Люди как боги (роман Снегова)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Люди как боги (Снегов)»)
Перейти к: навигация, поиск
Люди как боги

Обложка первого издания двух первых частей романа (Калининград, 1971)
Жанр:

Роман-трилогия

Автор:

Сергей Снегов

Язык оригинала:

русский

Дата написания:

1960-1970-е

Дата первой публикации:

1966, 1968, 1977

Издательство:

Лениздат

[lib.ru/RUFANT/SNEGOW/ Электронная версия]

«Люди как боги» (19661977) — научно-фантастический роман-трилогия Сергея Снегова. Роман состоит из трёх книг: «Галактическая разведка» (1966), «Вторжение в Персей» (1968) и «Кольцо обратного времени» (1977).

Роман является одним из самых известных произведений Снегова, а также одним из самых масштабных и значительных утопических произведений в советской фантастике 1960—1970-х годов. Сам автор считал это произведение «мягкой» пародией одновременно на «космическую оперу» и на библейские тексты[1].

В 1984 году за роман «Люди как боги» Сергей Снегов получил литературную премию «Аэлита».





Сюжет

Галактическая разведка (1966)

Повествование ведется от первого лица, как мемуары Эли Гамазина, бывшего адмирала звездного флота.

На Земле – пятый век Коммунистической эры, давно ликвидирована государственная раздробленность, автоматические заводы в изобилии производят все необходимое, включая синтетические продукты питания. От невзгод прошлого остались лишь смутные воспоминания, малопонятные всем, кроме историка Пабло Ромеро. У каждого человека телепатическая связь с компьютерами, — любая, даже случайная мысль, может стать достоянием всего Человечества, если компьютер сочтет её значимой. Так впоследствии происходит с идеей Гамазина о строительстве на Земле станции волн пространства. Компьютеры оберегают людей от опасных поступков, позволяют навести справку о любом человеке (включая семейное положение, рост, вес, возраст), допускают внушение мыслей другим, — например о личной встрече. Именно так Гамазин, в начале повествования еще простой инженер, знакомится со своей будущей женой – Мери Глан (точнее – она с ним).

Не так давно Земляне овладели эффектом превращения пространства в вещество, что сделало возможным межзвездные полеты в реальном времени. Неподвижный звездолет уничтожает пространство перед собой и генерирует его позади себя, фактически двигаясь со сверхсветовой скоростью к намеченной цели. Релятивистские эффекты (в частности замедление времени) при таком перемещении не работают. Обследованы ближайшие к Земле звездные системы. Найденные цивилизации значительно отстают в своем развитии от Земли. На Оре – созданной людьми искусственной планете в районе Альдебарана, — Человечество проводит первую межзвездную конференцию. И тут вдруг выясняется, что в памяти инопланетян содержится информация о других могущественных цивилизациях, — человекоподобных галактах и Разрушителях (облик Разрушителей неясен). Между галактами и Разрушителями в прошлом бушевали невообразимые войны, объектами уничтожения в которых были уже не люди и механизмы, а целые звездные системы. Главной задачей конференции на Оре становится получение новой информации о галактах и Разрушителях. Гамазин и его друзья беседуют с разнообразными инопланетянами, внешний вид которых определяется условиями обитания на родных планетах (каплеобоазными, паукообразными, змееобразными). Для представителей каждой инопланетной расы земляне создали на Оре отдельные гостиницы с привычными для них гравитацией, температурой, освещением. У Ромеро вид инопланетян вызывает отвращение, а Эли, напротив, влюбляется в змеедевушку с Веги. Однако быстро убеждается, что далее словесных объяснений их любовь невозможна. У альтаирцев обнаруживается картина с пленными галактами, но те, кто их пленил, не изображены. Андрей Шерстюк предполагает, что разрушители невидимы.

Земляне отправляют два корабля вглубь Галактики для дальнейшей разведки. В звездном скоплении Плеяды люди, как им кажется, наконец, выясняют облик Разрушителей. Они – существа, похожие на шлем с наростом, — их называют головоглазами. Головоглазы атакуют землян, но тем удается победить, используя индивидуальные силовые поля. Однако, головоглазы – лишь жандармерия Разрушителей. К сожалению, реальные бойцы Разрушителей действительно оказываются невидимками! Они похищают Андре, Эли удается убить невидимку и тот становится видимым. Невидимка выглядит как голый скелет, нервы и кровеносные сосуды у которого внутри костей, невидимость достигается работой искривителя пространства, в результате чего любые лучи обходят вокруг невидимки. Расшифровав переговоры Разрушителей, земляне с удивлением обнаруживают, что их связь передается быстрее скорости света. У людей таких возможностей на время событий нет. Происходит сражение между эскадрой Разрушителей и двумя звездолетами людей. Оружие Разрушителей – гравитационные удары (нестационарные гравитационные поля). Оружие землян – аннигиляторы, превращающие вещество в пространство. Однако, корабли Разрушителей, двигающиеся со сверхсветовой скоростью, невидимы. Людей спасает то, что для нанесения гравитационных ударов, Разрушители вынуждены выходить на досветовой режим. Землянам удается аннигилировать четыре звездолета Разрушителей, после чего вражеская эскадра уходит из Плеяд.

