Лючия ди Ламмермур

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Опера
Лючия ди Ламмермур

Фанни Таккинарди-Персиани в роли Лючии в первой лондонской постановке (1838)
Композитор

Гаэтано Доницетти

Автор(ы) либретто

Сальваторе Каммарано

Жанр

Трагическая опера

Действий

3

Год создания

1835

Место первой постановки

Неаполь

Лючия ди Ламмермур (итал. Lucia di Lammermoor) — трагическая опера (итал. dramma tragico) в трёх актах итальянского композитора Гаэтано Доницетти. Итальянское либретто Сальваторе Каммарано по мотивам романа Вальтера Скотта «Ламмермурская невеста» (1819). Премьера оперы состоялась 26 сентября 1835 года в театре Сан-Карло в Неаполе.

Впоследствии Доницетти написал ещё и французскую версию этой оперы, премьера которой состоялась 6 августа 1839 г. в театре «Ренессанс» в Париже.

Опера считается одним из лучших образцов стиля бельканто и занимает прочное место в репертуаре практически всех оперных театров мира.





История создания и постановок

До Доницетти сюжет романа Вальтера Скотта «Ламмермурская невеста» был уже несколько раз использован в операх. Появились «Ламмермурская невеста» композитора М. Карафы де Колобрано на либретто Джузеппе Балокки (1829), И. Бредаля на либретто Х. К. Андерсена, А. Маццукато на либретто Пьетро Бельтрама (1834). Новая опера вытеснила все предыдущие из репертуара[1].

Премьера оперы состоялась 26 сентября 1835 года в театре «Сан-Карло» в Неаполе.

Впоследствии Доницетти написал французскую версию этой оперы на либретто А. Роже и Г. Ваэза, премьера которой состоялась 6 августа 1839 года в театре «Ренессанс» в Париже.



Действующие лица

Партия Голос Исполнитель на премьере 26 сентября 1835
(Дирижёр: Никола Феста[2])
Лорд Генрих Аштон, владетель Ламмермура

(Энрико)

баритон Доменико Косселли
Лючия, его сестра сопрано Фанни Таккинарди-Персиани
Эдгар Равенсвуд (Эдгардо) тенор Жильбер Дюпре
Лорд Артур Баклоу (Артуро) тенор Акилле Балестраччи
Алиса, подруга Лючии сопрано Тереза Запуччи
Раймонд Бидебенд, пастор, наставник Лючии

(Раймондо)

бас Карло Порто-Оттолини
Норманн, начальник стражи замка тенор Анафесто Росси
Гости на свадьбе, стражники

Либретто

Действие оперы происходит в Шотландии в XVIII веке.

Часть первая. Отъезд

Акт I
Картина первая. Роща возле Ламмермурского замка

Начальник стражи Норманн расставляет посты. Появляется хозяин замка лорд Эштон с пастором Раймондом. Норманн рассказывает Эштону, что его сестра в этой роще тайно встречается с Эдгаром Равенсвудом, смертельным врагом их рода. Генрих в ярости. Он уже обещал руку сестры богатому лорду Артуру. Выгодное замужество сестры позволит ему поправить свои расстроенные дела. Тщетно Раймонд пытается успокоить Эштона. Тот готов на всё, чтобы добиться брака сестры с лордом Артуром.

Картина вторая. Парк Ламмермурского замка

В светлую лунную ночь вышла из замка Лючия со своей подругой Алисой. Она открывает подруге тайну своего сердца. Тяжёлые предчувствия омрачают душу Лючии — она не верит в будущее счастье. Приход Эдгара успокаивает Лючию, но ненадолго. Тот пришёл проститься со своей возлюбленной. Он назначен послом во Францию и должен уехать. Эдгар просит Лючию не забывать его в разлуке.

Часть вторая. Брачный контракт

Акт II
Картина первая. Кабинет лорда Эштона

Генрих Эштон обсуждает со своим верным Норманном предстоящую свадьбу Лючии с лордом Артуром. Чтобы убедить сестру отказаться от Эдгара, Эштон изготовил поддельное письмо Эдгара к мнимой новой возлюбленной. Входит Лючия. Генрих убеждает её выйти за Артура, приводит все аргументы, но Лючия непреклонна. Тогда Генрих показывает ей письмо, свидетельствующее об измене Эдгара. Лючия в отчаянии — она не хочет больше жить. Вошедший пастор Раймонд утешает Лючию и призывает её смириться. Лючия соглашается на брак с лордом Артуром.

