Лябуда, Герард

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лябуда Герард»)
Перейти к: навигация, поиск
Герард Лябуда
Gerard Labuda
Дата рождения:

28 декабря 1916(1916-12-28)

Место рождения:

Нова Хута близ Картузов

Дата смерти:

1 октября 2010(2010-10-01) (93 года)

Место смерти:

Познань

Страна:

Польша

Научная сфера:

история

Место работы:

Познанский университет

Учёная степень:

доктор наук

Награды и премии:

Ге́рард Лябу́да (польск. Gerard Labuda, 28 декабря 1916, деревня Новая Хута близ Картузов — 1 октября 2010, Познань) — польский историк-медиевист, специализирующийся в истории кашубов; исследователь скандинавских и англосаксонских источников, относящихся к истории западных славян. Член Консультативного совета при председателе Государственного совета Польской Народной Республики. Ректор познанского Университета им. Адама Мицкевича в 19621965 годах. Жил в Познани.





Биография

Начальное образование получил дома. Поступив в возрасте восьми лет в общеобразовательную 4-классную школу в Люзине, уже бегло писал и читал по-польски и по-немецки. После первого месяца обучения был переведён во второй, а через несколько недель — в третий класс. После окончания школы поступил в классическую гимназию Вейхерова. В 1936 году начал обучение на историческом факультете Университета имени Адама Мицкевича в Познани. Уже во время учёбы появились его первые исторические исследования — монография Лябуды о епископе Христиане, написанная в этот период, считается монументальным трудом польской историографии. В 1938 году Герард Лябуда занимался упорядочением архива великопольских законов о выборах в Хробеже (польск. Chroberz), а в 19381939 учебном году получил стипендию Лундского университета и обучался в Швеции.

Обучение прервалось с началом Второй мировой войны, однако Лябуда продолжил учёбу в подпольном Университете западных земель в Варшаве. Там в 1943 году он получил степень магистра за свою работу «Польша и поход крестоносцев на пруссов» (польск. Polska i krzyżacka misja w Prusach), написанную в 1937 году во время учёбы в Познани. Защитил докторскую диссертацию в 1944 году, также на основе предвоенной работы «Создание Магдебургского архиепископства и Познанского епископства в контексте восточной миссионерской политики» (польск. Założenia Arcybiskupstwa Magdeburskiego i Biskupstwa Poznańskiego na tle wschodniej polityki misyjnej).

В период оккупации работал бухгалтером немецкой администрации управления имуществом (нем. Liegenschaftverwaltung) Хробежа, а параллельно тайно преподавал историю средневековой Польши в филиале Университета западных земель в городе Кельце. Кроме того, тайно предоставлял польским исследователям доступ к архивам, доступным ему в силу официальной работы в немецкой администрации.

После войны работал в Познанском университете, активно участвуя в восстановлении библиотеки исторического факультета. В 1946 году получил степень хабилитированного доктора в результате защиты диссертации «Исследования о происхождении польского государства» (польск. Studia nad początkami państwa polskiego), по большей части написанной во время оккупации. В то же время периодически исполнял обязанности продекана гуманитарного отделения университета, однако в конце концов отказался от них по состоянию здоровья и чрезмерной загрузки работой.

С 1950 года — профессор Познанского университета им. Адама Мицкевича, с 1953 года также работает в Институте истории Польской академии наук во главе отдела истории Поморья. В 1962—1965 году был ректором Университета имени Адама Мицкевича. С 1964 года — член-корреспондент Польской академии наук, с 1968 года — действительный член ПАН, в 19721980 годах — председатель познанского отделения ПАН. В 1984—1989 годах — вице-президент, а в 19891994 годах — президент вновь образованной Польской академии знаний (польск. Polska Akademia Umiejętności), впоследствии — почётный президент. В 19721975 и 19801981 — председатель Познанского общества друзей науки (польск. Poznańskie Towarzystwo Przyjaciół Nauk).

