Людвиг VII (ландграф Гессен-Дармштадта)
Людвиг VII Гессен-Дармштадтский Ludwig VII. von Hessen-Darmstadt<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> | ||
| ||
---|---|---|
24.4.1678 — 31.8.1678 | ||
Предшественник: | Людвиг VI Гессен-Дармштадтский | |
Преемник: | Эрнст Людвиг Гессен-Дармштадтский | |
Рождение: | 22 июня 1658 Дармштадт | |
Смерть: | 31 августа 1678 (20 лет) Гота | |
Род: | Гессенский дом | |
Отец: | Людвиг VI Гессен-Дармштадтский | |
Мать: | Мария Елизавета Шлезвиг-Гольштейн-Готторпская | |
Дети: | нет |
Людвиг VII Гессен-Дармштадтский (нем. Ludwig VII. von Hessen-Darmstadt; 22 июня 1658, Дармштадт — 31 августа 1678, Гота) — ландграф Гессен-Дармштадта в 1678 году.
Биография
Людвиг VII — сын ландграфа Людвига VI и его первой супруги Марии Елизаветы Шлезвиг-Гольштейн-Готторпской, дочери герцога Фридриха III.
В 1676 году герцог Август Саксен-Вейсенфельский принял его в Плодоносное общество под именем «Милостивый». После смерти отца Людвига VI 24 апреля 1678 года Людвиг VII получил титул ландграфа Гессен-Дармштадта. Он правил в течение 18 недель и 4 дней и умер 31 августа 1678 года от последствий дизентерии в Готе, где собирался обручиться с принцессой Эрдмутой Доротеей Саксен-Цейцской. Младший брат Людвига Фридрих умер после падения ещё в 1676 году. Наследником Людвига VII в Гессен-Дармштадте стал таким образом его единокровный брат Эрнст Людвиг, мать которого Елизавета Доротея Саксен-Гота-Альтенбургская выполняла функции регента при нём.
Напишите отзыв о статье "Людвиг VII (ландграф Гессен-Дармштадта)"
Литература
- Heinrich Künzel: Das Leben und der Briefwechsel des Landgrafen Georg von Hessen-Darmstadt […]. Friedberg und London 1859, S. 3 ([books.google.com/books?id=OqwHAAAAIAAJ&pg=PA3 Digitalisat])
Отрывок, характеризующий Людвиг VII (ландграф Гессен-Дармштадта)
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.