Картина вторая. Большой зал в замке

Наступил день подписания брачного контракта. Генрих и Артур довольны. Эштон поправит свои денежные дела, а лорд Артур получит в жёны первую красавицу Ламмермура. Появляется Лючия. Она в унынии. Эштон объясняет печаль сестры трауром по недавно умершей матери. Артур и Лючия подписывают брачный контракт. В этот момент появляется Эдгар. Но он прибыл слишком поздно — брак уже заключён. Эдгар обвиняет Лючию в измене, не хочет слушать никаких объяснений Лючии и пастора Раймонда, бросает к ногам Лючии подаренное ею кольцо и проклинает её вместе со всем родом Ламмермуров.

Акт III
Картина первая. Кабинет Эдгара в замке Равенсвуд

Погружённый в мрачные мысли,Эдгар сидит в своём замке. За окном бушует гроза. Появляется Генрих. Он вызывает Эдгара на дуэль. Завтра утром один из них должен умереть.

Картина вторая. Зал в замке Ламмермур

Свадебный пир в разгаре. Только что молодых проводили в опочивальню, и гости веселятся. Вдруг вбегает пастор Раймонд. Он в ужасе рассказывает, что Лючия только что в припадке безумия убила своего мужа. Входит Лючия в окровавленном платье. Она безумна. Ей кажется, что она — невеста Эдгара. Она не узнаёт ни брата, ни пастора. На глазах у потрясённых гостей Лючия падает на пол. Она мертва.

Картина третья. Парк у гробницы Ламмермуров

Рано утром Эдгар поджидает своего противника Генриха. Вдруг доносятся звуки печального хора. Появляется похоронная процессия. Пастор Раймонд сообщает Эдгару, что Лючия умерла. Узнав о смерти любимой, Эдгар закалывается.

Французская редакция либретто

Французское либретто было написано Альфонсом Ройером и Гюставом Ваэцом. Французская редакция оперы серьёзно отличается от итальянской. Авторы подчеркнули одиночество Лючии, полностью удалив роль Алисы и значительно сократив роль пастора Раймонда. В то же время роль лорда Артура была расширена. На основе роли Норманна была создана новая роль негодяя Гилберта, который продаёт секреты Генриха Эдгару и наоборот за деньги. Французская версия оперы в современном театре практически не исполняется.

Дискография

  • М. Каллас, Дж. Ди Стефано, Т. Гобби, Р. Арие. Дирижёр Т. Серафин / EMI 1953
  • М. Каллас, Дж. Ди Стефано, Р. Панераи, Н. Дзаккариа. Дирижёр Г. фон Караян / Берлин 29.9.1955 Live / EMI
  • Анна Моффо, Карло Бергонци, М. Серени, Э. Фладжелло, П. Дюваль, К. Воцца, В. Пандано. Дирижёр Жорж Претр / RCA 1965
  • Б. Силлз, Л. Паваротти, Р. Бануэлас, Д. Портилла. Диржер А. Гуаданьо / Мехико 28.10.1969
  • Дж. Сазерленд, Ю. Туранжо, Л. Паваротти, Р. Дэвис, Ш. Милнз, Н. Гяуров. Дирижёр Р. Бонинг / DECCA 1971
  • Б. Силлз, Д. Карри, Х. Каррерас, П. Эльвира, М. Маццьери. Дирижёр Луиджи Мартелли / NYCO 28.8.1974
  • М. Кабалье, Э. Марри, Х. Каррерас, В. Сардинеро, С. Реми. Дирижёр Хесус Лопес-Кобос / PHILIPS 1977
  • А. Нетребко, Х. Брос, Ф. Вассалло, В. Ковалев. Дирижёр Ю. Рудель / Лос-Анджелес 20.12.2003
  • Н. Дессей, М. Альварес, А. Холланд. Дирижёр Х. Лопес Кобос / Чикаго 16.2.2004

Экранизации

Постановки в России

Использование в массовой культуре

Напишите отзыв о статье "Лючия ди Ламмермур"

Примечания

  1. [www.classic-music.ru/lucia.html А. Гозенпуд. «Лючия ди Ламмермур»]
  2. [www.amadeusonline.net/almanacco.php?Start=0&Giorno=&Mese=&Anno=&Giornata=&Testo=Lucia+di+Lammermoor&Parola=Stringa Альманах Amadeus  (итал.)]

Литература

  • Оперные либретто. — М., 1954.

Ссылки

  • [opera.stanford.edu/Donizetti/Lucie/libretto.html Полный текст французского либретто]
  • [libretto-oper.ru/operas/donizetti/lyuchiya-di-lammermur.php Полное либретто оперы «Лючия ди Ламмермур» на русском языке]

Отрывок, характеризующий Лючия ди Ламмермур

Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.