Людвиг II (король Баварии)

Иное название этого понятия — «Людвиг Баварский»; см. также другие значения.

Людвиг II Ludwig II. von Bayern<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Людвига II работы Фердинанда фон Пилоти. 1865</td></tr>
король Баварии
10 марта 1864 — 13 июня 1886
Предшественник:	Максимилиан II
Преемник:	Отто I
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	25 августа 1845(1845-08-25) Мюнхен
Смерть:	13 июня 1886(1886-06-13) (40 лет) Штарнбергское озеро, Бавария
Место погребения:	церковь Св. Михаила в Мюнхене
Род:	Виттельсбахи
Отец:	Максимилиан II
Мать:	Мария Фридерика Прусская
Награды:

Лю́двиг II О́тто Фри́дрих Вильге́льм Бава́рский (нем. Ludwig II. Otto Friedrich Wilhelm von Bayern; 25 августа 1845, дворец Нимфенбург, Мюнхен — 13 июня 1886, Штарнбергер-Зе близ Берга) — король Баварии (1864—1886) из династии Виттельсбахов. Старший сын Максимилиана II. Вошёл в историю как «сказочный король» благодаря эксцентричному поведению и построенным при нём замкам, самый знаменитый из которых Нойшванштайн.

Биография

Родители и детство

Старший сын кронпринца Максимилиана и кронпринцессы Марии Фридерики, Людвиг II родился в Мюнхене 25 августа 1845 года в 00:30. При крещении он получил имя Отто Фридрих Вильгельм Людвиг, но по настоянию его деда, который родился также 25 августа, мальчика назвали Людвигом. Спустя три года, в 1848 году, родился брат Людвига Отто. Детство и юность братья провели преимущественно в замке Хоэншвангау в окружении воспитателей.

После отречения деда Людвига I в 1848 году баварский трон занял отец Людвига Максимилиан, а Людвиг получил титул кронпринца.

Во время первого посещения 2 февраля 1861 года оперной премьеры Рихарда Вагнера «Лоэнгрин» у Людвига пробудилась страсть к оперной музыке, что и повлияло на его судьбу.

Будучи в Мюнхене летом 1863 года, молодой принц знакомится с Бисмарком.

Вступление на престол

Король Максимилиан умер 10 марта 1864 года, в тот же день королём Баварии был объявлен 18-летний Людвиг. 11 марта в 10 часов утра в зале заседаний государственного совета Людвиг принёс клятву на конституции Баварии. Новый рослый (1,93 м) король впервые предстал общественности на траурной церемонии похорон своего отца 14 марта.

С самого начала Людвиг занялся вопросами развития культуры и, к примеру, уже 4 мая 1864 года лично познакомился с Рихардом Вагнером. Его финансовая поддержка Вагнеру в 1865 году составила 170 тысяч гульденов. Людвиг выделил средства на музыкальную драму Вагнера «Кольцо нибелунга», которую тот должен был написать за три года. В декабре 1865 года Людвиг был вынужден пойти навстречу требованиям правительства, жителей Мюнхена и его собственной семьи и выслать непопулярного Вагнера из Баварии. Но близкая дружба короля и композитора поначалу сохранялась. Премьеры опер Вагнера «Тристан и Изольда», «Нюрнбергские мейстерзингеры», «Золото Рейна» и «Валькирия» состоялись в Мюнхенском национальном театре. С 1872 года Людвиг слушал оперы Вагнера без публики. Он также финансировал строительство Дворца фестивалей Рихарда Вагнера в Байройте и поддерживал созданное Марией фон Шлейниц Байройтское патронажное общество.

