Людвигштайн

Достопримечательность
Людвигштайн
Архитектурный стиль	Неоготика
Статус	Объект культурного наследия РФ № 4710060008

Людвигштайн (Людвигштейн, остров Мёртвых, нем. Ludwigstein — «скала Людвига») — скалистый остров-некрополь в бухте Защитной Выборгского залива, в северной части выборгского парка Монрепо.

Капелла Людвигсбург

С 1788 года остров, как и всё имение Монрепо, принадлежал немецкому поэту и правоведу Андрею Львовичу (Людвигу) Николаи, наставнику великого князя Павла Петровича. Его называли Эрмитажем или Скалой отшельника. С 1797 года род Николаи был включён Павлом I в число баронских родов Российской империи. К этому времени относится идея владельца парка о строительстве на острове павильона в виде неоготического замка. По легенде, изложенной бароном в поэме «Имение Монрепо в Финляндии», в башне на острове был заточён свергнутый братьями с престола шведский король Эрик XIV. С этим было связано и новое название острова — «Эрихштайн». В разное время проекты замка выполняли архитекторы и художники Д. Мартинелли (1798 г.), П. Гонзаго (1804 г.), Т. де Томон (1809 г.), но только при сыне Людвига, Павле Андреевиче (Пауле) Николаи, в период между 1822 и 1830 годами по проекту архитектора Ч. Х. Тэтама (англ. Charles Heathcote Tatham) на острове возводится неоготическая капелла-усыпальница, названная Людвигсбургом. В украшенной витражами капелле были размещены бюсты супругов Николаи. На крыше Людвигсбурга устроена смотровая площадка, на которую ведёт каменная лестница.

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 4710060012

Сам остров, получивший название Людвигштайн (Людвигштейн), превратился в фамильное кладбище Николаи. На нем была установлена урна с прахом умершего земляка и сослуживца А.Л. Николаи, Ф.Г. Лафермьера (1737-1796), с надписью: «Памятник уважения, посвящённый дружбе». На другом надгробии было выбито четверостишие Людвига Николаи, в переводе с немецкого звучащее так: «На краткий миг, о холм, ты мой, потом навек я буду твой». Помимо надгробий, на острове с 1798 года находился и грот Медузы с маской Медузы Горгоны — одна из романтических достопримечательностей парка.

Паромная переправа на остров Мёртвых

Превращение острова в семейную усыпальницу повлекло за собой принятие мер по ограждению захоронений от посторонних глаз многочисленных посетителей парка. Вместо деревянного моста, наведённого через узкий и мелкий пролив в 1798 году, с 1820-х годов была устроена паромная переправа, доступная только владельцам парка. Путь по переправе на «Остров мёртвых» открывался, главным образом, в дни похорон. На острове-кладбище не высаживались лиственные деревья, поэтому первоначально осенью он не расцвечивался яркими красками. Тёмная зелень елей и сосен создавала ощущение вечного покоя, тишины и печали.

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 4710060018

К концу XIX века остров воспринимался современниками в контексте распространённой идеи «Острова мёртвых», воплощённой в одноимённой картине А.Бёклина. Паромная переправа символизировала путь в загробный мир.

Современное состояние

В послевоенное время парк Монрепо, перешедший в собственность советского государства, пришёл в упадок. Захоронения и переправа на остров подверглись актам вандализма; на Людвигштайне разрослись лиственные деревья. В последние годы на острове проводились ремонтные работы в рамках восстановительных мероприятий в парке Монрепо.

Литература

• Кепп Е.Е. Выборг. Художественные достопримечательности / Ред. О.В. Казаков. — Выборг: «Фантакт», 1992. — 200 с.
• Максимович М.Я. Путеводитель по Выборгу. — СПб.: «Центр сохранения культурного наследия», 2014. — 96 с.
• Неувонен П., Пёюхья Т., Мустонен Т. Выборг. Архитектурный путеводитель / Пер. Л. Кудрявцевой. — 2-е изд. — Выборг: «СН», 2008. — 160 с. — ISBN 5-900096-06-8.

Отрывок, характеризующий Людвигштайн

– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.