В 1968 году двое сыновей Лябуды — студенты Университета им. А. Мицкевича — приняли участие в протестах против ввода советских войск в Чехословакию, что повлекло для Лябуды неприятные последствия. Он был вынужден покинуть Университет им. А. Мицкевича; тем не менее, ему было разрешено продолжить работу в Институте истории ПАН. Благодаря поддержке министра высшего образования Хенрика Яблоньского (польск. Henryk Jabłoński) Герарду Лябуде был оформлен бессрочный отпуск в Университете им. А. Мицкевича, что позволило ему формально сохранить должность профессора университета и, как следствие, руководить работой своего отдела и периодически преподавать (вплоть до выхода на пенсию в 1986 году.

Награды и звания

Был награждён, между иными наградами, командорским крестом со звездой, командорским, офицерским и кавалерским крестом Ордена возрождения Польши, а также Орденом трудового знамени I степени.

Доктор honoris causa Гданьского университета (21 марта 1985), Университета Николая Коперника (19 февраля 1993), Ягеллонского университета (1995), Варшавского университета (19 ноября 1997) и Щецинского университета.

28 июня 1994 года ему было присвоено звание Почётного гражданина Гданьска, а 5 июля 2007 года — Почётного гражданина Щецина. В 2000 Герард Лябуда был награждён медалью «Palmae Universitatis Studiorum Posnaniensis».

Избранные труды

  • Studia nad początkami państwa polskiego, Краков, 1946.
  • Państwo Samona, Краков, 1949.
  • Słowiańszczyzna pierwotna, Варшава, 1954.
  • Polska granica zachodnia. Tysiąc lat dziejów politycznych, 1970.
  • Fragment dziejów Słowiańszczyzny Zachodniej, т. 1-3, Познань, 1960, 1964, 1975.
  • Dzieje Zakonu Krzyżackiego w Prusach. Gospodarka-Społeczeństwo-Państwo-Ideologia (вместе с Марианом Бискупом), Гданьск, 1986.
  • Studia nad początkami państwa polskiego (т. 1-2, 1987—1988),
  • Pierwsze państwo polskie, Краков, 1989.
  • Kaszubi i ich dzieje, Гданьск, 1996, ISBN 83-904950-9-0
  • Mieszko I, Вроцлав, 2002.
  • Historia Kaszubów w dziejach Pomorza, t. 1 Czasy średniowieczne, Гданьск, 2006.
  • Korona i Infuła. Od Monarchii do poliarchii, Краков, 1996.
  • Słowiańszczyzna starożytna i wczesnośredniowieczna, 2003.
  • Mieszko II. Król Polski (1025—1034), Познань, 2008.
  • Rozważania nad teorią i historią kultury i cywilizacji, Познань, 2008.

Всего опубликовал более 1600 книг и научных статей.

Напишите отзыв о статье "Лябуда, Герард"

Литература

  • Wystąpienie Dziekana Wydziału Historycznego Profesora Tomasza Jasińskiego na uroczystości odnowienia doktoratu Profesora Gerarda Labudy, «Nasze Historie» nr 3 (1998), s. 7-10.
  • Wśród ksiąg. Z profesorem Gerardem Labudą rozmawia Tomasz Agatowski [w:] Aere perennius. Profesorowi Gerardowi Labudzie dnia 28 XII w hołdzie, Poznań 2001, s. 341—358.

Ссылки

  • [tygodnik.onet.pl/3229,1401027,dzial.html Jak Kaszuba z Kaszubą. O straconych szansach, przywiązaniu do symboli oraz o narodzie kaszubskim z historykiem prof. Gerardem Labudą rozmawia Tomasz Żuroch-Piechowski, «Tygodnik Powszechny» z 26 marca 2007] (польск.)
  • [www.litdok.de/cgi-bin/litdok?lang=pl&t_multi=x&v_0=PER&q_0=Labuda%2C+Gerard Gerard Labuda: Bibliografia] w LitDok Europa Środkowo-Wschodnia / Herder-Institut (Marburg) (польск.)

Отрывок, характеризующий Лябуда, Герард

– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.