Элиав, Арье

Арье Элиав
אריה אליאב‎
Имя при рождении	Лев Лифшиц
Псевдонимы	Лёва
Дата рождения	21 ноября 1921(1921-11-21)
Место рождения	Москва
Дата смерти	30 мая 2010(2010-05-30) (88 лет)
Место смерти	Тель-Авив, Израиль
Гражданство	Израиль Израиль
Год репатриации	1924
Созывы кнессета	6, 7, 8, 9, 12
Должность в правительстве	зам. министра торговли и промышленности (13) зам. министра абсорбции (13, 14)
Партия	Маарах, ЯАД, ШЕЛИ
Образование	бакалавр

Арье (Лёва) Элиа́в (ивр. ‏אריה לוֹבָה אליאב‏‎; род. Лев Лифшиц 21 ноября 1921, Москва — 30 мая 2010, Тель-Авив) — израильский политик и дипломат. Депутат пяти созывов кнессета от левых сионистских партий, генеральный секретарь партии Труда (1969—1971), заместитель министра торговли и промышленности и министра абсорбции в ряде правительств Израиля, лауреат Премии Израиля (1988) за заслуги перед государством и обществом.

Биография

Лев Лифшиц родился в Москве в 1921 году и три года спустя переехал с родителями в подмандатную Палестину. Там он учился в школе им. Гальперина и гимназии «Герцлия», которую окончил в 1939 году. Уже в 15 лет он вступил в военизированную еврейскую организацию «Хагана», а через пять лет ушёл добровольцем в британскую армию, в рядах которой провёл Вторую мировую войну. По окончании войны, вернувшись в Палестину, он участвовал в работе разведывательного отдела «Хаганы» и её морского отряда «Пальям», проводя в Палестину корабли с нелегальными еврейскими иммигрантами. На борту одного из таких кораблей он познакомился со своей будущей женой Таней.

После провозглашения независимости Израиля в 1948 году Лёва Элиав служил в ВМС Израиля, где возглавлял кадровое управление. В 1956 году, во время Синайской кампании, он руководил операцией по эвакуации еврейского населения из египетского города Порт-Саида. Элиав ушёл в отставку в звании коммандера.

В конце 40-х и начале 50-х годов Элиав также работал в качестве помощника Леви Эшколя — тогдашнего главы поселенческого отдела Еврейского агентства. В 1955—57 годах он был одним из лидеров заселения района Лахиш в северном Негеве, а в 1961 году возглавлял работу по созданию в восточной части Негева города Арад. В конце 50-х и 60-е годы работу в Израиле Элиав совмещал с дипломатической деятельностью: он два года был первым секретарём израильского посольства в Москве, а в 1962 году был направлен в Иран, где возглавлял группу израильтян, ведшую восстановительные работы после землетрясения в Казвине. Позже, в 1972 году, Элиав возглавлял аналогичную делегацию помощи в Никарагуа.

В 1965 году Элиав был впервые избран в кнессет от блока «Маарах» и оставался депутатом на протяжении четырёх каденций, за исключением полугодичного перерыва в 1967 году. Это было связано с тем, что сразу после Шестидневной войны Элиав взял отпуск для изучения положения арабского населения на только что занятых территориях Западного берега Иордана и сектора Газа. Результаты этого исследования были доложены премьер-министру Эшколю.

В 1966—1969 годах Элиав входил в состав 13-го и 14-го правительства Израиля, сначала как заместитель министра торговли и промышленности, а затем как заместитель министра абсорбции. В 1969 году он был избран генеральным секретарём партии «Авода». В это время он уже занимал в политическом спектре партии наиболее левые, «голубиные» позиции и оказался постоянным оппонентом премьер-министра Голды Меир в вопросах строительства еврейских поселений на оккупированных территориях, что уже в 1971 году привело к его отставке. В 1975 году Элиав и вовсе вышел из состава «Аводы», сначала примкнув к правозащитной партии «РАЦ», а потом поучаствовав в создании ряда других небольших левосионистских партий. В списке одной из них, «ШЕЛИ», он был снова избран в кнессет, но позже уступил своё депутатское кресло в рамках партийной ротации и некоторое время преподавал в системе образования для взрослых в Ор-Акиве. На выборах 1984 года Элиав шёл в кнессет как независимый кандидат, но, собрав около 15 тысяч голосов, не сумел преодолеть электоральный барьер. После этого он вернулся в «Аводу», от которой в 1987 году был в последний раз избран в кнессет.

