Лёгкий пехотный полк горцев

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лёгкий пехотный полк горцев

Эмблема Лёгкого пехотного полка горцев с головного убора
Годы существования

18811959

Страна

Великобритания Великобритания

Подчинение

Британская армия

Входит в

Шотландская бригада горцев

Тип

линейная пехота

Включает в себя

несколько батальонов

Дислокация

Казармы Мэрихилл, Глазго

Прозвище

Последняя проблема ада (англ. Hell's Last Issue), Убийцы из Глазго (англ. The Glesga Keelies)[1], HLI

Цвета

белый и красный; тартан клана Маккензи

Марш

The Bugle Horn

Талисман

слон

Участие в

Сайт

[www.highlandlightinfantry.org.uk hlandlightinfantry.org.uk]

Лёгкий пехотный полк горцев (англ. Highland Light Infantry), также известный как Хайлендская лёгкая пехота; полное официальное название с 1923 года Лёгкий пехотный (города Глазго) полк горцев (англ. Highland Light Infantry (City of Glasgow Regiment)[2]) — пехотный полк Британской армии, существовавший с 1881 по 1959 годы. Сформирован 1 июля 1881 года в разгар реформ Хью Чайлдерса путём объединения 71-го и 74-го пехотных полков горцев (2-го батальона) как городской полк Глазго, куда входили силы милиции и добровольцев-стрелков Великобритании. Он отличался тем, что у него не было своего уникального тартана, но при этом в полк вступали жители Глазго и всей Нижней Шотландии.

Полк участвовал в обеих мировых войнах, интервенции в Советскую Россию и гражданской войне в Греции. В 1959 году он был объединён с Королевскими шотландскими фузилёрами, и на его основе был сформирован Батальон королевских горских фузилёров при Королевском полку Шотландии. Полком-побратимом Лёгкого пехотного полка горцев был Лёгкий пехотный полк горцев Канады.





Батальоны

Регулярные

В составе Лёгкого пехотного полка горцев изначально были 1-й и 2-й батальоны, ранее известные как 71-й и 74-й пехотные батальоны. После провозглашения независимости Индии все пехотные полки были сведены по численности до батальонов в 1948 году. 23 сентября 1881 года 1-й и 2-й батальоны в Глазго были сведены в 1-й батальон Лёгкой пехоты горцев («семьдесят первый дробь семьдесят пятый»). 2-й батальон находился в Англии, пока не был вызван для службы в Египте. 20 августа 1882 года они высадились в Египте: их основной формой тогда были красные саржевые туники и клетчатые штаны 74-го батальона. Во время сражения при Тель-эль-Кебире полк потерял 17 убитыми и 57 ранеными. Лейтенант Уильям Эдвардс был награждён Крестом Виктории[3].

Милиция

По схеме Сайльдерса полки милиции стали вскоре резервными батальонами для новых полков. 1-й батальон королевской милиции Ланарка стал 3-м батальоном милиции при Лёгком пехотном полке. В 1883 году 4-й батальон милиции был образован, а в 1908 году милиция стала называться Специальным резервом. В годы Первой мировой войны батальоны резерва занимались обеспечением основных батальонов, в 1921 году они фактически были отстранены от работы и в 1953 году распущены окончательно.

Территориальные батальоны

Образованные в 1859—1860 годах добровольческие батальоны были преобразованы в 1881 году в стрелковые добровольческие подразделения. 5-й, 6-й, 8-й, 9-й и 10-й / 25-й Ланаркширские стрелковые добровольческие батальоны были включены в состав полка, позднее сменив нумерацию с 1-го по 5-й в 1887 году. В 1908 году после образования Территориальной обороны они получили новую нумерацию: 5-й города Глазго, 6-й города Глазго, 7-й Блиствудский, 8-й Ланаркский и 9-й горцев Глазго.

В Первую мировую войну территориальные батальоны выступали как подразделения «второй линии». В конце войны Территориальная оборона была преобразована в Территориальную армию, сам процесс длился до 1920 года. 5-й, 60-й, 7-й и 9-й батальоны были также преобразованы: 7-й влился в Королевскую артиллерию, а после удвоения численного состава Территориальной армии появились 10-й, 11-й и 2-й/9-й батальоны. В 1942 году 11-й батальон был переведён в бронетанковые войска и стал 156-м бронетанковым полком в Королевском бронетанковом корпусе с сохранением старой эмблемы Лёгкого пехотного полка на чёрных беретах танкистов[4].

