Літаратура і мастацтва

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Літаратура і мастацтва»

Заставка издания в 2010 году
Оригинальное название

«Літарату́ра і маста́цтва»

Тип

литературная

Формат

A3


Главный редактор

Лариса Тимошик

Основана

1932

Язык

белорусский

Главный офис

Минск, пр. Независимости, 77

Тираж

3 000


Сайт: www.lim.by/
К:Печатные издания, возникшие в 1932 году

«Литература и искусство» (белор. «Літарату́ра і маста́цтва») — белорусская еженедельная литературная газета.





История

Основана в 1932 году. Выходит в Минске один раз в неделю (по пятницам) на белорусском языке на 16 страницах (в 1957—1970 годах издавалась дважды в неделю).

В Великую Отечественную войну не выходила. Издание возобновлено в апреле 1945 года.

Свои первые произведения на страницах «ЛіМ» публиковали Иван Мележ, Иван Шамякин, Василь Быков, Владимир Короткевич, Евгения Янищиц, Алесь Рязанов, Алесь Письменков и другие известные белорусские писатели и поэты.

Современность

В настоящее время учредителями издания являются Министерство информации Республики Беларусь, ОО Союз писателей Беларуси, РИУ «Издательский дом «Звязда»».

Тираж около 3 тысяч экземпляров.

Штат редакции состоит из отделов информации, публицистики, критики, прозы и поэзии, музыки. С 2010 года издается приложение «Книжный мир» (выходит на белорусском и русском языках) — совместный проект газеты «Литература и искусство» и Национальной книжной палаты Республики Беларусь.

В газете периодически появляется рубрика «Соотечественники в мире», знакомящая читателей с белорусскими диаспорами дальнего и ближнего зарубежья, в первую очередь в России.

Главные редакторы

См. также

Напишите отзыв о статье "Літаратура і мастацтва"

Ссылки

  • [www.lim.by/ Сайт «Литература и искусство»]

Отрывок, характеризующий Літаратура і мастацтва

Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.