В 80-е годы Элиав совмещал занятия большой политикой с волонтёрской деятельностью в качестве медбрата в Тель-Авиве и учителя в Кирьят-Шмоне, Маалоте и Сдероте. Он также участвовал в создании молодёжной деревни-колледжа Ницана в Западном Негеве. В 1988 году Элиав был удостоен Премии Израиля за заслуги перед государством и обществом. В 1993 году он боролся за право стать кандидатом от «Аводы» на пост президента Израиля, но проиграл Эзеру Вейцману, который и стал в итоге президентом.

Арье Элиав умер в мае 2010 года, на 89-м году жизни, в медицинском центре «Ихилов» в Тель-Авиве, оставив после себя жену и троих детей. Он похоронен на кладбище Трумпельдора в Тель-Авиве. В 2011 году по просьбе жителей населённого пункта Харув в районе Лахиш он был переименован в Элиав в честь Лёвы Элиава.

Идеологическая позиция

Арье Элиав занимал в спектре сионистского движения в Израиле левые идеологические позиции. Уже после Шестидневной войны он счёл необходимым сначала внимательно изучить положение арабов на Западном берегу Иордана и в секторе Газа, а затем представить руководству страны рекомендации по облегчению жизни палестинских беженцев. Премьер-министр Голда Меир отклонила эти предложения, заявив, что Израиль в первую очередь должен помогать «своим» нуждающимся.

В 70-е и 80-е годы Элиав был одним из основателей и активистов ряда организаций, выступавших за диалог с палестинцами, включая основанный в 1975 году Израильский совет за израильско-палестинский мир и Международный центр за мир на Ближнем Востоке. Элиав состоял в левом правозащитном движении РАЦ и входил в число основателей Независимой социалистической фракции в кнессете, а позднее движения «ШЕЛИ» — «Левый лагерь за Израиль». В 1976—77 годах он вместе с другими членами Совета за израильско-палестинский мир принимал участие в частных переговорах с представителями ООП, в частности, умеренным политиком Ибрагимом Сиртауи, а в 1982—85 годах от имени премьер-министра Бегина вёл переговоры с ПЛО и другими палестинскими организациями об обмене пленными.

В 1979 году Арье Элиав стал лауреатом премии Бруно Крайского за заслуги в области борьбы за права человека.

Литературное творчество

На протяжении жизни Арье Элиав написал и издал ряд книг, как автобиографического, так и общеполитического и социального характера. Его книга о жизни советских евреев «Между молотом и серпом», вышедшая в свет в 1965 году, переведена на английский, французский, испанский, итальянский, нидерландский и шведский языки; книга «Судно „Улуа“» (1967, о нелегальной еврейской иммиграции в Палестину) — на английский и испанский, книга «Наперегонки со временем» (1970, об освоении юга Израиля) — на английский и русский. В 1966 году Элиав стал лауреатом литературной премии имени Усышкина.

Ссылки

• [www.knesset.gov.il/mk/ru/mk_ru.asp?mk_individual_id_t=255 Элиав, Арье (рус.)] ([www.knesset.gov.il/mk/eng/mk_eng.asp?mk_individual_id_t=255 англ.], [www.knesset.gov.il/mk/heb/mk.asp?mk_individual_id_t=255 ивр.]) на сайте кнессета
• [www.eleven.co.il/article/15057 Элиав Арье] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Элиав, Арье

– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.