Людовик I де Бурбон-Вандом

Людовик I де Бурбон фр. Louis Ier de Bourbon<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Людовик и его жена Бланка де Руси. Изображение на витраже в Шартрском соборе.</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Людовика I де Бурбона, графа Вандома</td></tr>
граф Вандома
1403 — 21 декабря 1446
Предшественник:	Екатерина де Вандом
Преемник:	Жан II
Великий камергер Франции
17 апреля 1408 — 1427
Предшественник:	?
Преемник:	Жорж де Ла Тремуй
Главный распорядитель французского двора
1413 — 1415
Предшественник:	Гишар II Овернский
Преемник:	Тибо VIII де Нёшатель
Главный распорядитель французского двора
1425 — 21 декабря 1446
Предшественник:	Тибо VIII де Нёшатель
Преемник:	Танги II дю Шастель
Рождение:	1375/1376
Смерть:	21 декабря 1446(1446-12-21) Тур (город)
Место погребения:	Вандом, церковь Сен-Жорж
Род:	Бурбоны, ветвь Бурбон-Вандом
Отец:	Жан I де Бурбон
Мать:	Екатерина де Вандом
Супруга:	1-я: Бланка де Руси 2-я: Жанна де Лаваль
Дети:	От 2-го брака: сын: Жан VIII дочери: Катрин, Габриэль

Не следует путать с Людовик I де Бурбон.

Людовик I де Бурбон (фр. Louis Ier de Bourbon; 1375/1376 — 21 декабря 1446) — граф Вандома с 1403, сеньор де Мондубло с 1406, д’Эпернон и де Ремалард, Великий камергер Франции с 1408, Главный распорядитель французского двора (мэтр де Л’Отель) в 1413—1415, 1425—1446, титулярный граф Шартра в 1425, французский военачальник, генерал-лейтенант Шампани, Бри и Пикардии 1413—1415, генерал-лейтенант Шартра, Боса и Вандомуа, 2-й сын Жана I де Бурбон, графа де Ла Марш, и Екатерины де Вандом, графини Вандома и Кастра, родоначальник ветви Бурбон-Вандом.

Биография

После смерти отца Людовика, Жана, в 1393 году, его владения были разделены. Марш унаследовал его старший сын Жак II, который из наследства матери также унаследовал и Кастр. А Людовик получил Вандом, до этого находившегося под управлением его матери, Екатерины де Вандом. С 1393 года он помогал матери в управлении графством, а с 1403 года мать полностью передала ему Вандом. В 1406 году Людовик также выкупил сеньорию Мондубло в Вандомуа, которой когда-то владели предки его матери.

В конце 1390-х Людовик принял участие в свержении английского короля Ричарда II, поддержав Генриха, графа Дерби, ставшего в итоге в 1399 году под именем Генриха IV королём Англии.

Вернувшись во Францию, Людовик оказался среди сторонников герцога Людовика Орлеанского. Поэтому во время конфликта между сторонниками герцога Орлеанского и герцога Бургундии Жана Бесстрашного, спорившими за регентство при безумном короле Карле VI Людовик держал сторону Орлеанской партии. После убийства в 1407 году герцога Орлеанского Людовик Вандомский на некоторое время оказался в плену у Жана Бесстрашного. Несмотря на то, что он был сторонником Орлеанской партии, которую возглавил граф Бернар VII д’Арманьяк, взявший опеку над сыновьями убитого герцога, Жан Бесстрашный, ставший регентом, 17 апреля 1408 года сделал Людовика Вандомского великим камергером Франции.

В июле 1422 года бургундцы напали на Вандом, в результате чего Людовик снова на некоторое время попал в плен. Освобождён он был по результатам Осерского договора.

После того, как Арманьяки в 1413 году взяли верх над Бургиньонами, Людовик в ноябре того же года был назначен Главным распорядителем французского двора, а также генерал-лейтенантом Шампани, Бри и Пикардии. В этот период он неоднократно выполнял различные дипломатические поручения. Так он ездил послом в Англию, чтобы убедить короля Генриха V не возобновлять Столетнюю войну, однако успеха не добился.

После высадки в 1415 году англичан во Франции Людовик, как и многие другие представители французской знати, участвовал в победной для англичан битве при Азенкуре 24 октября 1415 года. В битве погибло много французских рыцарей, а Людовик, как и его родственник, герцог Жан I де Бурбон, попал в плен к англичанам. Его пленил сэр Джон Корнуолл. Людовик был увезён в Лондон, где был передан королю Генриху V, который заключил Людовика в Тауэр. За освобождение король потребовал огромную сумму в 100000 экю, которой у Людовика не было. Людовик был освобождён 1422 года, когда он смог заплатить 54000 экю.

