Людвиг Вильгельм (маркграф Баден-Бадена)

Людвиг Вильгельм Баден-Баденский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Маркграф Баден-Бадена
22 мая 1677 — 4 января 1707
Предшественник:	Вильгельм I
Преемник:	Людвиг Георг Зимперт
Рождение:	8 апреля 1655(1655-04-08) Париж
Смерть:	4 января 1707(1707-01-04) (51 год) Раштатт
Место погребения:	Баден-Баден
Род:	Церингены
Отец:	Фердинанд Максимиллиан
Мать:	Луиза Кристина Савойская
Дети:	Людвиг Георг Зимперт Августа Август Георг Зимперт
Военная служба
Годы службы:	1674—1707
Принадлежность:	Священная Римская империя Священная Римская империя
Звание:	Фельдмаршал
Сражения:	Голландская война Великая Турецкая война: Вена, Парканы, Буда, Мохач, Патачин, Нисса, Сланкамен, Зента Война Аугсбургской лиги Война за испанское наследство: Фридлинген, Шелленберг
Награды:

Людвиг Вильгельм Баден-Баденский (Людвиг Баденский, нем. Ludwig Wilhelm von Baden-Baden), прозвище Турецкий Людовик или Турецкий Луи (нем. Türkenlouis; 8 апреля 1655, Париж — 4 января 1707, Раштатт) — маркграф Баден-Бадена с 22 мая 1677 года, полководец, фельдмаршал (22 ноября 1696), рейхсгенерал-фельдмаршал (генералиссимус) (с 11 марта 1703), успешно воевал с Османской империей. При нём был построен дворец Раштатт.

Биография

Сын принца Фердинанда Максимиллиана Баден-Баденского и принцессы Луизы Кристины Савойской-Кариньянской. Родился в Париже. Получил хорошее воспитание. В 1668 году отец умер, оставив сына на попечении деда — маркграфа Баден-Бадена Вильгельма I.

В Голландской войне

В 1674 году Людвиг Вильгельм поступил в имперскую армию и в 1674—1676 годах сражался против французов под начальством Монтекукули. В 1676 году, отличился при осаде Филиппсбурга, и получил звание полковника и полк в командование.

В 1677 году умер Вильгельм I и Людвиг наследовал маркграфство Баден-Баден и вступил в его владение, что однако не помешало ему в том же году участвовать в обороне Фрейбурга, осажденного французами. В кампанию 1678 года он был ранен в сражении при Штауффене, в Брейсгау, в котором также отличился. 18 мая 1679 получил чин генерал-фельдвахтмейстра (со второй половины XVIII века этот чин заменен чином генерал-майора).

После заключения Нимвегенского мира он проживал в своем маркграфстве и 1 февраля 1682 года был пожалован императором в фельдмаршал-лейтенанты.

В Великой турецкой войне

В 1683 году командовал частью имперских войск в осажденной турками Вене. Сделав вылазку, в которой он проявил отменную храбрость, пробившись навстречу войскам Яна Собеского, спешившего на помощь. После чего участвовал в битве по освобождении города и в деле под Барканом (10 октября 1683). 22 ноября 1683 пожалован чином генерала-кавалерии. В последнем сражении, подоспев с кавалерией на помощь сильно теснимым полякам он содействовал общему успеху. Также он решил исход сражения под Граном в 1684 году, в котором он командовал правым крылом.

В 1685 году Людвиг Вильгельм впервые командуя значительным отдельным соединением против турок одержал ряд побед.

13 декабря 1686 получил чин фельдмаршала.

В 1687 году участвовал в сражении при Мохаче.

В 1688 году завоевал Славонию и Боснию.

В 1689 году получив командование над имперской армией, несмотря на неудовлетворительное продовольственное снабжение и недостаток перевозочных средств вторгся в Сербию. Одержал 30 августа и 24 сентября победы над сераскиром Араб-Реджиб-пашой в сражениях при Патачине и под Ниссой, взял Видин и Малую Валахию. Но из-за отсутствия подкреплений в виде людей и припасов со стороны гофкригсрата привело к итоговому поражению кампании. С 12 000 человек Людвиг Вильгельм не мог противостоять туркам, объединившимися с венгерскими и трансильванскими мятежниками, и все приобретения были потеряны в 1690 году.

Грозная опасность побудили наконец императора и военный совет прислать подкрепления. С 27 августа 1691 назначен генерал-лейтенантом (исключительное звание соответствующее званию генералиссимуса — военачальника, по рангу идущего сразу за императором (формальным главнокомандующим всех войск Империи) и независимого от Придворного военного совета (Гофкригсрата)). Имел под своим командованием уже 66 000 хорошо вооруженных войск. Перейдя в наступление он нанес туркам поражение при Сланкамене, благодаря которому Венгрия и Славония остались навсегда в составе австрийской империи.

В кампанию 1692 года обе армии уже были обескровлены, поэтому никаких значительных событий уже не происходило, а предпринимались попытки к заключению мира. В ходе этой войны, из-за его красного военного камзола, в котором он был заметен на полях сражений, турки называли его «красный король».

С 2 апреля 1693 года, он стоял во главе имперской армии в должности начальника швабского округа (Kreis-Oberst), действовавшей на правом берегу Рейна против французов, почти не выходя из оборонительного положения. За все 5 кампаний этой войне не было дано ни одной битвы и даже не состоялось ни одного важного сражения. Вторжение немцев в Альзацию и французов в Пфальц не имели никаких последствий и всегда заканчивались быстрым отступлением за Рейн. Людвиг Вильгельм оставался на этой должности до 1697 года и заключения Рисвикского мира.