В 1947 году Территориальная армия снова подверглась реформированию: в Лёгком пехотном полку горцев остались только 5-й/6-й батальон и батальон горцев Глазго. В 1967 году оба были объединены с другими батальонами из Нижнешотландской бригады, на их основе появился 52-й Нижнешотландский добровольческий полк.

Батальоны военного времени

Полк расширялся специально на время обеих мировых войн. 26 батальонов участвовали в Первой мировой войне с учётом гарнизонных подразделений и подразделений резерва. Во Вторую мировую войну масштабы расширения были не настолько крупными.

2 сентября 1914 на основе военнослужащих батальона Глазго из Бригады мальчиков был образован 16-й батальон службы (2-й батальон Глазго), ставший известным как Батальон бригады мальчиков Глазго. Известность он приобрёл в битве на Анкре, в самом конце битвы на Сомме, когда 60 солдат роты D были взяты в окружение. В ответ на предложение сдаться они ответили отказом: в итоге из 60 солдат 45 было убито в бою, из оставшихся в живых ещё трое умерли от ранений. Сэр Хьюберт Гоф, генерал британской армии, выразил благодарность в армейском приказе № 193[5].

16-й батальон и ещё двое родственных ему — 15-й «трамвайный» Глазго (официально 1-й батальон Глазго) и 17-й «коммерческий» Глазго (официально 2-й батальон Глазго) — считались «братскими» батальонами по предложенной лордом Дерби военной классификации, хотя официально не назывались так. Эти прозвища батальоны получили в лагере Гэйл, близ Труна, во время тренировок с сентября 1914 по май 1915: 15-й был известен как «1-й Пьянствующий» (англ. Boozy First), 16-й — как «2-й Священный» (англ. Holy Second), 17-й — как «Неженки» (англ. Featherbeds) или как «3-й Святой» (англ. Saintly Third). В результате урагана однажды весь тренировочный лагерь был серьёзно повреждён, а палатки для ночлега разрушены. В итоге солдатам 3-го батальона пришлось перебраться в Трун, в то время как 1-й и 2-й батальоны продолжили ночевать на открытом воздухе. За это 3-й батальон и получил нелицеприятное прозвище «Неженки». На основе 17-го батальона вскоре появился клуб, который получил название «Клуб неженок».

Униформа

Лёгкий пехотный полк горцев был единственным полком, носившим тартановые брюки, пока в 1947 году не были приняты килты. В нём же исключением был батальон горцев Глазго, который носил килты на правах территориального батальона. Униформа образца 1914 года включала тёмно-зелёный кивер с костяным козырьком и зелёными шнурками, бордовый мундир и брюки с тартаном клана Маккензи. В парадную форму включались белые мундиры и зелёные гленгарри[6].

74-й полк первые 15 лет служил в Индии, где солдаты считали килт слишком тяжёлым. В 1806 году они вернулись в Шотландию и утратили право на ношение униформы горцев спустя три года, ещё спустя 7 лет лишились имени горцев. В 1845 году по просьбе командира, полковника Эйра Крэбба, полку вернули его законное имя, но при этом обязали носить клетчатые брюки и капот по образцу 71-го полка. Портрет полковника Крэбба со своими подчинёнными в новой форме вскоре стал достоянием Национального военного музея Шотландии в Эдинбургском замке, а тартан был утверждён в 1882 году.

Некоторые военнослужащие

Напишите отзыв о статье "Лёгкий пехотный полк горцев"

Примечания

  1. Искажённое The Glasgo Killers
  2. Army Order 221/1923
  3. [www.memorialstovalour.co.uk/vc398.html VC398 William Mordaunt Marsh Edwards]  (англ.)
  4. Forty George. British Army Handbook 1939–1945. — Stroud: Sutton Publishing, 1998. — P. 51.
  5. [www.glesga.ukpals.com/folk/forces5a.htm Glesga Pals: 16th Battalion Highland Light Infantry]
  6. Bowling AH. Scottish Regiments and Uniforms. — ISBN 0-85524-043-1.

Ссылки

  • [www.highlandlightinfantry.org.uk Сайт ассоциации ветеранов полка]  (англ.)
  • [www.1914-1918.net/hli.htm The Long, Long Trail: The Highland Light Infantry]  (англ.)
  • [ssa.nls.uk/film/1455 Full record for '9th HIGHLAND LIGHT INFANTRY']  (англ.)

Отрывок, характеризующий Лёгкий пехотный полк горцев



В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.