Война против Пруссии

11 мая 1866 года Людвиг подписал приказ о мобилизации, которым Бавария вступала на стороне Германского союза и Австрии в войну против Пруссии. Не имевший склонностей к военному делу, Людвиг передал военную политику в руки своих министров и уехал в Швейцарию на встречу с Рихардом Вагнером. 22 августа был подписан мирный договор, в соответствии с которым Бавария обязалась передать командование своими войсками Пруссии, выплатить Пруссии 30 млн гульденов (54 млн золотых марок) в качестве репараций и уступить Пруссии Герсфельд и Бад-Орб. В это время состоялась единственная поездка Людвига по своей стране. Он проехал по северной Баварии, через Байройт, Бамберг, Бад-Киссинген, Ашаффенбург и Вюрцбург. Завершилась поездка в Нюрнберге, где король провёл восемь дней. После неё он отдался своим романтическим идеям и удалился в свои замки, руководя страной через послания.

Личная жизнь и сексуальная ориентация

Главным переживанием в жизни Людвига в начале его правления было давление, оказываемое на него и призванное настойчиво напомнить о необходимости произвести на свет наследника. В 1867 году этот вопрос уже вышел на первый план.

Людвиг хотел обручиться с Софией Баварской, младшей сестрой его близкой подруги Елизаветы Австрийской. Невеста хоть и приходилась ему двоюродной тётей, но была младше Людвига на два года. Они оба разделяли глубокий интерес к работам Вагнера и вели переписку под псевдонимами персонажей оперы Вагнера « Лоэнгрин»: она была Эльзой, а он, что примечательно, не чувствует себя влюбленным Лоэнгрином и выбирает себе псевдоним Генриха. Помолвка была объявлена на 22 января 1867 года; несколькими днями ранее Людвиг писал Софии:

«...основой наших отношений всегда была ... замечательная и очень трогательная судьба Рихарда Вагнера».

— Nohbauer, 1998, p. 40

Подготовка к бракосочетанию велась особенно тщательно. Папа Пий IX дал соответствующее разрешение, требуемое Кодексом канонического права, поскольку жених и невеста были близкими родственниками. Но Людвиг неоднократно переносил дату свадьбы и всё больше дистанцировался от происходящего, хотя уже выпускались открытки с королевой Софией и была готова свадебная карета стоимостью в миллион гульденов. В конце концов 7 октября 1867 года Людвиг разорвал помолвку. Это решение ошеломило не только родителей Софии, но и родню Людвига и высшую знать. Елизавета Австрийская писала матери:

"Насколько сильно я возмущена королём, и император тоже, можешь себе представить. Нет слов для такого поведения. Я только не понимаю, как он теперь появляется на глаза людям в Мюнхене, после всего того, что произошло. Я рада только тому, что София это так воспринимает, счастливой, видит Бог, с таким человеком она бы не стала".

Оригинальный текст (нем.)  

Wie sehr ich über den König empört bin und der Kaiser auch, kannst Du Dir vorstellen. Es gibt keinen Ausdruck für ein solches Benehmen. Ich begreife nur nicht, wie er sich wieder sehen lassen kann in München, nach allem was vorgefallen ist. Ich bin nur froh, daß Sophie es so nimmt, glücklich hätte sie weiß Gott mit so einem Mann nicht werden können.

— Brigitte Hamann: Elisabeth. Kaiserin wider Willen, München/Wien 1982, стр. 517

Людвиг писал своей бывшей невесте:

"Моя любимая Эльза! Ваш жестокий отец развёл нас. Вечно ваш, Генрих".

— Nohbauer, 1998, p. 40

Никто не догадывался, что спустя три дня после решения о помолвке София влюбилась в коммерсанта Эдгара Ганфштенгля и тайно встречалась с ним во дворце Пель, а в конце концов вышла замуж за Фердинанда Филиппа Алансонского.

Людвиг никогда не был женат, и неизвестно о каких-либо его любовницах. Как известно из его дневника (который он начал вести в 1860-е годы), личной переписки и других дошедших до нас источников, у него были сильные гомосексуальные желания. Всю свою жизнь провёл в подавлении сексуального влечения, чтобы остаться верным христианской вере (гомосексуальность не была наказуема в Баварии с 1813 года , но объединение Германии под гегемонией Пруссии в 1871 году изменило это).

