Лёвенру
| Лёвенру | |
 | |
| Пруд и ресторан в парке Лёвенру | |
| 59°25′01″ с. ш. 24°41′44″ в. д. / 59.41694° с. ш. 24.69556° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.41694&mlon=24.69556&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 59°25′01″ с. ш. 24°41′44″ в. д. / 59.41694° с. ш. 24.69556° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.41694&mlon=24.69556&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Страна |  Эстония |
| Местонахождение | Таллин |
| Тип | парк |
| Площадь | 9 га |
К:Википедия:Карточки с устаревшим форматом координат
Лёвенру (эст. Löwenruh) — парк с прудом в Таллине, в Кристийне. Ограничен улицами Мустамяэ теэ, Линну теэ, Алги и Ряэгу. Занимает площадь в 9 гектаров[1].
Парк расположен на месте бывшей мызы вице-губернатора Эстляндии Фридриха фон Лёвена, к которому участок перешёл после Северной войны. Место стало зоной отдыха в середине XIX века, до того здесь располагались различные производства. Участок подвергся перестройке, усадьба была восстановлена, были вырыты пруды для разведения рыбы. Рыбное хозяйство сохранялось до 1957 года. Впоследствии в парке находился дворец пионеров (сегодня — центр досуга Kullo)[1][2].
Современная планировка восходит к рубежу XIX—XX веков, тогда же были высажены деревья в центре парка. В парке преобладают ольха чёрная и клён остролистный. Встречаются также конский каштан обыкновенный, ива, ясень обыкновенный, красный дуб, рябина и другие виды деревьев и кустарников. В 2005—2007 годах в парке были высажены новые деревья, в 2008 году в северной части построена обширная детская игровая площадка и установлены уличные тренажёры[1].
Вход в парк Лёвенру расположен со стороны Мустамяэ теэ. В парк ведёт мостик через пруд, позади мостика установлена статуя льва (одна из двух, привезённых из Германии в XIX веке; вторая статуя не сохранилась). Слева от входа находится одноимённый ресторан[1][2].
Напишите отзыв о статье "Лёвенру"
Примечания
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Лёвенру
– Отчего же? – спросил Борис.– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
