский Т. Д., Милетич Л. Надпись царя Самуила. — София: Държавна печатница, 1899. — 20 с. — (Отт. из: Известия Рус. археол. ин-та в Константинополе. – Т. 4, Вып. 1).
  • «Членът в българския език» (1887)
  • ражнения, текстове из старобългарските паметници и речник» (1888)
  • «O članu u bugarskom jeziku»
  • «Старобългарска граматика с упражнения, текстове из старобългарските паметници и речник» (1888)
  • «O članu u bugarskom jeziku» (Загреб, 1889)
  • «Нови влахо-български грамоти от Брашов» (1896)
  • [www.promacedonia.org/lm/index.html «Дако-ромъните и тяхната славянска писменост. Часть II. Нови влахо-български грамоти от Брашов», Сборник за Народни Умотворения, Наука и Книжнина, книга XIII, София, 1896, стр. 3—152.]
  • «Старото българско население в Североизточна България» (1902)
  • «Das Ostbulgarische» (Вена, 1903)
  • «Die Rhodopemundarten der bulgarischen Sprache» (Вена, 1911)
  • «Коприщенски дамаскин. Новобългарски паметник от XVII век», Бълг. старини, кн. II, София, (1908)
  • [www.promacedonia.org/bmark/lm_tr/index.html «Разорението на тракийските българи през 1913 година», Българска академия на науките, София, Държавна печатница, 1918 г.; II фототипно издание, Културно-просветен клуб «Тракия» — София, 1989 г., София.]
  • «Свищовски дамаскин. Новобългарски паметник от XVIII век», Бълг. старини, кн. VII, София (1923)
  • «Седмоградските българи и техният език» (1926)
  • [www.promacedonia.org/bmark/lm_voevodi/index.html «Движението отсам Вардара и борбата с върховистите по спомени на Яне Сандански, Черньо Пеев, Сава Михайлов, Хр. Куслев, Ив. Анастасов Гърчето, Петър Хр. Юруков и Никола Пушкаров; съобщава Л. Милетич», София, Печатница П. Глушков, 1927, поредица «Материали за историята на македонското освободително движение», Издава «Македонският Научен Институт», Книга VII. ]
  • «Единството на българския език в неговите наречия» (1929)
  • «Документи за антибългарския действия на сръбските и гръцките власти в Македония през 1912—1913 г.» (София, 1929)
  • «Към историята на българското аналитично склонение» (1935)
  • «Изследвания за българите в Седмиградско и Банат» (1987 — посмертное издание[8])

Напишите отзыв о статье "Милетич, Любомир"

Ссылки

Примечания

  1. Другое написание этой фамилии: Поп-Даова.
  2. Романски Ст. Любомир Милетичъ. — Държавна печатница, София, 1940.
  3. Первыи, кто предал гласности тот геноцид, был академик Любомир Милетич.
    - сказал поэт Никола Инджов, потомок фракийских беженцев.
  4. Файл: Remains of Bulgarians after the battle of Fere 1913.jpg
  5. «Старобългарска граматика с упражнения, текстове из старобългарските паметници и речник», 1888.
  6. Иван Гарванов не был македонцем, он - уроженец болгарской Старой Загоры.
  7. Илюстрация Илинден, бр. 116, стр. 1-2. Перевод Михаила Девлеткамова.
  8. София: Наука и изкуство, 1987.

Отрывок, характеризующий Милетич, Любомир


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.