Ляпидевский, Сергей Семёнович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сергей Семёнович Ляпидевский
Дата рождения:

1903(1903)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

1975(1975)

Место смерти:

Москва, СССР

Страна:

Российская империя Российская империяСССР СССР

Научная сфера:

невропатология, педагогика

Место работы:

МПГУ

Учёная степень:

кандидат педагогических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Второй Московский государственный университет

Известные ученики:

В.И. Селивёрстов

Известен как:

выдающийся русский учёный в области логопедии

Награды и премии:
Почётная Грамота Президиума Верховного Совета РСФСР

Сергей Семёнович Ляпидевский (1903—1975) — русский учёный в области логопедии.





Биография

Родился в Москве в семье священника Семёна Сергеевича Ляпидевского, настоятеля Храма « Всех Скорбящих Радость на Ордынке». Из рода потомственных священнослужителей города Тулы. о. Симеон подвергался арестам и гонениям. Первый раз арестован в 1918 году. Обвинялся в издательстве религиозного журнала « Кормчий». Окончательно его судьба пока не выяснена[1]. Сергей Семёнович Ляпидевский после окончания педагогического факультета 2-го Московского государственного университета работал заведующим учебной частью психоневрологической школы-санатория при психиатрической окружной больнице в Казани. Одновременно, стремясь углубить свои знания, он поступил на медицинский факультет Казанского университета, а завершил медицинское образование уже в Москве, в 1-м Московском государственном университете. Там же он прошел клиническую ординатуру по невропатологии в клинике профессора Е. К. Сеппа[2].

С начала Великой Отечественной войны находился в рядах Советской Армии в составе войск 1-го Дальневосточного фронта. Он работал начальником неврологических отделений эвакогоспиталей, а с 1943 г. — консультантом-невропатологом Санитарного отдела 35-й армии. Его военные заслуги были отмечены орденом Красной Звезды и несколькими медалями.

После войны работал в НИИ дефектологии и затем до конца своей жизни возглавлял кафедру психопатологии и логопедии МГПИ им В. И. Ленина. В 40-е годы С. С. Ляпидевский защитил кандидатскую диссертацию, посвящённую детям с последствиями мозговых заболеваний и педагогической работе с ними. Был научным консультантом Института уха, горла, носа Министерства здравоохранения СССР. Автор и редактор учебников для высшей школы, монографий, научных сборников.

С. С. Ляпидевский трагически погиб в 1975 году в результате наезда на него грузовой машины, когда он находился на автобусной остановке. Похоронен в Москве на Химкинском кладбище[3].

Профессиональная биография

В 1932 году Сергею Семёновичу поступило предложение организовать кафедру дефектологии в Московском городском педагогическом институте. В том же году кафедра была открыта. Её сотрудниками стали Д. И. Азбукин, Ф. А. Рау[4], Б. С. Преображенский. За время существования кафедры (с 1932 по 1941 год) были подготовлены свыше тысячи учителей-дефектологов.

Сразу после демобилизации, с 1946 по 1955 год работал старшим научным сотрудником Научно-исследовательского института дефектологии АПН РСФСР (ныне ИКП РАО), одновременно являясь экспертом ЮНЕСКО по дефектологии. Затем в течение долгого времени он возглавлял кафедру психопатологии и логопедии Московского государственного педагогического института. Диапазон проблем, творчески разработанных и освещенных в научных трудах С. С. Ляпидевского, поистине велик. С. С. Ляпидевский много сделал для формирования научной школы кафедры логопедии МГПИ им В. И. Ленина. Большое значения имеют его исследования посвящённые изучению и коррекции людей страдающих заиканием. В большинстве исследований по заиканию упоминается его имя. Он участвовал в создании естественнонаучных основ воспитания и обучения детей с нарушениями речи, изучал вопросы дифференциальной диагностики, детской психопатологии и невропатологии. С. С. Ляпидевский много сделал для создания учебников для дефектологических факультетов. Многие учебники С. С. Ляпидевского, такие как «Невропатология для дефектологов» и «Клиника олигофрении» использовались на протяжении десятков лет в качестве основных на дефектологических факультетах. Его учебник «Невропатология» переиздан в 2000 году и используется при подготовке современных специалистов. Особенностью деятельности С. С. Ляпидевского является то, что он был врачом и педагогом, и поэтому он рассматривал многие вопросы прежде всего, с клинико-педагогических позиций.

Научные труды

  • Невропатология. Естественнонаучные основы специальной педагогики : учебник для вузов.- Москва : Просвещение, 1969 (4-е издание), 2003 (Букинистическое издание)

Напишите отзыв о статье "Ляпидевский, Сергей Семёнович"

Примечания

  1. [ordynka.com/wp-content/uploads/2011/01/voshogdenie1.pdf#page=2 Династия // Восхождение: приходской листок храма иконы Божией Матери Всех скорбящих Радость на Б.Ордынке. — 2011. — Выпуск 1. — С. 2]
  2. Селивёрстов В. И. Об авторе // Невропатология. Естественнонаучные основы специальной педагогики. — М., 2000.
  3. [m-necro.narod.ru/lyapidevskiy-ss.html Могила С. С. Ляпидевского на Химкинском кладбище]
  4. [museum.ikprao.ru/peoples/rau-fedor-andreevich/ Прошлое в лицах :: Рау Фёдор Андреевич :: Биография]

Ссылки

[metropolys.ru/artic/10/03/t-0196-06291.html Основоположники отечественной логопедии]


Отрывок, характеризующий Ляпидевский, Сергей Семёнович

Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.