Решено немедленно вернуть один из звездолетов на Землю, чтобы не рисковать ценнейшей полученной информацией. Второй корабль отправляется в звездные скопления Хи и Аш Персея, где, как выяснилось, обитают Разрушители. В перелете Эли постоянно размышляет о способе сверхсветовой связи Разрушителей и открывает волны пространства – возмущения метрики, способные переносить информацию практически мгновенно. Используя волны пространства, земляне монтируют на звездолете локатор и передатчик, – теперь они видят и в сверхсветовой области. В скоплении Хи Персея люди обнаруживают, что не контролируют путь звездолета. Разрушители каким-то образом меняют метрику пространства, делая его неэвклидовым, и в результате трасса полета искривляется. Ольга Трондайк разрабатывает план прорыва – аннигилировать одну из планет, ворваться во вновь сотворенное пространство, метрикой которого Разрушители управляют еще не полностью, и через него выйти из скопления. Прорыв удается, но Разрушители успевают нанести по звездолету гравитационные удары. В результате Эли Гамазин получает тяжелое ранение, впадает в кому, из которой выходит только при подлете к Оре.

Человечество решает начать войну против Разрушителей. На Земле Эли вновь встречается с Мери Глан, которую Ромеро приглашает на пикник по случаю праздника Первого снега. На пикнике гости пьют настоящее (не безалкогольное) вино и жарят шашлыки из настоящей (не синтетической) баранины. Эли хочет увезти Мери с пикника, между ним и Ромеро вспыхивает ссора, едва не перешедшая в драку. Однако конфликт улажен. На Оре формируется флот для компании в Персее. Перед отлетом на Ору Эли зовет лететь с ним и Мери Глан, фактически делая ей предложение. Девушка соглашается.

Вторжение в Персей (1968)

Продолжение мемуаров Эли Гамазина.

Эли Гамазин и Мери Глан – теперь супруги. На Оре у них рождается сын Астр. Биолог Лусин демонстрирует своё последнее творение – огнедышащего дракона Громовержца. Драконов, как и пегасов, решено взять в поход. Эли Гамазин назначен адмиралом флота. Мери настаивает на участии в походе вместе с сыном, после долгих уговоров Эли соглашается. Флотилия прибывает в Персей. Флагманом адмирала является звездолет «Волопас». Однако разрушители, искривляя метрику пространства, не пускают флот вторжения в скопление, — флотилию выбрасывает наружу. Гамазин разрабатывает план прорыва:

  1. весь флот штурмует барьер неэвклидовости, — Разрушители вынуждены полностью задействовать свою энергию;
  2. пользуясь этим, три звездолета, включая «Волопас» прорываются в другом месте, открывая путь остальным.

Командование флотом передано Аллану Крузу. Мери с сыном наотрез отказывается расстаться с мужем. Прорыв трех звездолетов удается, но флот Аллана отброшен. Пытаясь покинуть скопление, земляне применяют медленную аннигиляцию (сначала планетоподобного тела, потом двух своих звездолетов). Попытка безрезультатна, однако этот прием пригодится флоту Аллана, о чем Гамазин и отдает свой последний приказ.

Разрушители предлагают «Волопасу» сдаться. Все предпочитают погибнуть в сражении, однако адмирал настаивает на сдаче в плен, мотивируя своё решение возможностью прямого контакта с Разрушителями и продолжением разведывательной миссии. На плененном «Волопасе» появляется Орлан, командующий флотом Разрушителей, Разрушитель Первой Имперской категории. Он, как и другие представители «высшей» у Разрушителей расы, человекоподобный, однако, обладает привилегией менять облик. На Никелевой планете пленников выводят из звездолета и помещают в специальных помещениях, причем обустроенных и для драконов, и для пегасов. Орлан передает Эли человека Андре (захваченного еще во время боев в Плеядах), однако выясняется, что тот умалишенный. Впоследствии Андре придет в себя, и будет играть важную роль в войне против Разрушителями. Он расскажет, что, попав в плен, с ужасом ждал допросов и пыток. Чтобы их избежать, он решил сам себя свести с ума, сосредоточив абсолютно все мысли на предмете, заведомо неизвестном Разрушителям, – сереньком козлике из детской песенки.

Великий Разрушитель – глава Империи – предлагает Человечеству союз для совместного владения Галактикой. Эли настаивает на прямой трансляции их переговоров на всю Империю, на что Великий нехотя соглашается. Именно это стало его роковой ошибкой! Во время переговоров Великий сообщает о цивилизации рамиров, значительно более могущественной, чем люди и Разрушители. Однако, рамиры заняты перестройкой ядра Галактики и более их ничто не интересует. Эта информация оказывается наиболее значимой для землян. Эли отказывается от союза, Великий обрекает его на желание недостижимой смерти. По возвращении в камеру пленников Эли заключен в невидимую силовую клетку, он обречен на муки голода и жажды. Адмирал сравнительно легко переносит мучения, поскольку знает, что согласно неумному приговору Великого, смерть ему не грозит. Его посещают странные сны, то он оказывается в зале с куполом и пугающим шаром в центре, то присутствует на совещаниях у Великого, где доклады Разрушителей проходят в самых причудливых формах (они растекаются, взрываются, смердят). Во время последнего из снов Эли узнает о неполадках на Третьей планете, приведших к опасному для Разрушителей вклиниванию флота землян в скопление, об ужасном биологическом оружии галактов, о том, что пленников решено эвакуировать на Марганцевую планету, подальше от места возможных боев (и, очевидно, во избежание риска силового вызволения из плена). На следующий день поступает приказ об эвакуации на Марганцевую, Эли разрешено пить и есть.

