Людвиг Антон Нойбургский

Людвиг Антон Пфальц-Нойбургский (нем. Ludwig Anton von Pfalz-Neuburg; 9 июня 1660 — 4 мая 1694) — был четвёртым ребёнком нойбургского пфальцграфа Филиппа Вильгельма (1653—1685) и его жены Елизаветы Амалии Гессен-Дармштадтской.

Будучи третьим по старшинству братом, не имел прав на наследование титулов своего отца, поэтому с детства готовился стать священнослужителем. В 1684 году Людвиг Антон становится великим магистром Тевтонского ордена и остается на этом посту на протяжении десяти лет, до 1694 года. В 1689 году он занимает пост князя-пробста в Эльвангене, и с 1691 по 1694 годы он также является епископом Вормсским.

Сопровождал отца во время торжественного въезда в Пфальц в 1685 году, когда тот стал курфюрстом Курпфальца. Тремя годами позднее разразилась Война за Пфальцское наследство, в сражениях которой Людвиг Антон принимал активное участие под началом своего брата Иоганна-Вильгельма.

В 1689—1690 годах был в числе свиты своей сестры, императрицы Элеоноры Нойбургской во время её визита в Испанию по случаю бракосочетания другой сестры, Марии Анны с королём Карлом II.

Умер от чумы 4 мая 1694 года в Льеже, а похоронен в церкви иезуитов в Дюссельдорфе.

Литература

• Robert Salzer: Das Schloss gesprengt, die Stadt verbrannt. Zur Geschichte Heidelbergs in den Jahren 1688 und 1689 und von dem Jahre 1689 bis 1693. Nachdruck des Buches aus dem Jahr 1878/1879: Guderjahn, Heidelberg 1993, ISBN 3-924973-24-5,

Отрывок, характеризующий Людвиг Антон Нойбургский

– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.