Сохранились сведения о ряде его тесных дружеских отношений с мужчинами, в том числе его главным придворным конюхом Рихардом Хорнигом (1843-1911), венским театральным актером Йозефом Кайнцом и придворным короля Альфонсом Вебером (род. 1862).

Оригиналы дневников Людвига, написанных позднее 1869 года, были утрачены во время Второй мировой, но остались все копии, сделанные в ходе расследования, проведенного в рамках заговора в 1886 году (см. ниже). Некоторые ранние дневники сохранились в секретном архиве в Мюнхене, а отрывки более поздних дневников были опубликованы Эверсом в 1986 году .

Императорское письмо

В 1870 году по причинам политического характера Бавария приняла участие в Франко-прусской войне, направив 55 тысяч солдат. Людвиг настороженно отнёсся к провозглашению прусского короля императором. 30 ноября 1870 года он подписал составленное Отто фон Бисмарком так называемое «Императорское письмо», в котором просил прусского короля Вильгельма I принять титул немецкого императора. За это Бисмарк гарантировал Людвигу значительные денежные выплаты из специально созданного фонда Вельфов. В церемонии провозглашения кайзера Германии в Версале 18 января 1871 года Людвиг не участвовал.

Последние годы жизни

В последние годы жизни король всё больше сторонился публики. Он уединился в замке Нойшванштайн. Его поведение казалось некоторым министрам унизительным, по причине того, что им приходилось разыскивать его в горах, чтобы получить подписи на документах. Его долги росли, строительство некоторых замков было приостановлено. День и ночь поменялись у Людвига местами, за что его стали называть «лунным королём». Из-за его пристрастия к уединению и замкнутости в своём мире от него стал удаляться и близкий друг, венский актёр Йозеф Кайнц. Их дружба началась в апреле 1881 года с совместной поездки по Швейцарии по следам Вильгельма Телля. Но лучшим его другом и человеком понимавшим его больше всех из его окружения, была императрица Австрии — Елизавета Баварская (Сисси). Они часто беседовали о духовности и искусстве. Это была настоящая духовная близость двух не понятых окружением сердец, воспринимаемая некоторыми современниками как нечто большее, чем просто дружба. Его последним более-менее официальным появлением стала поездка в Байройт на генеральную репетицию Байройтского фестиваля в 1876 году.

Стали ходить слухи о душевной болезни короля. Людвиг был очень своеобразным и безответственным, но вопрос о клиническом сумасшествии остается нерешенным. Известный немецкий исследователь мозга Хайнц Хефнер не согласился с утверждением, что безумие Людвига было очевидно. Другие полагают, что он, возможно, страдал от воздействия хлороформа, использовавшегося для облегчения хронической зубной боли, а не какого-либо психического расстройства. Его двоюродная сестра и друг, императрица Елизавета отмечала: «король не был сумасшедшим, он был просто эксцентричный, живущий в мире грез. Они могли бы относиться к нему более мягко, и, возможно, пощадили бы его в страшный час».

Лишение дееспособности

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

8 июня 1886 года консилиум врачей на основании показаний свидетелей и без личного осмотра пациента объявил Людвига II «неизлечимо душевнобольным». 9 июня правительство лишило короля дееспособности.

В ночь на 10 июня от имени министров в Нойшванштайн на нескольких каретах прибыла специальная комиссия, целью которой было вывезти короля Людвига II на принудительное лечение. Но её не допустили в замок верные королю жандармы, пожарные и подоспевшие на шум местные жители, очень любившие своего короля. Комиссия вынуждена была искать прибежище в соседнем замке Хоэншвангау, где и была арестована и затем выслана обратно в Мюнхен.