Землян помещают на «Волопас» вместе с отрядом Разрушителей во главе с Орланом. Внезапно пространство искривляется так, что звездолеты конвоя, весь внешний мир, все прочие звезды исчезают. Орлан говорит, что их несет на Третью планету и что нужно как можно быстрее достичь Станции Мировой Метрики, с которой не удается связаться. Начинается изнурительный переход к Станции по областям высокой гравитации. Во время него умирает Астр. Люди готовят и начинают восстание, однако оказывается, что оно не секрет для Разрушителей – часть их, включая самого Орлана и командира невидимок Гига, переходят на сторону людей. После победы Орлан рассказывает, что в результате диалога Великого с адмиралом Гамазиным многие Разрушители, как и он сам, усомнились в правильности имперской политики. Именно по инициативе Орлана в мозг Эли транслировались «вещие сны». Люди и их новые союзники начинают штурм Станции Метрики. Важную роль в нем играют способные летать драконы и пегасы. В итоге Станция взята, но в бою смертельно ранен дракон Громовержец. Войдя в помещение Главного Мозга Станции, Эли узнает тот самый зал с шаром, что был в его снах. Главный Мозг Станции, специально извлеченный из организма пленного галакта и натренированный для управления метрикой пространства, оказался мечтателем, он представлял себя различными обитателями Вселенной. Когда в Персее впервые появился звездолет людей, у него возникла надежда. Сейчас он согласен променять своё вечное неподвижное существование на пусть краткую, но полноценную биологическую жизнь. Эли и Лусин договариваются с Мозгом о пересадке его в тело дракона Громовержца. При этом он сохраняет разум и способность говорить. Мозг выбирает себе новое имя – Бродяга.

Пространство вокруг Третьей планеты раскручено, обнаруживается концентрация огромного флота Разрушителей в районе будущего прорыва эскадры Аллана. Орлан предлагает обратиться за помощью к галактам. Начинаются переговоры. Выясняется, что галакты живут неограниченно долго, заменяя свои органы искусственно выращенными. Вот почему они, бессмертные, панически боятся гибели, следовательно, и войны. В легендах галактов сохранилась память о рамирах — творцах планет. Когда рамиры переселились в ядро Галактики, все звездные системы Персея перешли к галактам. Разрушителей тогда еще не было, потому что галакты сами их и создали. Это были сервы, которых наделили разумом и способностью размножаться, сотворив, однако, однополыми, дабы уберечь от душевных мук любви. Из-за этого вместо симпатий к ближнему у них развились самообожание и эгоизм. Под предлогом освоения новых миров, сервы переселились на пустующие планеты и начали войну против своих создателей. В настоящее время Разрушители полностью господствуют в этой области Галактики, но на своих планетах галакты в безопасности, поскольку защищены оружием, неотвратимо поражающим все живое.

Галакты демонстрируют людям и их союзникам одно из биологических орудий – астероид, внутри которого живое ядро. Аналогичными орудиями оснащены звездолеты галактов. Направленное излучение ядра, которым галакты научились управлять, проникает сквозь любые преграды, уничтожая любую жизнь. Прорваться к планетам галактов Разрушители не могут, но и галакты не могут направить своё излучение на планеты Разрушителей, поскольку, именно для борьбы с этим, и созданы Станции Метрики. В последней большой войне Станция Метрики искривила пространство так, что биологические лучи галактов обрушились на их же планеты. После этого галакты отказались от активных боевых действий и заблокированы в своих звездных системах. Убеждая галактов помочь, Эли Гамазин произносит страстную речь, в которой пугает их перспективой прорыва звездолетов-автоматов Разрушителе, лишенными биологичности и, затем, ужасами смерти и плена. Галакты соглашаются вступить в войну. Их флот, командование которым они поручают адмиралу Гамазину, направляется в район прорыва кораблей Аллана. Происходит генеральное сражение, подробности которого мемуарист не описывает, отсылая читателя к отчетам Ромеро. Одержана полная победа: Разрушители потеряли треть своего флота, остальной их флот рассеян, объединенный флот людей и галактов потерь не понес. Гамазин говорит о новой задаче – экспедиции в ядро Галактики для контакта с загадочной могущественной цивилизацией рамиров.

Кольцо обратного времени (1977)

Текст вновь представляет собой воспоминания Эли Гамазина. Причём вначале автор сообщает, что осознают всю вину и несет всю ответственность за вероятную гибель экспедиции и диктует записи в надежде, что они каким-то чудом дойдут до Земли.

