Место встречи изменить нельзя
Поделись знанием:
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.
Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.
Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
(перенаправлено с «Л. А. Спиранский»)
| Место встречи изменить нельзя | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| В ролях | |
| Композитор | |
| Страна | |
| Оригинальный язык | |
| Количество серий |
5 |
| Производство | |
| Режиссёр | |
| Оператор | |
| Сценарист |
братья Вайнеры |
| Хронометраж |
360 минут |
| Студия | |
| Трансляция | |
| Телеканал |
I программа ЦТ |
| На экранах |
с 11 |
| Формат видео |
4:3 |
| Формат звука | |
| Ссылки | |
| IMDb | |
«Ме́сто встре́чи измени́ть нельзя́» — советский пятисерийный телефильм режиссёра Станислава Говорухина по роману братьев Вайнеров «Эра милосердия» (название фильма совпадает с названием романа в первой публикации в журнале «Смена», № 15—23 за 1975 год).
Фильм повествует о работе Московского уголовного розыска в послевоенные годы. Снят Одесской киностудией, съёмки начались 10 мая 1978 года[1] и проходили в Одессе и Москве.
Премьерный показ фильма состоялся по Первой программе Центрального телевидения СССР с 11 по 16 ноября 1979 года[2][3].
Содержание
Сюжет
Действие фильма разворачивается в послевоенной Москве в августе — ноябре 1945 года.
Бывший фронтовик Владимир Шарапов получает назначение в отдел по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска (МУР). Сотрудникам отдела во главе с опытным оперативником Глебом Жегловым поручено расследование дел банды «Чёрная кошка», которая занимается разбоем и грабежами.
В первый день службы Шарапова в МУРе оперативник из Ярославля Василий Векшин , вызванный в Москву для внедрения в банду, идёт на заранее назначенную встречу. Сотрудники МУРа из укрытия наблюдают за ним. Когда бандит уезжает на трамвае, товарищи обнаруживают, что их коллега убит заточкой.
Параллельно сотрудники отдела расследуют убийство некой Ларисы Груздевой. Главный подозреваемый — её бывший муж, немолодой врач, в квартире которого нашли орудие убийства — пистолет. Однако Шарапов, видя нестыковки в уликах и показаниях свидетелей, сомневается в виновности Груздева и стремится непредвзято разобраться в обстоятельствах дела.
Сотрудники отдела выезжают по вызову на склад, который грабит банда. Шарапов сталкивается с одним из бандитов, но тот, выдав себя за бывшего фронтовика, обманывает Шарапова и скрывается.
Во время общегородской операции, при проверке документов, из ресторана убегает женщина. Шарапов возвращает её, а Жеглов в беглянке узнаёт девицу лёгкого поведения по прозвищу Манька-Облигация, у которой обнаруживают браслет убитой Груздевой. На допросе оперативники устанавливают, что браслет ей подарил вор-рецидивист Копчёный.
Задержанный в бильярдной Копчёный, профессиональный катала, сообщает, что выиграл браслет в карты у вора-карманника по прозвищу Кирпич. Кирпича ловят в трамвае при краже кошелька, и хотя тот избавляется от улики, Жеглов подкладывает ему этот кошелёк в карман. Кирпича задерживают. При допросе он признаётся, что выиграл браслет у некоего Фокса в квартире Верки-модистки, проживающей в Марьиной Роще. При обыске в этой квартире обнаруживают и другие вещи Ларисы Груздевой.
На субботнике в МУРе Шарапов вновь встречается с сержантом Варварой Синичкиной, постовым милиционером, с которой они вместе отвозили в детдом малыша-подкидыша. Между молодыми людьми возникает симпатия; они начинают встречаться.
Тем временем оперативники устраивают засаду на квартире Верки. Но из-за трусости оперативника Соловьёва Фоксу опять удаётся скрыться. Второй оперативник, Топорков, получает тяжёлое ранение и впоследствии умирает.
Верка сообщает, что с Фоксом её познакомила модельер Ирина Соболевская. Она описывает внешность Фокса, и Шарапов узнаёт по описанию бандита, которого упустил при попытке задержать банду, грабившую склад. Выясняется, что Соболевская и Груздева были подругами и что Фокс был любовником Соболевской, от которой ушёл к Груздевой. Шарапов перепроверяет улики против Груздева и доказывает его невиновность. Соболевская сообщает, что Фокс знаком с вором в законе Петром Ручниковым по кличке Ручечник. Жеглов и Шарапов в театре ловят Ручечника и его подельницу Светлану Волокушину после того, как вор крадёт номерок у сотрудника английского посольства, а Волокушина получает по этому номерку шубу жены иностранца. Затем Волокушину используют, чтобы выманить Фокса на встречу в ресторан «Астория».
Оперативники устраивают в ресторане засаду. Фокс, почувствовав неладное, разбивает окно и бежит на поджидающем его «студебеккере». Во время автомобильной погони завязывается перестрелка, и Жеглов убивает шофёра грузовика. Фокс задержан. При помощи дактилоскопирования выясняется, что убитый шофёр — тот самый бандит, который заколол Векшина.
На допросе Шарапов вынуждает Фокса написать записку своей любовнице Ане: через неё оперативники планируют передать банде «план освобождения» Фокса. Жеглов и Шарапов пытаются вычислить возможную Аню. Шарапов готов сам внедриться в банду, но Жеглов, получивший на сей счёт жёсткий приказ своего командира, подполковника Панкова, запрещает Шарапову соваться к преступникам.
Шарапов звонит по телефону, обнаруженному в записной книжке Ручечника, и назначает встречу Ане. Но в назначенном месте появляется «подставная Аня». Она назначает встречу в Сокольниках. На вторую встречу приходит настоящая Аня. Бандиты похищают Шарапова и вывозят в фургоне за город, в «малину».