10 июня король попытался воззвать к народу Баварии, послав в газеты открытое письмо о том, что его хотят объявить сумасшедшим безо всякого на то основания, но все письма были перехвачены, кроме одного. Потому лишь одна газета напечатала это письмо, но и её тираж был изъят по приказу правительства и не поступил в продажу. Так что ни одна публикация не дошла до народа, который любил Людвига II и мог бы стать на его защиту. Большинство его писем и телеграмм о помощи были умело перехвачены министрами, и лишь телеграмма Бисмарку дошла до адресата. Он так и не смог последовать совету Бисмарка появиться перед народом в Мюнхене и публично заявить об измене правительства.

В полночь 12 июня в Нойшванштайн прибыла новая комиссия и, воспользовавшись предательством одного из лакеев короля, проникла в замок. Главный из них, профессор Бернхард фон Гудден, имел медицинское заключение, подписанное четырьмя врачами и содержавшее решение о содержании в клинике для психически больных. Первым пунктом являлось то, что Людвиг II настроил чрезмерное количество «никому не нужных» замков, потратив огромное количество денег из государственной казны. Вторым пунктом было обвинение в неучастии Людвига в жизни собственной страны. И третьим пунктом врачи указали гомосексуальную ориентацию Людвига II.

По мнению Юлиуса Дизинга, тридцать лет прослужившего управляющим замка Нойшванштайн и написавшего книгу «Король Людвиг II: Жизнь и смерть короля», король был тайно схвачен и в 4 часа утра 12 июня перевезён в замок Берг. Он был захвачен в собственном замке в одной из башен, ключи от которой, как уверил его лакей, были утеряны, но вновь нашлись, и король решил проследовать в свои покои через эту башню, где и был скручен и под покровом ночи вывезен из замка.

Опекуном Людвига и принц-регентом был назначен его дядя Луитпольд.

Смерть на Штарнбергском озере

Около 18:30 13 июня 1886 года Людвиг отправился на прогулку в замковый парк с профессором фон Гудденом. Профессор по невыясненным причинам отослал двух сопровождавших их санитаров обратно, и дальше они с королём пошли одни. Больше живыми их никто не видел. Когда они не вернулись к восьми часам, начались их поиски. Их тела обнаружили в воде Штарнбергского озера на мелководье, около 23:00 того же дня. По официальной версии доктор пытался предотвратить самоубийство короля и при этом утонул сам. Но эта версия вскоре подверглась сомнению. Король был более чем адекватен и не выказывал никаких признаков сумасшествия. По другой распространённой версии, это было политическое убийство неудобного и неуправляемого короля. Его спешно убили на второй день госпитализации именно по причине того, чтобы не допустить назревающей независимой экспертизы его вменяемости, которая могла вернуть его на трон, а профессор мог проговориться о заинтересованной стороне и потому также стал жертвой инсценировки самоубийства. Точная картина произошедшего тем вечером на берегу Штарнбергского озера осталась неизвестной ещё и по причине множества путаных показаний в докладах полиции, данных прессе в разное время о деталях расследования .

Отпевание короля проходило 14 июня 1886 года. Карета с гробом прибыла в Мюнхенскую резиденцию ранним утром 15 июня. Людвиг II похоронен 19 июня 1886 года в усыпальнице церкви Святого Михаила.

Замки

Сегодня посетители платят дань уважения королю Людвигу, посещая его могилу, а также его замки. Как ни странно, те самые замки, которые, как говорили в то время в Баварии, были пустой тратой денег со стороны короля и разоряли бюджет, сегодня стали сверхприбыльными туристическими достопримечательностями для баварской федеральной земли. Дворцы, переданные государству сыном Людвига III, наследным принцем Рупрехтом в 1923 году, уже многократно окупили себя и каждый год привлекают в Германию миллионы туристов со всего мира.

Замок Нойшванштайн

Король Людвиг поделился своими идеями о строительстве нового замка с Рихардом Вагнером в 1868 году. Первый камень в основание замка был заложен 5 сентября 1869 года. Дворец замка, ставшего излюбленной резиденцией Людвига, был готов в 1884 году. Замок украшен изнутри также сценами из любимой оперы Людвига «Лоэнгрин» (Я сын Парсифаля, хранителя чаши Грааля и т. д.).