Мемуары начинаются с получения сообщения о гибели экспедиции Алана Круза и Леонида Мравы в ядро Галактики, предполагается, что против неё велись боевые действия, замаскированные под диковинки природы (хищные планеты, таинственные лучевые удары). На похоронах Эли вновь встречает старых друзей: Ромеро, Лусина, демиургов (так теперь именуют разрушителей) Орлана и Гига, вдову Леонида Ольгу с её взрослой дочерью Ириной. Решено послать вторую экспедицию в ядро Галактики, её командиром назначен Олег Шерстюк, сын Андре. Гамазину предложена должность научного руководителя. Его жена Мери, как всегда, неразлучна с мужем. Эли берёт в экспедицию дракона Бродягу (бывшего Главного Мозга Станции Метрики Пространства). Тот состарился, но не жалеет о потерянном бессмертии, испробовал все радости жизни и готов спокойно встретить смерть. Руководит техническим оснащением звездолётов инженерный гений – демиург Эллон. Мери говорит мужу, что заметила, что Ирина влюблена в Эллона, а это может создать проблемы в экспедиции. Эли парирует, ссылаясь на личный опыт молодости, что любовь к инопланетянам безопасна, ибо бесперспективна.

При проходе через пылевые облака, закрывающие Ядро, экспедиция встречает поглощающую пыль планету-хищницу, которую отбрасывают генераторами метрики, видит удар луча колоссальной силы по одной из звёзд — аналог тех лучей, что погубили экипажи Аллана, только несравненно большей мощности. Если лучи — оружие рамиров, то защиты от них нет. Тем не менее, на совещании командиров решено продолжать полёт к Ядру. Звездолёты проходят через шаровое звёздное скопление с наличием планет с идеальными условиями для биологической жизни, однако, абсолютно стерильными. «Рай на экспорт», по определению Гамазина. Все такие скопления отдаляются от Ядра, оно как бы «испаряется» ими. Если экспортеры – рамиры, то какой же невообразимой технологической и индустриальной мощью должна обладать их цивилизация?

Экспедиция наблюдает гравитационный коллапс одной из звезд и тут видит нечто невероятное – летящий из чёрной дыры звездолёт. В нем обнаруживают шесть инопланетян, из которых жив лишь один. Он имеет вид двенадцатиногого паука (Ромеро даёт его расе название «араны»). Аран телепатически свободно общается со всеми, читает мысли. Оан, как он просит себя называть, рассказывает, что они — беглецы из Гибнущих Миров, которые поражены страшной болезнью — раком времени. Поэтому они пытались через коллапсар выбраться в любое другое время. Когда-то араны были могущественной цивилизацией, но явились Жестокие Боги, — они взбаламутили звёзды, заставив их истекать пылью, которая затянула всё пространство. Араны создали корабли-автоматы, собирающие пыль и превращающиеся по мере её накопления в планеты-хищники. Но неведомые пришельцы вышвырнули планеты-чистильщики неизвестно куда. Жестокие Боги поразили звёздную систему аранов раком времени, оно начало разрываться внутри механизмов и живых существ: одни части и органы жили в прошлом, другие — в будущем. Цивилизацию аранов постиг глубокий регресс — она выродилась в религиозные секты Ускорителей конца, предпочитающих смерть мучениям от Жестоких Богов, и Отвергателей конца, мечтающих предотвратить гибель и выкравших последний звездолёт для полёта к коллапсару. Оан просит экспедицию помочь бедствующим.

В Гибнущих Мирах выясняется, что Ускорители назначили самосожжение, экспедиция принимает решение не допустить его. Это удается, но в результате погибает Лусин. Один из грузовых звездолётов начинает аннигилировать пыль, чтобы расчистить пространство, но вскоре выходит из строя его бортовой компьютер. Оан заявляет, что компьютер поражён раком времени, ибо Жестокие Боги взглянули на экспедицию своим недобрым оком. Олег Шерстюк предлагает аннигилировать одну из безжизненных планет, новосотворённое пространство окажется чистым от пыли. Однако, рамиры (это они – Жестокие Боги?) атакуют первыми: таинственный луч уничтожает готовящийся к удару звездолет. После катастрофы по инициативе Гамазина созывается секретное совещание командного состава флота. Эли доказывает, что Оан является тайным лазутчиком рамиров, точнее, он и есть рамир, принявший облик арана. Во время допроса Оан проговаривается, сообщая, что целью полёта к коллапсару была попытка овладеть изгибами времени, что открыло бы возможность выводить в прошлое, в будущее, в боковые «сейчас», скопления звёзд, гибнущие в ослабевающем времени. Поняв, что раскрыт, рамир начинает исчезать, Эллон успевает поймать его в силовую клетку. Мертвого Оана помещают в консерватор — специальное помещение звездолета. Вскоре у Гамазина возникает странная привычка приходить туда и беседовать с Оаном, рассуждать вслух.

