Лёвенсон, Эрвин
| Эрвин Лёвенсон | |
| Erwin Loewenson | |
 | |
| Псевдонимы: |
Голо Ганги, Рубин Цайгер, Грегор Айс |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: |
1909—1963 |
| Направление: |
ранний экспрессионизм |
Э́рвин Лёвенсон (нем. Erwin Loewenson; 31 августа 1888, Торн — 22 января 1963, Тель-Авив) — немецкий литератор еврейского происхождения (писал под псевдонимом «Голо Ганги»), один из основателей и активных деятелей экспрессионистского «Нового клуба», впоследствии — деятель сионистского движения.
Биография
Родился в семье берлинского дантиста и до 1894 года рос в Берлине. Изучал в «Гимназии Фридриха-Вильгельма» юриспруденцию, затем философию, медицину, психологию, биологию и германистику.
В 1908 году вступил в студенческое «Свободное научное общество», где познакомился с литератором Куртом Хиллером. Вместе с ним и поэтом Якобом ван Годдисом в 1909 году они основали литературный «Новый клуб», где Лёвенсон регулярно выступал под псевдонимом «Голо Ганги». Состоял и активно участвовал в акциях клуба до его закрытия в 1914 году.
Был автором статьи «Новый пафос» (нем. «Der Neo Pathos»), в которой сформулировал ряд философских и эстетических установок раннего экспрессионизма. В честь этой статьи литературно-музыкальные вечера «Нового клуба» назвали «Неопатетическим кабаре».
Был одним из близких друзей поэта-экспрессиониста Георга Гейма. В 1912 году после трагической гибели Гейма вместе с издателем Куртом Пинтусом спас от уничтожения его архив. Часть неопубликованного наследия Гейма была издана Лёвенсоном посмертно в виде сборника «Небесная трагедия». Впоследствии увез архив Гейма с собой в эмиграцию, чем, вероятно, спас его от уничтожения нацистами, объявившими экспрессионизм «дегенеративным искусством». Лёвенсону (Голо Ганги) посвящено одно из стихотворений Гейма («Моя душа»).
Под влиянием лекций Мартина Бубера примкнул к сионистскому движению. В 1933 году через Париж эмигрировал в Палестину.
Напишите отзыв о статье "Лёвенсон, Эрвин"
Литература
- Hans Tramer: Berliner Frühexpressionisten. Leben und Schaffen von Erwin Loewenson. In: Bulletin des Leo-Baeck-Instituts 1963: 6, 245—254 (нем.)
- David Baumgardt: Vom Neopathos zum Pentateuch. In:Aufbau (New York), 15. Februar 1963 (нем.)
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Лёвенсон, Эрвин
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