Вернувшись во Францию, Людовик стал поддерживать дофина Карла, выступая против условий договора в Труа, по которому наследником Карла VI Французского объявлялся король Генрих V. Генрих V и Карл VI умерли в 1422 году, и королём Англии и Франции был объявлен малолетний сын Генриха V и французской принцессы Екатерины Генрих VI. Регентом при нём стал брат Генриха V, Джон Ланкастерский, герцог Бедфорд.

Дофин Карл, объявивший также себя королём Франции под именем Карл VII, попытался бороться против англичан. 31 июля 1423 года Людовик Вандомский участвовал в составе французско-шотландской армии Карла в битве при Краване, однако битву выиграла англо-бургундская армия. При этом Людовик снова попал в плен. После этого герцог Бедфорд объявил о лишении Людовика графства Вандом, куда он назначил новым графом Роберта Уиллоуби, 6-го барона Уиллоуби из Эресби. Это назначение было утверждено 20 сентября 1424 года королевской грамотой, а 25 мая 1427 года это назначение было подтверждено.

Людовик пробыл в новом плену до 1425 года, когда ему удалось бежать. В честь освобождения Людовик позже ежегодно устраивал специальный праздник, во время которого объявлял помилование одному заключённому. Прибыв к Карлу VII, Людовик получил от него титул графа Шартра. Однако этот титул никогда подтверждён не был. Кроме того, Карл вновь даровал Людовику должность Главного распорядителя французского двора.

В 1428—1429 годах Людовик в составе армии Жанны д’Арк участвовал в осаде Орлеана. После освобождения Орлеана, произошедшего в мае 1429 года, Людовик в том же 1429 году командовал одним из отрядов французов в битвах при Жаржо (11—12 июня), Менге (15 июня), Божанси (16 июня), а также (вероятно), в битве при Патэ (18 июня).

17 июля 1429 года Людовик участвовал в коронации Карла VII в Реймсе, где был одним из шести светских пэров. При этом Людовик во время церемонии выполнял обязанности герцога Гиеньского, титул которого принадлежал королю Англии.

После коронации Людовик получил под своё командование армии Иль-де-Франса и Шампани. В сентябре 1429 года Людовик участвовал в неудачной осаде Парижа. А в мае 1430 года армия под его командованием была разбита под Суассоном. После этого Людовик распустил армию, в результате чего Жанна д’Арк осталась без подмоги под Компьенем с небольшим отрядом, где и попала в плен.

В октябре 1430 года Людовик в составе армии, которой Пьер II де Брезе, вернулся к Компьеню, где им удалось разбить англичан и снять осаду с города. В результате в плен попали многие англичане, в том числе и командующий Томас Кириел. Однако осада Арраса, где содержалась в плену Жанна д’Арк, была неудачной.

В 1435 году Людовик был одним из свидетелей при заключении Арраского договора, по которому герцог Бургундии перешёл на сторону Карла VII.

В 1438 году Людовик был посредником, договаривавшимся о заключении брака между Екатериной, дочерью Карла VII, и наследником герцога Бургундии — Карлом, графом Шароле.

В 1440 году Людовик принял участие в восстании против реформирования армии королём. Восстание было подавлено в июле того же года, но Людовик был помилован королём.

В 1444 году в Труа между Францией и Англией было заключено перемирие. В 1446 году Людовик был послан в Англию, чтобы способствовать продлению перемирия. По возвращении из Англии он умер в Туре 21 декабря 1446 года.

Тело Людовика было погребено в монастырской церкви Сен-Жорж в Вандоме. Сердце Людовика захоронили в Вандомской капелле Шартрского собора, строительству которой он содействовал.

Наследовал Людовику его единственный сын Жан.

Брак и дети

1-я жена: с 21 декабря 1414 Бланка де Руси (ум. 22 августа 1421), дочь Гуго II, графа де Руси, и Бланки де Куси. Детей от этого брака не было.

2-я жена: 24 августа 1424 (Ренн) Жанна де Лаваль (ум. 18 декабря 1468), дама де Канзийон, дочь Ги XIII де Лаваля и Анны, дамы де Лаваль и Витри. Дети:

• Катрин (1425 — ум. в юности)
• Габриэль (1426 — ум. в юности)
• Жан VIII (ок. 1428 — 6 января 1477), граф Вандома, сеньор де Мондубло, д’Эпернон и де Ремаланд с 1446

Также у Людовика был один незаконнорожденный сын от связи с Сибиллой Бостам:

• Жан бастард де Вандом (ок. 1440 — после 1496), сеньор де Пре, де Воссе и де Бонневаль, губернатор Вандомуа в 1489, легитимирован в мае 1446 и 2 февраля 1469.