Для восстановления управления звездолётами решено использовать старую профессию Бродяги. Операцию по пересадке мозга Бродяги должен выполнить Эллон, который обучался этому, будучи разрушителем Четвёртой имперской категории. Эллон отказывается, однако Орлан заставляет его, на несколько минут вновь становясь могущественным вельможей Первой категории. Бывший Бродяга просит не называть его Главным Мозгом, Эли даёт ему имя «Голос». Гамазин предполагает, что рамиры, не позволяя происходить взрывам, допустят медленную аннигиляцию, и оказывается прав: экспедиционный флот начинает медленную аннигиляцию предназначенной для этого планеты силами двух грузовых звездолётов и уходит из Гибнущих Миров. Закончив проход через пылевые облака, экспедиция теперь видит гигантский звёздный костер — ядро Галактики. В нём царит хаос, звёзды движутся слишком близко друг от друга, действуют друг на друга огромными гравитационными силами. О наличии планет в таких условиях нет и речи. Все понимают, что будущее ядра – взаимное групповое столкновение звёзд и колоссальный взрыв. (Галактики с взорвавшимися ядрами землянам известны еще с XX века. Пример: M87.) Первая попытка вырваться из ядра едва не приводит к гибели: Эллон ранен, Ирина обнимает и целует его, однако, Эллон не понимает смысла её действий. Гамазин наблюдает невообразимое – звёзды проходят друг сквозь друга, не сталкиваясь. Голос объясняет это разрывом во времени (одна звезда была в прошлом, другая – в будущем). Для второй попытки бегства решено аннигилировать один из звездолётов, но его уничтожает луч рамиров. Все в панике, рамиры, оказывается, здесь, в Ядре. Это они не выпускают экспедиционный флот. Разрыв между прошлым и будущим начинает сказываться на психике, большинство «выпадают в прошлое»: Орлан превращается в надменного имперского сановника, Мэри упрекает мужа, что тот разлюбил её и бросил, улетев на Ору и в Персей. Тогда Гамазин, чтобы перейти из прошлого в настоящее, идёт в консерватор и начинает диктовать воспоминания.

Эллон изучает свойства времени, экспериментируя с микроколлапсаром. Под жёстким контролем самого Орлана им разработан стабилизатор времени. Время в звездолёте вновь целое, все снова становятся самими собой. Однако, Эллон так и не вышел из прошлого, он считает, что обречён быть служакой четвёртой категории, им вечно будет помыкать Орлан и прочее правительство. Эллон демонстрирует Эли и Олегу готовую машину времени, залезает внутрь и объявляет, что отправляется в прошлое, на Третью планету Персея, захватив с собой Голос - бывший Главный Мозг Станции Метрики Пространства. При попытке вернуть Эллона из прошлого, тот погибает; что стало с Голосом — неизвестно. Ирина в истерике, она объясняет, что Эллон звал её в будущее, во времена, когда земная женщина сможет быть счастлива с демиургом, но сам решил вернуться в прошлое. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Ирина входит в машину времени и уносится в будущее. Так далеко, что вернуть её не удается. Помимо этих потерь, Гамазин объявляет экипажу, что обнаружил на звездолёте нового лазутчика рамиров. Эли заявляет, что шпион рамиров — он сам. Он беседовал в консерваторе с Оаном, раскрыл врагам планы выхода из Ядра. Оан не мёртв — он датчик, подслушивающее устройство рамиров. Ромеро оправдывает Эли, ибо рамиры не враги, они просто равнодушны к экспедиции. Рамиры заняты перестройкой ядра, но что тут перестраивать? Надо спасти Галактику от взрыва, вывести все, что можно, за пределы ядра. Рамиры — лесорубы, валящие больные деревья, чтобы сохранить весь лес, а остальные цивилизации — муравьи этого леса. Рамирам не до их, но если муравьи кусают лесорубов, те убивают муравьев.

Самообвинения Гамазина отвергнуты, в очередной беседе с Оаном он в ярости кричит, что теперь время не мёртвое в их руках, и они вырвутся из плена через будущее, прошлое, время кривое, время перпендикулярное. Великое открытие сделано! В Ядре, из-за огромной гравитации, время двумерное, именно это создает его разрывы, которые, на самом деле, изгибы, и предотвращает столкновения звезд. Используя гениальную конструкцию машины времени Эллона, звездолет искривляет время, постепенно увеличивая угол уклонения. Эли поправляет теорию Ромеро — рамиры заинтересовались опытами Эллона и специально заразили экспедицию раком времени, повысив её статус с муравьев до подопытных кроликов. Однако, Гамазин не согласен и на такое. В последней беседе с Оаном он сравнивает рамиров — мыслящую мёртвую материю, когда-то в Персее бывшую планетами, а здесь принявшую облик звезд, с биологической жизнью. Эта жизнь ничтожна по массе, но не по силе воздействия на природу. Она стремительно развивается, она — молодость мира — будущее Галактики. Эли просит рамиров, или, как он догадывается, объединённый звездный разум единого рамира, чтобы Оан исчез в знак понимания его тезисов. Так и происходит в конце повествования. Звездолёт выходит из ядра Галактики в районе Гибнущих Миров и возвращается в своё время на один земной год позже, чем они были там впервые. Путь контакта: от неприятия – к дружелюбию, пройден!