Королевский дом на Шахене

В 1869—1872 годах в горах Веттерштайн по указанию Людвига был построен альпийский деревянный дом на горе Шахен. С середины 1870-х годов Людвиг проводил здесь в уединении свой день рождения. В скромном доме на втором этаже находится оформленная в восточном стиле «турецкая комната».

Замок Линдерхоф

Замок Линдерхоф был построен в 1874—1878 годах на месте так называемого «королевского домика» его отца Максимилиана II. Замок Линдерхоф является самым маленьким из трёх построенных Людвигом замков, но единственным, достроенным до конца. Для его освещения была построена первая в мире тепловая электростанция. Людвиг проживал в этом замке длительное время.

Замок Херренкимзее

Людвиг приобрёл остров Херренинзель на Кимзее 26 сентября 1873 года. Здесь Людвиг планировал возвести полную копию Версальского дворца.

Людвиг II в современной культуре

• О короле Людвиге, его жизни и смерти сложено много народных песен.
• Одна из инструментальных композиций альбома «X» выдающегося немецкого музыканта Клауса Шульце посвящена Людвигу II.
• До настоящего времени в Баварии существуют общества почитателей Людвига II.
• Жизнь короля неоднократно становилась сюжетом кинофильмов:
  • В 1930 году - фильм Уильяма Дитерле "Людвиг II Баварский".
  • В 1955 году режиссёр Хельмут Койтнер снял фильм «Людвиг II: Блеск и падение короля» с О. В. Фишером в главной роли.
  • Международное признание получил фильм Лукино Висконти «Людвиг» 1972 года с Хельмутом Бергером в заглавной роли.
  • В том же году немецкий режиссёр Ханс-Юрген Зиберберг снял фильм «Людвиг — реквием по королю-девственнику».
  • В 1993 году швейцарские кинематографисты Фоско и Донателло Дубини сняли картину «Людвиг 1881», где главную роль спустя двадцать лет вновь исполнил Хельмут Бергер.
  • В 2001 году в Германии был снят многосерийный фильм «София – страстная принцесса» с Тони Аранго в роли Людвига II.
  • В 2012 году на экран вышла немецкая историко-биографическая драма режиссёров М. Ноэль и П. Зера «Людвиг Баварский» (ориг. название: «Ludwig II.») В роли Людвига снялись Сабин Тамбреа и Себастьян Шиппер.
• Немецкая писательница Аннетта Кольб написала в 1947 году роман «Король Людвиг II Баварский и Рихард Вагнер» (нем. König Ludwig II. von Bayern und Richard Wagner).
• Испанский писатель Луис Антонио де Вильена написал роман о короле «Золото и безумие над Баварией» (1998).
• В 2000 году появился мюзикл «Людвиг II — тоска по раю».
• В сюжете компьютерной игры Gabriel Knight 2: The Beast Within использованы как реальные факты из жизни Людвига II, так и баварские легенды о нём.

См. также

• Эскапизм

Литература

• Водовозов В. В.,. Людовик II, баварский король // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Десинг Ю. Королевский замок Нойшванштейн. — Лехбрук-ам-Зее: Wilhelm Kienberger GmbH. — 82 с. — ISBN 3-933638-34-8.
• Залесская М. Замки баварского короля. — М.: Вече, 2009. — 400 с. — (Тайны знаменитых городов). — ISBN 978-5-9533-3573-7.
• Залесская М. Людвиг II. — М.: Вече, 2012. — 320 с. — (Великие исторические персоны). — 2000 экз. — ISBN 978-5-9533-5744-9.

Ссылки

• [www.koenigludwigzwei.de LUDWIG II. — KÖNIG VON BAYERN]  (нем.)
• На Викискладе есть медиафайлы по теме Людвиг II Баварский

Отрывок, характеризующий Людвиг II (король Баварии)

Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.