С 1697 года Людвиг Вильгельм жил в своем маркграфстве, и после смерти Собеского безуспешно выдвигал себя на польский престол, доставшийся в итоге, курфюрсту Саксонии Августу Сильному.

В войне за испанское наследство

С началом войны за испанское наследство он снова встал во главе имперской армии и вместе с ней взял в 1702 году Ландау. Когда курфюрст Баварии перешел на сторону французов, Людвиг Вильгельм отступил за Рейн. Французы под командованием Виллара последовали за ним на правый берег и 14 октября 1702 года произошло сражение при Фридлингене, которое хотя и не имело решительных последствий, но вынудило германскую армию в полном порядке и с незначительными потерями отступить к Штауффену. Вслед за этим Виллар, не сумев соединиться с баварской армией был вынужден вернуться на левый берег и обе армии встали на зимние квартиры.

В феврале 1703 года Виллар снова переправился через Рейн и осадил Кель. Людвиг Вильгельм был гораздо слабее своего противника, однако ему удалось устоять на знаменитых Штольгофенских укреплениях и отразить многочисленные нападения. В оставшуюся часть кампании значительных событий не происходило.

В июне 1704 года недалеко от Ульма к армии Людвига Вильгельма присоединились армии принца Евгения Савойского и герцога Мальборо. Верховное командование было попеременно поделено между маркграфом и герцогом, что не могло не вызвать трений между двумя полководцами. В сражении на Шелленберге, 2 июля, командовал Мальборо, но Людвиг Вильгельм деятельно помогал ему и был ранен. Разбитые баварцы понесли большие потери. Несогласия между полководцами привели к тому, что Мальборо и Евгений Савойский старались устрашить маркграфа, обвиняя его в бездействии и нерасторопности. Ему было поручено осадить Ингольштадт. Сами же английский и австрийский полководцы разбили французов и баварцев в знаменитом сражении при Гохштедте (при Бленхейме). После этого Людвиг Вильгельм снял осаду, оставив только небольшую часть войск перед Ингольштадтом и присоединился к союзникам. Под командованием императора Иосифа он руководил осадой крепости Ландау, которая сдалась 24 ноября.

С началом кампании 1705 года несогласия между Людвигом и Мальборо ещё больше усилились. Последний открыто жаловался на маркграфа императору, обвиняя его в бездействии и неисполнении обещаний и увел свою армию в Нидерланды. Людвиг Вильгельм, изнуренный болезнями и ранами счел себя обиженным, убыл из армии и хотел сложить с себя полностью обязанности главнокомандующего, но по настоятельным просьба снова их принял и в сентябре перешел через Рейн, вытеснив французов из укреплений на Моттере и под Лаутербургом. Его армия расположилась на зимние квартиры по обоим берегам Рейна.

В кампанию 1706 года он целое лето держался против французов на Штольгофенских укреплениях. За бездействие, которое Людвиг Вильгельм проявлял в походах против французов его всемерно порицали и даже несправедливо обвиняли в злых умыслах. По врожденной своей осторожности, Людвиг Вильгельм был полной противоположностью своего оппонента, предприимчивого герцога Мальборо, так что и невозможно было ожидать от них согласия. Неприятности, которые Людыиг Вильгельм был вынужден переносить ускорили его смерть, которая состоялась в его замке в Раштатте.

Людвиг Вильгельм был одним из знаменитейших генералов своего времени. Он отличался личной храбростью, соблюдал строгую дисциплину и за её нарушение карал строго, вплоть до казни. Выдающиеся военные дарования и обширные познания выдвинули его в ряды видных полководцев. Он в совершенстве знал французский, английский, голландский, итальянский и латинский языки. Он был также известен как знаток фортификационного дела, так и авторитет в деле крепостной войны. Из литературных работ маркграфа известны его военные и политические письма о войне за испанское наследство, а также его инструкция войскам «Поведение во время, до и после боя».

Семья

Людвиг Вильгельм и принц Евгений Савойский были двоюродными братьями. Их общим дедом, у первого по материнской, а у второго по отцовской линиями был Томас Савойский-Кариньян.

Людвиг Вильгельм был женат на Франциске Сибилле Августе (1675—1733), дочери герцога Юлия Франца Саксен-Лауэнбургского. Выжившие дети:

• Людвиг Георг Симперт (1702—1761), маркграф Баден-Бадена
• Августа (1704—1726), жена герцога Орлеанского Людовика, мать Луи-Филиппа Орлеанского
• Август Георг Симперт (1706—1771), маркграф Баден-Бадена

Литература

• Баден-Баденский, Людовик-Вильгельм, маркграф // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Энциклопедия военных и морских наук / Составлена под главной редакцией генерал-лейтенанта Г. А. Леера, заслуженного профессора Николаевской академии Генерального штаба. — СПб.: типография В. Безобразова и К°. — Т. 1.
• Военный энциклопедический лексикон (в 14 томах). Второе исправленное издание под общим руководством М. И. Богдановича. СПб, 1852—1858. Том 2.
• Людовик-Вильгельм I // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Людвиг Вильгельм (маркграф Баден-Бадена)

– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.