Персонажи

Люди

  • Эли Гамазин — главный герой повествования. Выпускник школы в Гималаях, тугодум и шутник. В первой части романа — секретарь своей старшей сестры Веры, член экипажа «Пожирателя пространства». Во второй — адмирал человеческой флотилии, направленной в Персей, командующий объединёнными флотами людей и галактов. В третьей — научный руководитель экспедиции в ядро Галактики.
  • Андре Шерстюк — выпускник школы в Гималаях, очень близкий друг Эли. «Генератор идей». Очень любит менять свою внешность. Женат на Жанне, которая позже родит ему сына Олега. В первой части сочинил симфонию «Гармония звёздных сфер», где помимо музыки на слушателя воздействовали изменением температуры и гравитации. Симфония провалилась с оглушительным треском. Принял участие в походе на Плеяды, где его похитили разрушители. Во второй части, где Эли с друзьями попадает в плен к разрушителям, Андре предстаёт перед пленниками полностью потерявшим разум. Однако очень быстро восстанавливается и помогает пленникам обрести свободу, а когда люди захватывают одну из станций искривления пространства, Андре принимает на себя руководство этой станцией.
  • Павел Ромеро — историк и историограф. Одет по моде XIXXX веков, носит бородку-эспаньолку и трость. Очень хорошо знает историю Земли. Жених (потом муж) Веры Гамазиной, сестры Эли.
  • Луси́н — выпускник школы в Гималаях, биолог, сотрудник «Института Новых Форм», который выводил мифических животных, воздействуя на гены настоящих. Например, из лошадей создал пегасов, а из ящериц — драконов. Говорит Лусин как бы «иероглифами», строит очень короткие фразы из двух-трёх слов, и понять его может только тот, кто хорошо его знает. Очень трепетно относится ко всему живому. Погиб в третьей части романа на Арании при попытке помешать массовой акции самоубийства местных жителей.
  • Вера Гамазина — старшая сестра Эли и невеста (потом жена) Павла. Член Большого Совета. Очень красивая женщина, всегда хорошеет в гневе. Любит подолгу стоять у окна, запрокинув голову и положив руки на затылок. Умерла естественной смертью до начала повествования третьей части.
  • Мэри Глан — жена Эли (со второй части романа). Женщина не блещущая красотой, но хорошенькая. Увлекается ботаникой и микробиологией, вывела группу бактерий, питающихся металлами и выделяющих водород и кислород. Родила сына Астра.
  • Ольга Трондайк — выпускница школы в Гималаях, математик, капитан космического корабля, командующая резервной эскадрой. Всю жизнь любила Эли Гамазина, но вышла за Леонида Мраву. В свободное время любит вычислять.
  • Леонид Мрава — выпускник школы в Гималаях, капитан космического корабля, очень резкий и порывистый человек. Жених (потом муж) Ольги Трондайк. Погиб до начала повествования третьей части.
  • Аллан Круз — выпускник школы в Гималаях, капитан космического корабля. Очень высокий человек с громким голосом. По мнению Эли Гамазина, у Аллана всего два состояния: он либо ликует, либо негодует. Погиб до начала повествования третьей части вместе с Леонидом.
  • Эдуард Камагин — член экипажа звездолёта «Менделеев» (помощник капитана), запущенного 400 лет назад, атакованного разрушителями. Из-за эйнштейновского замедления времени, наблюдаемого на околосветовых скоростях, стало возможным встретиться со своими потомками. Капитан одного из космических кораблей. Человек маленького роста.
  • Василий Громан — член экипажа звездолёта «Менделеев» (штурман).
  • Олег Шерстюк — сын Андре Шерстюка, внешне очень похож на отца. Командир звёздной эскадры, направленной в экспедицию на Ядро. Влюблён в Ирину.
  • Ирина Трондайк — дочь Ольги Трондайк и Леонида Мрава. Характером и внешностью пошла в Леонида. Член экспедиции на Ядро, ассистентка Эллона, влюблённая в своего начальника. После создания коллапсана отправила себя в будущее. Дальнейшая судьба неизвестна.
  • Астр — сын Эли Гамазина и Мэри Глан, немного похож на отца. «Заразил» жизнью Третью планету разрушителей раствором созданных Мэри микроорганизмов, питающихся металлами. Умер в возрасте около 9 лет от действия высокой гравитации на Третьей планете.