Литература

• Семёнов И. С. [books.google.com/books?id=ZRI9pZL3k34C&pg=PA3&hl=ru&source=gbs_selected_pages&cad=0_1 Христианские династии Европы. Династии, сохранившие статус владетельных. Генеалогический справочник] / Научный редактор Е. И. Куксина. Предисловие О. Н. Наумов. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. — 494 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-224-02516-8.
• Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.
• René de Belleva. [books.google.com/books/pdf/Azincourt.pdf?id=tJIegGB4O5UC&hl=de&output=pdf&sig=ACfU3U0ixQnGd7mp78No0OhA7_o8Ttp62Q Azincourt. Dumoulin]. — Paris, 1865.
• Michel Simon. [books.google.com/books/pdf/Histoire_de_Vend__me_et_de_ses_environs.pdf?id=ITYNAAAAIAAJ&hl=de&output=pdf&sig=ACfU3U01fRd6ATnhzAxwc3fbvnIaXubBzg Histoire de Vendôme et de ses environs. Band 1. Henrion-Loiseau]. — Vendôme, 1834. — P. 223–238.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/MAINE.htm#JeanBourbondied1393B Comtes de Vendôme 1371-1514, Ducs de Vendôme 1514-1589 (Bourbon)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 4 сентября 2011.
• [www.francebalade.com/vendome/bouvendom.htm La maison de Bourbon-Vendôme] (фр.). FranceBalade. Проверено 4 сентября 2011. [www.webcitation.org/67hgiIu5y Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].

Предки Людовика I де Бурбон-Вандом

16. Роберт де Клермон (1256—1317) граф де Клермон-ан-Бовези               8. Людовик I Хромой (ок.1280—1341) 1-й герцог де Бурбон                       17. Беатрис Бургундская (1257—1310) дама де Бурбон               4. Жак I де Бурбон (1315-1361) граф де Ла Марш                             18. Жан II д'Авен (1218—1257) граф Эно и Голландии               9. Мария д'Авен (ум. 1354)                         19. Филиппа Люксембургская (ум. 1311)                 2. Жан I де Бурбон ( 1344 — 11 июня 1393) граф де Ла Марш и де Вандом                                   20. Жак I де Шатильон (ум. 11 июля 1302) сеньор де Лёз               10. Гуго (Юг) де Шатильон (ок. 1270 — 1329) сеньор де Конде-сюр-Леско                       21. Катерина де Конде (ум. после 25 мая 1329) дама де Конде-сюр-Леско               5. Жанна де Шатильон (1320 — 15 августа 1371) дама де Конде-сюр-Леско                             22. Гобер I д'Аржье                 11. Жанна д'Аржье (ум. 1348) дама д'Аржье и де Катё                       23. Ида де Нель                 1. Людовик I де Бурбон граф де Вандом                                         24. Жан V (ум. после 18 мая 1315) граф Вандома               12. Бушар IX (ум. 26 февраля 1353) граф Вандома                       25. Элеонора де Монфор (ум. после 18 мая 1338) дама де Кастр-ан-Альбижуа               6. Жан VI де Вандом (ум. май 1364) граф Вандома и Кастра                             26. Артур II (25 июля 1262 — 1312) герцог Бретани               13. Алиса Бретонская (1298 — мая 1377)                         27. Иоланда де Дрё (ок.1265 — 2 августа 1330) графиня де Монфор               3. Екатерина де Вандом (ум. 1 апреля 1412) графиня Вандома и Кастра                                   28. Жан I де Понтье (ум. 11 июля 1302)) граф Омаля               14. Жан II де Понтье (ум. ок. 16 января 1340 или 1342) граф Омаля                       29. Ида де Мёлан (ок. 1258 — 16 января 1324) дама де Фонтен-Жерар               7. Жанна де Понтье (ум. 30 мая 1378) дама д'Эпернон                             30. Филипп д’Артуа (1269 — 11 сентября 1298) сеньор Конша               15. Катерина д’Артуа (ок. 1296 — ноябрь 1368)                         31. Бланка Бретонская (1270 — 19 марта 1327) дама де Бри-Комте-Робер

Отрывок, характеризующий Людовик I де Бурбон-Вандом

Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.