Лёвквист, Бент

Бент Лёвквист
Общая информация
Полное имя	Бент Лёвквист-Хансен
Родился	26 февраля 1936(1936-02-26) (88 лет) Копенгаген, Дания
Гражданство	Дания
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	Завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1958—1962	Б 1913	142 (89)
1962—1966	Мец	67 (26)
1966—1968	Оденсе	? (?)
Национальная сборная**
1961	Дания	1 (0)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Бент Лёвквист-Хансен (родился 26 февраля 1936 года в Копенгагене) — датский футболист, нападающий.

Биография

Играл с 1958 года во Втором дивизионе за «Болдклуббен 1913», предшественник команды «Фюн». В 1960 году он вместе с клубом был повышен в классе и занял седьмое место в Первом дивизионе. В следующем сезоне команда заняла третье место в чемпионате и, следовательно, получила право на участие в Кубке европейских чемпионов 1961/62, в предварительном раунде клуб разгромил «Расинг» (Люксембург) с итоговым счётом 15:2, Лёвквист забил в общей сложности семь мячей. Во втором раунде команда была разгромлена будущим финалистом, мадридским «Реалом», с общим счётом 12:0. Лёвквист с Хайнцем Штрелем («Нюрнберг»), Альфредо Ди Стефано, Ференцом Пушкашем и Хусто Техадой (все из «Реала») стал лучшим бомбардиром Кубка европейских чемпионов. 20 сентября 1961 года, всего через неделю после его бенефиса в матче против «Расинга», Лёвквист дебютировал в национальной сборной: она потерпела поражение со счётом 1:5 от ФРГ, он провёл весь матч на поле. После 89 голов в 142 играх за Б 1913 он перешёл в 1962 году во французский клуб из второго дивизиона, «Мец» и, наконец, в 1966 году — в датский клуб из второго дивизиона «Оденсе», с этим клубом он повысился в 1967 году до Первого дивизиона. После понижения по итогам следующего сезона Лёвквист закончил свою карьеру в 1968 году.

Отрывок, характеризующий Лёвквист, Бент

– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.