Инопланетяне

  • Труб — четырёхкрылый ангел огромных размеров, буян, считающий себя князем. Родом с девятой планеты системы Пламенной B в Гиадах. После стычки с Эли немного утихомирился, а когда все участники покидали Ору, пожелал лететь не домой, а на Землю к людям. Очень сдружился с Эли и Лусином. В бою показал себя прекрасным бойцом. Погиб в Ядре, когда экспедицию поразил рак времени.
  • Фиола — очень красивая змея с почти человеческой головой, родом с Веги. Участница звёздной конференции на Оре. В Фиолу влюбляется Эли, но потом быстро остывает.
  • Орлан — разрушитель (демиург). Разрушитель Первой Имперской категории, вельможа, приближенный Великого, одним из первых понявший, что философия разрушителей ложна, и активно помогавший Эли во второй части повествования. Сопровождал Эли в экспедиции на планеты галактов. В третьей части помогал добиваться от Эллона выполнения поставленных задач.
  • Эллон — разрушитель (демиург). Один из гениальнейших умов, модернизировал оружие, создающее неевклидово пространство, и установил его на кораблях флота в третьей части повествования. Также разработал коллапсар — машину времени. Психически неуравновешен (по мнению Грация, вследствие избытка искусственности в его теле). Рак времени обострил неуравновешенность Эллона, и он погиб при попытке бегства в прошлое.
  • Гиг — разрушитель, Невидимка. Развязный и дружелюбный персонаж. Как и все невидимки, прекрасный исполнитель приказов, но слишком скор на принятие решений. Один из первых вместе с Орланом перешёл на сторону Эли и принял его философию (во второй части повествования). Также вместе с Орланом сопровождал Эли в экспедиции на планеты галактов. В третьей части — занимался в основном разведкой.
  • Тигран — галакт. Вступил в первый контакт с землянами.
  • Граций — галакт. Переговорщик, ксеносоциолог, проводил переговоры с землянами от лица галактовой цивилизации. Позже принял участие в экспедиции в Ядро, действуя, как агент мира, а после исчезновения Бродяги принял на себя функции управления кораблями и машиной времени. Довольно легко переносил рак времени.
  • Мозг — живой изолированный мозг происхождения галактов. Использовался разрушителями для управления гравитационными установками на Третьей Планете. Активно помогал Гамазину в противоборстве с разрушителями. С согласия Эли, поселился в теле дракона Громовержца (после того, как мозг последнего был поврежден в битве за Третью Планету), чтобы насладиться телесными ощущениями, и назвал себя Бродягой. Но когда в третьей части романа тело Громовержца состарилось, был возвращён в своё прежнее состояние. Управлял кораблями, пока были повреждены МУМ (Малые Универсальные Машины — некий аналог компьютеров, управляют всей техникой и обеспечивают, благодаря сложной системе датчиков, телепатическую связь между людьми). Предположительно, погиб из-за ненависти к нему со стороны Эллона, отправившего его в прошлое.
  • Оан — существо, маскирующееся под аранов, жителей планеты Арания. Позже выясняется, что Оан — шпион рамиров.

Отзывы о романе

Роман Снегова мне очень понравился — молодец он, хоть люди у него даже послабее наших предков — нервные, суматошные, грубые. Но фантазии хоть отбавляй — здорово только ещё пиши.

— Из письма И. А. Ефремова В. И. Дмитревскому, 16 июля 1966 года

Публикации

История создания и публикации

Снегов так описывал мотивы создания своего романа[2]:

Обратился к научной фантастике. Мне хотелось написать то, чему никто не сможет возразить. Я собрал своих родственников и друзей и совершил с ними такое хулиганство: перенес их на пятьсот лет вперед… Так появился роман «Люди как боги».

Была ещё одна причина, почему я обратился к научной фантастике. Дело в том, что на Западе эта литература трагична. Она описывает наше будущее как царство монстров. Я же написал роман о светлом будущем человечества.

Издательская судьба романа была непроста — его отвергли подряд четыре издательства[3]. Первая книга романа впервые была опубликована в сборнике фантастики Лениздата «Эллинский секрет» в 1966 году под названием «Люди как боги». Вторая книга вышла через два года в сборнике того же издательства под названием «В звёздных теснинах» (при этом «Вторжение в Персей» было названием первой части второй книги и самого сборника). В 1971 году в Калининграде первые две книги романа вышли отдельным томом в чуть изменённой редакции, а первая книга получила заглавие «Галактическая разведка». В 1970-х была написана третья книга романа, опубликованная в 1977 году. Наконец, в 1982 году все три книги были собраны в одном томе, при этом текст романа был существенно сокращён автором (особенно первые две книги, которые уменьшились более чем на 15 процентов), чтобы привести его объём в соответствие с требованиями издательства.

Роман переводился на иностранные языки и издавался в Германии, Японии, Польше, Венгрии, Болгарии, Испании, Франции.

Список изданий

Русские издания

  1. Сергей Снегов. Люди как боги // [www.fantlab.ru/edition5841 Эллинский секрет] / Сост. и авт. предисл. Е. Брандис, В. Дмитревский. — Л.: Лениздат, 1966. — С. 22-304. — 518 с. — 65 000 экз.
  2. Сергей Снегов. В звёздных теснинах. // [www.fantlab.ru/edition5851 Вторжение в Персей] / Сост. и авт. предисл. Е. Брандис, В. Дмитревский. — Л.: Лениздат, 1968. — С. 32-305. — 469 с. — 100 000 экз.
  3. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition5838 Люди как боги]. — Калининград: Калининградское книжное издательство, 1971. — 464 с. — 30 000 экз.
  4. Сергей Снегов. Кольцо обратного времени // [www.fantlab.ru/edition4993 Кольцо обратного времени] / Сост. и авт. вступ. ст. Е. Брандис, В. Дмитревский. — Л.: Лениздат, 1977. — С. 11-270. — 639 с. — 100 000 экз.
  5. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition5846 Люди как боги]. — Л.: Лениздат, 1982. — 719 с. — 50 000 экз.
  6. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition15164 Люди как боги]. — Калининград: Калининградское книжное издательство, 1986. — 607 с. — 50 000 экз.
  7. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition11729 Люди как боги]. — Доваль-Никишка, 1992. — 624 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-8308-0015-2.
  8. Сергей Снегов. Люди как боги. — СПб: Северо-Запад, 1992. — 634 с. — ISBN 5-835-2005-36.
  9. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition5844 Люди как боги]. — Армада, 1996. — 528 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-7632-0186-8.
  10. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition29057 Сочинения в трёх томах. Т.1. Люди как боги]. — Азбука-Терра, 1996. — 688 с. — ISBN 5-7684-0128-8, 5-7684-0127-х.
  11. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition5847 Люди как боги]. — Центрполиграф, 1997. — Т. 1-2. — 10 000 экз. — ISBN 5-218-00526-6, 5-218-00548-7.
  12. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition5839 Люди как боги]. — М-СПб: ООО «Издательство АСТ», Terra Fantastica, 2001. — 640 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-17-004122-5, 5-7921-0358-5.
  13. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition9999 Люди как боги]. — Амфора, 2006. — 864 с. — 5000 экз. — ISBN 5-367-00212-9.
  14. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition5845 Люди как боги]. — Амфора, 2006. — 864 с. — 3000 экз. — ISBN 5-94278-988-6.
  15. Сергей Снегов. [www.fantlab.ru/edition49454 Люди как боги]. — Эксмо, 2010. — 736 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-699-44065-8.

