Лённрот, Элиас

Элиас Лённрот
фин. Elias Lönnrot
Место рождения:	Самматти, лен Нюланд и Тавастгус, Шведское королевство
Место смерти:	Самматти, Нюландская губерния, Великое княжество Финляндское, Российская империя
Страна:	Шведское королевство→ Великое княжество Финляндское
Научная сфера:	лингвистика, этнография, ботаника
Место работы:	Гельсингфорсский университет
Альма-матер:	Королевская академия Або Гельсингфорсский университет
Известен как:	собиратель финского эпоса, автор «Калевалы»
Награды и премии:

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Lönnrot». [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=5700-1-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Элиас Лённрот (фин. Elias Lönnrot, 1802—1884) — финский лингвист, фольклорист, собиратель и составитель карело-финского эпоса «Калевала».

Биография

Родился в семье портного в приходе Самматти. Приход входил в то время в лен Шведского королевства Нюланд и Тавастгус (ныне Самматти в составе провинции Уусимаа Южной Финляндии). Семья жила в крайней нужде.

По окончании школы в Таммисаари, затем школы в Або, поступил в 1822 году на общегуманитарный факультет Королевской академии, который окончил в 1827 году. В том же году защитил диссертацию «Вяйнямёйнен, бог древних финнов» (на латинском языке).

Поступил на медицинский факультет Гельсингфорсского университета, который окончил в 1832 году, получив степень доктора медицины.

В начале 1833 года Лённрот получил должность районного врача в Восточной Финляндии, в небольшом городке Каяани. Здесь он прожил 21 год, до конца 1853 года.

В эти годы увлёкся собиранием карело-финского фольклора, древних эпических рун, пословиц и поговорок. В дальнейшем собранные Э. Лённротом этнографические материалы легли в основу эпоса «Калевала», принёсшего ему мировую известность.

Леннрот совершил в общей сложности 11 поездок по финской и русской Карелии (1828—1842), в том числе по территориям, населённым карелами, в восточных и частью северных районах Олонецкой и Архангельской губерний (в 1832—1837, 1841—1842). Эти путешествия он совершал пешком, с ружьём и сумой за плечами, или в лодке; цели его путешествий были прежде всего связаны с фольклором и лингвистикой, однако его путевые записи, дневники и заметки, содержат также ценные географические и краеведческие сведения: о путях и способах передвижения, ландшафте, озёрах, реках, селениях, населении, его быте и промыслах, экономическом положении, обычаях, состоянии врачебной помощи и т. д. Некоторые из его краеведческих наблюдений, особенно бассейна Верхней Кеми, не утратили своего познавательного значения.

В первую поездку (1828) по русской Карелии он захватил частично Приладожье (Сортавала), во второе путешествие (лето 1832), через Колвасъярви, Лённрот посетил Реболы, Каскеснаволок, Минозеро и Бабью Губу (Каменное озеро) и через Лендеры вернулся в Финляндию — Каяани, Куопио, Порвоо, Хельсинки.

В 1833 году Лённрот провёл основную фольклорную экспедицию по записи песен-рун будущей «Калевалы»: из Каяани в русскую Карелию через Вуоксу, Каменное озеро, на Войницу и Вокнаволок (озеро Верхнее Куйто) и через Каменное озеро возвратился домой. Пятое — по общему счёту и четвёртое — по Карелии (апрель 1834) короткое путешествие (18 дней) протекало преимущественно в русской Карелии. Лённрот побывал в Войнице, Ювалакше, Ухте, Вокнаволоке, на Каменном озере и в Ладвозере, то есть в верхней части бассейна реки Кемь. Здесь Лённрот встречался с известными карельскими рунопевцами — Архипом Перттуненом и Ваассилой Киелевяйненом.

В следующем путешествии (1835) Лённрот, закончив «Калевалу», прошёл большой маршрут по северо-восточной Карелии, посетив Реболы, Ругозеро, оттуда вдоль реки Чирка-Кемь в Юшкозеро, Ухту (ныне — поселок Калевала), Ювалакшу, Вокнаволок.

Собранные руны Лённрот объединил в эпическое произведение «Калевала». Первое издание эпоса состоялось в 1835 году, второе — в 1849 году.

В 1836 году Лённрот основал журнал «Mehiläinen» (Пчела), который стал первым в Финляндии периодическим литературным журналом.

Самым длительным и сложным по маршруту было путешествие Лённрота в 1836—1837 годах. В первую половину поездки была пройдена северная часть маршрута: через Ухту, Кереть, Ковду посетил Кандалакшу и Колу на Кольском полуострове, Петсамо (Печенга) и всю северную часть Финляндии.

В 1839 году была опубликована работа Лённрот «Домашний врач финского крестьянина».

Сразу же по возвращении домой Лённрот отправился на юг, через Вокнаволок и Реболы к карелам Восточной Финляндии до северного побережья Ладожского озера.

