Аксельрод, Любовь Исааковна

Любовь Исааковна Аксельрод
Псевдонимы:	Ортодокс
Место рождения:	местечко Дуниловичи, Вилейский уезд, Виленская губерния, Российская империя ныне Поставский район, Витебская область
Род деятельности:	публицист, философ, литературовед

Любо́вь Исаа́ковна Аксельро́д, литературный псевдоним Ортодокс (1868 г. р., Виленская губерния — 5 февраля 1946 года, Москва) — российская революционерка, философ и литературовед. Доктор философии (1900).

Биография

Родилась в местечке Дуниловичи Вилейского уезда Виленской губернии (ныне Поставский район Витебская область) в семье раввина. С 1883 г. участница революционного движения (Полтава, Харьков, Мелитополь и др.)

В 1887 после неудачного покушения народовольцев на императора Александра III и провала народовольческой организации в Вильне спешно эмигрировала во Францию, затем переехала в Швейцарию.

В 1892, окончательно порвав с народничеством, перешла на позиции марксизма, вступила в группу «Освобождение труда» и на протяжении многих лет оставалась самым преданным соратником её лидера Плеханова при всех внутренних расколах и раздорах среди русских марксистов, особенно обострившихся после образования в 1903 большевистского крыла во главе с В. Лениным.

В 1900 окончила Бернский университет со степенью доктора философии (её диссертация о мировоззрении Л. Н. Толстого в 1902 была опубликована на немецком языке в Штутгарте) и вскоре стала одним из основных авторов статей на философские темы в социал-демократических газетах «Искра» и «Заря», примкнув к меньшевистской фракции.

В 1906, после объявления амнистии членам оппозиционных партий, вернулась в Россию уже как видный деятель партии меньшевиков и самый авторитетный после Г. В. Плеханова эксперт по вопросам марксистской философии.

В 1906 вышел в свет сборник «Философские очерки», где с меньшевистских позиций Аксельрод критиковала неокантианцев Н. А. Бердяева, П. Б. Струве и других, а также гносеологию И. Канта и неокантианцев. Благодаря этому сборнику и, особенно, статьям, направленным против A. A. Богданова и других «философских отступников» от марксизма (позднее эти статьи вошли в изданный в 1922 сборник «Против идеализма»), в обличении которых опередила В. И. Ленина, она завоевала в среде российской социал-демократии, в том числе и большевиков, репутацию непоколебимого защитника «чистоты» марксистской философии (отсюда и псевдоним «Ортодокс»).

Во время Первой мировой войны занимала оборонческую позицию. В начале революции 1917 была членом ЦК меньшевиков, затем членом ЦК плехановской группы «Единство».

В начале 1920-х гг. Аксельрод преподавала в Институте красной профессуры, затем работала в Институте научной философии Российской ассоциации научно-исследовательских институтов (РАНИОН) АН СССР и Государственной академии художественных наук.

В 1921—1925 годах профессор кафедры философии факультета общественных наук МГУ, действительный член НИИ научной философии при факультете (1922—1925), с 1925 года профессор кафедр исторического материализма факультетов советского права и этнологического факультета.

В начале 1930-х гг. Аксельрод причислили к так называемым «механистам», которых обвиняли в ревизии марксистской философии, после чего её имя было предано забвению. Аксельрод обвиняли (в частности А. М. Деборин) в приверженности к «сионистской философии истории», поскольку в одной из статей (журнал «Красная новь», 1925) она согласилась с точкой зрения о еврейских религиозных истоках философской системы Б. Спинозы.

Последняя книга Л. Аксельрод была издана в 1934 г.

Любовь Исааковна Аксельрод скончалась в Москве 5 февраля 1946 года. Похоронена на новом Донском кладбище. Её захоронение находится в закрытом колумбарии № 16 (секция 3, ниша 526). Захоронение может исчезнуть в очень скором времени. поскольку в настоящее время колумбарий № 16 находится в состоянии полного разрушения.

Труды

• Esther Luba Axelrod. Tolstois Weltanschauung und ihre Entwicklung. — Stuttgart, Druck der Union Deutsche Verlagsgesellschaft, 1902. — 107 S.
• См. также [sovlit.org/lia/Pages/Biblio.html библиографию трудов Л. И. Аксельрод]

В Советском Союзе был опубликован ряд её работ: «К. Маркс как философ», 1924; «Критика основ буржуазного обществоведения и материалистическое понимание истории», Иваново-Вознесенск, 1924; «Этюды и воспоминания». Ленинград, 1925; «Лев Толстой», 2-е изд., Москва, 1928; «К вопросу о мировоззрении Щедрина», «Литературное наследство», 1933,1—12; «Идеалистическая диалектика Гегеля и материалистическая диалектика Маркса», Москва — Ленинград, 1934.

Ссылки

• Аксельрод Л. И. [magister.msk.ru/library/revolt/aksel001.htm Курс лекций по историческому материализму] или [sovphil.narod.ru/diaistmat/diaistmat001.rar rar]
• Аксельрод Л. И. [profilib.com/kniga/134877/lyubov-akselrod-k-natsionalnomu-voprosu.php К национальному вопросу]. Петербург, 1906 г.
• Л. Аксельрод (Ортодокс). [scepsis.ru/library/id_396.html Господин Бердяев и моя бабушка] // Против идеализма: критика некоторых идеалистических течений философской мысли. — М.-Л.: Гос. соц.-экономич. изд-во, 1933. — С. 109—118.
• А. Боев. [scepsis.ru/library/id_395.html Любовь Аксельрод: История неправославного ортодокса] // «Скепсис»

При написании этой статьи использовались материалы «Большой советской энциклопедии» (т. I, 1949 год) и «Краткой Еврейской Энциклопедии» (дополнение II), Иерусалим, 1995.

Отрывок, характеризующий Аксельрод, Любовь Исааковна

«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)