Немецкие издания

  1. Sergej Snegow. [www.booklooker.de/app/detail.php?id=406790128&setMediaType=0&&sortOrder=&zid=fef5cef8b2eca6eea3219e3214afc143 Menschen wie Götter]. — München: Heyne Verlag, 1972. — 380 с. — ISBN 3453304683.
  2. Sergej Snegow. [www.booklooker.de/app/detail.php?id=413095306&setMediaType=0&&sortOrder=&zid=fef5cef8b2eca6eea3219e3214afc143 Menschen wie Götter]. — Heyne Verlag, 1978. — 381 с. — ISBN 3453304683.
  3. Sergej Snegow. Menschen wie Götter. — Moskau - Berlin: Verlag Mir - Das Neue Berlin, 1981.
  4. Sergej Snegow. Menschen wie Götter. — 1996. — 600 с. — ISBN 3359008383.
  5. Sergej Snegow. Menschen wie Götter. — Das Neue Berlin, 2003. — 634 с. — ISBN 3360008383.
  6. Sergej Snegow. [www.fantlab.ru/edition33304 Menschen wie Götter]. — Verlag Neues Leben, 2006. — 608 с. — ISBN 3355017264, 978-3355017268.
  7. Sergej Snegow. Menschen wie Götter. — Heyne Verlag, 2010. — 608 с. — ISBN 3453525191.

Польские издания

  1. Siergiej Sniegow. [podaj.net/isbn/6233/Dalekie-szlaki Dalekie szlaki]. — Iskry, 1972. — 540 с.
  2. Siergiej Sniegow. Ludzie jak bogowie. — Współpraca, 1988. — ISBN 9788370180836.

Венгерские издания

  1. Szergej Sznyegov. [www.hollo-antikvarium.hu/konyv/antikvarium/szergej_sznyegov_istenemberek_i-ii Istenemberek]. — Budapest: Móra Ferenc Könyvkiadó, 1988. — ISBN 9631163032.

Японские издания

  1. セルゲイ・スニェーゴフ. [homepage1.nifty.com/ta/sfs/snegoy.htm 銀河の破壊者]. — 東京: 東京創元社, 1983. — 417 с. — ISBN 4-488-68201-4.
  2. セルゲイ・スニェーゴフ. [homepage1.nifty.com/ta/sfs/snegoy.htm ペルセウス座侵攻]. — 東京: 東京創元社, 1984. — 398 с. — ISBN 4-488-68202-2.
  3. セルゲイ・スニェーゴフ. [homepage1.nifty.com/ta/sfs/snegoy.htm 逆時間の環]. — 東京: 東京創元社, 1985. — 429 с. — ISBN 4-488-68203-0.

Интересные факты

  • Название произведения Снегова копирует название романа Герберта Уэллса «Люди как боги» (1923) и перекликается с НФ романом Клиффорда Саймака «[www.fantlab.ru/work6906 Почти как люди]» (1962) и сборником фантастических рассказов Кира Булычёва «[www.sf.mksat.net/kb/books/russkij/lyudi_kak_lyudi-01.htm Люди как люди]» (1975).
  • В первоначальном варианте романа земляне жили значительно дольше наших современников, а взрослели медленее. Так, в начале первой книги было упомянуто, что Эли, Андре и Лусину 57 лет, а Мэри — 43. При сокращении текста Снегов отказался от этой детали (например, Мэри в сокращённом варианте 23 года).

Напишите отзыв о статье "Люди как боги (роман Снегова)"

Примечания

  1. Люди как боги (роман Снегова) // Энциклопедия фантастики: Кто есть кто / Под ред. Вл. Гакова. — Минск: ИКО «Галаксиас», 1995. — 694 с. — ISBN 985-6269-01-6. ([cpllindengrove.com/AUTHORS/S/SNEGOV.S/SNEGOV.HTM])
  2. Л. Виноградский. [www.memorial.krsk.ru/Public/90/900521.htm Норильск: и ненавижу и люблю!.. (интервью с С. Снеговым)] // Сибирская газета N 20, 21-27.05.90
  3. Прашкевич Г. [fictionbook.ru/author/gennadiyi_prashkevich/krasniyyi_sfinks/ Красный сфинкс]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Люди как боги (роман Снегова)

В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.