Серафим (Ляде)

Митрополит Серафим<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Берлинский и Германский
февраль 1938 — 14 сентября 1950
Предшественник:	Тихон (Лященко)
Преемник:	Венедикт (Бобковский)
Епископ Венский, викарий Западно-Европейской епархии
1931 — февраль 1938
Предшественник:	викариатство учреждено
Преемник:	Василий (Павловский)
Епископ Тегельский, викарий Берлинской епархии
21 августа 1930 — 1931
Имя при рождении:	Карл Георг Альберт Ляде
Оригинал имени при рождении:	Karl Georg Albert Lade
Рождение:	4 июня 1883(1883-06-04) Лейпциг, Германия
Смерть:	14 сентября 1950(1950-09-14) (67 лет) Золльн, под Мюнхеном

Митрополи́т Серафи́м (в миру Карл Георг Альберт Ляде или Лядэ, нем. Karl Georg Albert Lade; 4 июня 1883, Лейпциг, Германия — 14 сентября 1950, Золльн, под Мюнхеном) — епископ Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ) немецкого происхождения. C 1938 года митрополит Берлинский и Германский.

Биография

Родился в немецкой протестантской семье; в 1904 году в Дрезденском русском храме принял православие.

В 1905 году пересе­лился в Россию. Женился на русской.

В 1907 году прослушал курс бого­словских наук 5-6 класса Санкт-Петербургской духовной семинарии.

6 июля 1907 года рукоположен в сан диакона, 8 июля — в священника.

С 18 мая 1907 по 1 сентября 1912 года был помощником настоятеля Новоград-Волынского собора. Законоучитель приготовительного класса Новоград-Волынского городского училища (10.02.1908-1.09.1912). Член Новоград-Волынского уездного отделения епархиального училищного совета (28.11.1907-1.09.1912), казначей отделения (1910-1.09.1912).

В 1916 году окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия, «с причислением к первому разряду и предоставлением им права на получение степени магистра богословия без новых устных испытаний»

В 1916—1918 годы — преподаватель Харьковской духовной семинарии.

В 1916—1920 годы — помощник настоятеля Свято-Духовской церкви в Харькове.

В 1918 году Окончил педагогические курсы при Харьковском училищном округе. С 1918 по 1920 год преподавал немецкий язык в женской гимназии и коммерческом училище.

27 января 1920 года, находясь в Екатеринограде, овдовел.

В 1920—1922 годы — настоятель собора города Чугуева.

Примкнул к обновленцам. В 1922 году возведён в сан протоиерея.

В 1922—1924 годы — помощник настоятеля Харьковского Успенского кафедрального собора.

20 августа 1924 года был пострижен ими в монашество, вскоре возведён ими в сан игумена, затем архимандрита и в том же году в епископа Змиевского, викария Харьковской епархии и настоятеля Харьковского Покровского монастыря. Его архиерейскую хиротонию совершили украинские обновленческие «епископы» во главе с митрополитом Харьковским Пименом (Пеговым).

Состоял секретарём обновленческого украинского Синода.

С 1927 года — обновленческий епископ Ахтырский.

В 1930 году, с разрешения советского правительства, как немецкий гражданин, выехал в Германию, где публично признал, что состоял агентом ОГПУ.

Чрез покаяние (ввиду пребывания в обновленческой иерархии), по производстве епископом Берлинским Тихона (Лященко) испытания и допроса, определением Архиерейского Синода от 8/21 августа 1930 года был принят в сущем сане в юрисдикцию Архиерейского Синода РПЦЗ с титулом епископа Тегельского.

В 1932 году упоминается епископом Венским.

В феврале 1938 года, по настоянию германских властей, был назначен на место архиепископа Тихона (Лященко) митрополитом Берлинским и Германским.

С 26 мая 1942 года глава Средне-Европейского митрополичьего округа, включавшего Великогерманию (Германия, Австрия, Судеты и Лотарингия), протекторат Богемии и Моравии, Словакия, Люксембург, Бельгию и Польшу; кроме того, в его ведение в 1941 году были переданы приходы в сербской Воеводине, а в 1942 году — приходы на ряде занятых немцами территорий в СССР (в частности, Орловская, Смоленская и Белостокско-Гродненская епархии). Помогал русским военнопленным и вывезенным в Германию из оккупированных территорий гражданам СССР; спас жизнь архиепископу Брюссельскому и Бельгийскому Александру (Немоловскому), публично критиковавшему в Брюсселе политику Гитлера после оккупации Бельгии Германией.

Карающий меч Божественного правосудия обрушился на советскую власть, на её приспешников и единомышленников. Христолюбивый Вождь германского народа призвал своё победоносное войско к новой борьбе, к той борьбе, которой мы давно жаждали — к освященной борьбе против богоборцев, палачей и насильников, засевших в Московском Кремле… Воистину начался новый крестовый поход во имя спасения народов от антихристовой силы… Наконец-то наша вера оправдана!… Поэтому, как первоиерарх Православной Церкви в Германии, я обращаюсь к вам с призывом. Будьте участниками в новой борьбе, ибо эта борьба и ваша борьба; это — продолжение той борьбы, которая была начата ещё в 1917 г., — но увы!

— Из Воззвания к пастве Архиепископа Серафима (Лядэ). Июнь 1941 г.

В период Отечественной войны на бывшей территории СССР в его юрисдикцию входила бывшая Гродненская область БССР, включённая в Восточную Пруссию, а также Орловская епархия.

По окончании войны оказался единственным «карловацким» архиереем Европы, не считая председателя Синода митрополита Анастасия (Грибановского), но РПЦЗ быстро преодолела структурный кризис.

Скончался 14 сентября 1950 года в больнице от травм, нанесённых ему двумя неизвестными лицами при невыясненных обстоятельствах.

Тотчас же по получении известия о его кончине викарный епископ Александр и епархиальный секретарь игумен Георгий (Соколов) прибыли в Золльн и совершили облачение усопшаго в архиерейские одежды. Вскоре вслед затем прибыл Председатель Архиерейского Синода митрополит Анастасий в сопровождении протоиерея Георгия Граббе и протодиакона Павла Никольского, которые совершили над почившим «Последование по исходе души». Вечером в тот же день в 6 часов была совершена архиерейским служенем панихида в синодальном храме святого равноапостольного великого князя Владимира, после чего состоялось экстренное заседание Архиерейского Синода, на котором временное управление Германской епархией было возложено на викарного епископа Александра (Ловчего) и постановлено совершить отпевание усопшего Митрополита в субботу 3/16 сентября после заупокойной литургии в церкви святителя Николая Чудотворца на Сальватор-плац, а погребение на Золльнском кладбище.

Ссылки

• [zarubezhje.narod.ru/suppl/sp_080.htm Митрополит Серафим (Ляде Карл Георг Альберт, в крещении Серафим) (иное произношение — Ладе) (Seraphim (Lade))(1883—1950)]
• [ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_584 Серафим (Лядэ)] на сайте Русское Православие
• [www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=62455&cf= Фантастическая история. Гитлер и РПЦЗ] Статья Протопресвитера Георгия Граббе (1955)
• [www.pravenc.ru/text/78160.html Берлинская и германская епархия] Статья в Православной энциклопедии (2002)
• [metrolog.org.ua/node/31 Они молились за Гитлера.]

Отрывок, характеризующий Серафим (Ляде)

– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.