В последнее путешествие по Карелии Лённрот поставил задачу филологического исследования диалектов карельского языка и сбора материалов для шведско-финского словаря. В 1841 году Лённрот посетил Петрозаводск.

В 1841—1842 годах Лённрот вместе с Матиасом Кастреном совершил большую этнографо-лингвистическую поездку по Лапландии. В учёном мире Лённрот выдвинулся глубокими знаниями в области финского языка и фольклора.

Кроме основного труда «Калевала», он опубликовал сборник антологии финской народной лирики «Кантелетар» (1840—1841), сборники «Финские народные пословицы» (1842) и «Финские загадки» (1844).

С апреля 1850 года почётный член Берлинской Королевской академии наук. В 1853 году он был приглашён профессором финского языка и литературы в Гельсингфорсский университет. В 1859 году избран почётным членом Венгерской академии наук.

В 1860 году была опубликована работа Лённрота «Флора Финляндии».

В 1862 году, оставив должность профессора, Лённрот уехал в родную деревню Самматти.

Лённрот известен также как составитель двухтомного «Финско-шведского словаря» (1867—1881). Многие термины, которые сейчас являются неотъемлемой часть научной финской терминологии (особенно в области филологии и ботаники), были впервые сформулированы Э. Лённротом.

В 1876 году Лённрот был избран почётным академиком Императорской академии наук. Многолетняя дружба Лённрота с русским учёным Яковом Гротом, а также его связи с русскими литераторами (Петром Плетнёвым, Пантелеймоном Кулишом и др.) имели большое историко-литературное значение.

Скончался 19 марта 1884 года в родной деревне Самматти в возрасте 82 лет.

Сочинения

• Flora Fennica. Suomen Kasvisto. — Koelma, Hels., 1860.

и другие.

Память

• Имя Элиаса Лённрота носит Финно-угорская школа в Петрозаводске.
• Именем Элиаса Лённрота назван сквер в центре Петрозаводска на пересечении улиц Кирова и Свердлова, в котором установлен фонтан в честь героев эпоса «Калевала».
• В городе Сортавала в 1978 году открыт памятный знак в честь Элиаса Лённрота.

Литература

• Лёнрот Элиас / Марцина И. Ю. // Куна — Ломами. — М. : Советская энциклопедия, 1973. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 14).</span>
• Маямаа Р. Элиас Лённрот // Сто замечательных финнов. Калейдоскоп биографий = 100 suomalaista pienoiselämäkertaa venäjäksi / Ред. Тимо Вихавайнен (Timo Vihavainen); пер. с финск. И. М. Соломеща. — Хельсинки: Общество финской литературы (Suomalaisen Kirjallisuuden Seura), 2004. — 814 с. — ISBN 951-746-522-X.. — [www.kansallisbiografia.fi/pdf/kb_ru.pdf Электронная версия книги на сайте Финского биографического общества]. — [www.webcitation.org/6D0LhuAVV Архивировано] из первоисточника 18 декабря 2012. Проверено 27 декабря 2012.
• Григорьев С. В. Биографический словарь «Естествознание и техника в Карелии». — Петрозаводск: Издательство «Карелия», 1973
• Каунконен В. Элиас Леннрот, великий учёный карело-финского народа. — Изв. АН СССР. Отделение литературы и языка, 1952, т. 11, в. 5
• Maailman kirjat ja kirjailijat. — Toim. T. Anhava, Hels., 1957
• Tarkiainen V., Kauppinen E. Suomalaisen kirjallisuuden historia, 2 painos. — Hels., 1961
• Laitinen K. Suomen kirjallislius 1917—1967, 2 painos. — Hels., 1970.
• Antila A. Elias Lönnrot — elämä ja toiminta. — Hels., 1985.
• Путешествие Элиаса Лённрота: Путевые заметки, дневники, письма. — Петрозаводск, 1985
• Карху Э. Г. Элиас Лённрот — жизнь и творчество. — Петрозаводск, 1996
• Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 2: К — П. — Петрозаводск: ИД «ПетроПресс», 2009. С. 161—464 с.: ил., карт. ISBN 978-5-8430-0125-4 (т. 2)

Ссылки

• [www.kalevala.ru/ Сайт, посвящённый «Калевале»]
• [kalevala.gov.karelia.ru/songs/song1.shtml Текст Калевалы на русском языке, перевод Эйно Киуру и Армаса Мишина]
• [kalevala.onego.ru/1.htm История записи (создания) Калевалы]
• [www.kaapeli.fi/maailma/kalevala/kalevala.htm Калевала на финском языке]
• [www.infofinlandia.ru/public/default.aspx?contentid=137531 О Калевала на официальном сайте МИД Финляндии]

Отрывок, характеризующий Лённрот, Элиас

В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.