Бандиты подозревают в Шарапове сотрудника МУРа и грозят ему расправой. В ходе разговора с «Горбатым» (главарём шайки по имени Карп) Шарапову удаётся, хотя и с большим трудом (проявив незаурядное актёрское дарование и благодаря качественно составленной «легенде»), убедить его в своей непричастности к МУРу.
Едва не проваливается сочинённая «легенда» о том, что Володя Шарапов (по «легенде» Сидоренко) работал шофёром: любовнице Горбатого, одной из содержанок бандитской хазы, внушили подозрение его чересчур «интеллигентские» руки. Владимиру ничего не остаётся, как попытаться выдать себя за ресторанного музыканта. Он виртуозно исполняет на фортепиано этюд Шопена и (по «заявке» вора-«шестёрки» по прозвищу «Промокашка») мелодию знаменитой одесской песни «Мурка». В результате бандиты поверили, что их «гость» — «не мусор, а честный фраер»; а «Горбатый» принимает решение выручать Фокса — но предупреждает, что "посланник" от Фокса отправится с ними.
В банде случайно оказывается человек по фамилии Левченко, бывший боец штрафной роты, один из подчинённых Шарапова. Он не выдаёт своего бывшего командира и даже помогает ему «оправдаться» перед бандитами.
Тем временем на совещании в МУРе Жеглов решает продолжать проведение операции и устраивает засаду в магазине, привезя туда Фокса «для следственного эксперимента».
Спустившись с бандитами в подвал, Владимир на двери кладовки обнаруживает фотографию Вари и догадывается, что оперативники таким образом подали ему знак о месте укрытия от неминуемой расправы.
Жеглов в рупор предлагает бандитам сдаться, предупреждая, что, в противном случае, имеет указание живыми преступников не брать. После этого бандиты, понимая, что выхода нет, решают сдаться милиции. Левченко, не желая в очередной раз оказаться в тюрьме, пытается бежать, и его вынужденно убивает Жеглов.
Шарапов, подавленный смертью своего бывшего фронтового товарища, просит Копытина отвезти его к роддому, куда они с Варей отвезли подкидыша. Но там ему сообщают, что ребёнка уже усыновили. Владимир приходит в квартиру к Варе и видит её и усыновлённого ею малыша. Это ключевое отличие сюжетной линии фильма от книги: в романе Жеглов убивает Левченко, после чего Шарапов отказывается с ним работать и узнаёт, что Варя погибла.
В ролях
В главных ролях
- Владимир Высоцкий — Глеб Жеглов, капитан, начальник отдела по борьбе с бандитизмом МУРа
- Владимир Конкин — Владимир Шарапов, старший лейтенант, бывший фронтовик (командир разведроты)
Работники правоохранительных органов
- Всеволод Абдулов — Пётр Соловьёв
- Андрей Градов — Николай Тараскин
- Наталья Данилова — Варя Синичкина (озвучивала Наталья Рычагова)
- Евгений Леонов-Гладышев (в титрах — Евгений Леонов) — Василий Векшин — оперативник из Ярославля
- Павел Махотин — Павел Владимирович, следователь прокуратуры
- Александр Милютин — Иван Пасюк, следователь-украинец
- Алексей Миронов — Копытин, шофёр в МУРе (в романе — Иван Алексеевич Копырин)
- Генрих Осташевский — генерал-майор, выступающий с докладом в клубе
- Владлен Паулус — Родионов, эксперт МУРа
- Лев Перфилов — Григорий Ушивин, фотограф в МУРе
- Евгений Шутов — Сергей Ипатьевич Панков, подполковник
- Евгений Стежко — лейтенант Топорков
Соседи Шарапова
- Зиновий Гердт — Михаил Михайлович Бомзе
- Нина Корниенко — Шура
- Игорь Старков — инвалид Семён, муж Шуры
Свидетели, проходящие по делу Ларисы Груздевой
- Сергей Юрский — Иван Сергеевич Груздев (в романе — Илья), врач, бывший муж Ларисы
- Юнона Карева — Галина Желтовская, гражданская жена Груздева
- Светлана Светличная — Надя, сестра Ларисы
- Николай Слесарев — Фёдор Петрович Липатников, сосед Груздевых
- Наталья Фатеева — Ирина Соболевская (в романе — Ингрид)
Банда «Чёрная кошка»
- Армен Джигарханян — Карп («Горбатый»), главарь банды «Чёрная кошка»
- Александр Белявский — Фокс — преступник-рецидивист
- Татьяна Ткач — Аня, подруга Фокса
- Виктор Павлов — Левченко, фронтовой товарищ Шарапова
- Иван Бортник — Промокашка, вор—«шестёрка»
- Александр Абдулов — Лошак, он же «Жжёный», водитель хлебного автофургона
- Владимир Жариков — бандит с ножом (в романе — «Чугунная рожа»)
- Валерия Заклунная — Клавдия, подруга Карпа
- Олег Савосин — убийца Тягунов
- Олег Федулов — шофёр Есин, убийца Векшина
- Наталья Ченчик — подставная «Аня»
- Рудольф Мухин — водитель машины
Прочие уголовники и околоуголовные элементы
- Евгений Евстигнеев — Пётр Ручников, «вор в законе» по кличке «Ручечник»
- Екатерина Градова — Светлана Петровна Волокушина, сообщница и подручная «Ручечника»
- Леонид Куравлёв — Копчёный, вор
- Людмила Давыдова — Верка-модистка(в романе Моторина), скупщица краденого
- Станислав Садальский — «Кирпич», вор-карманник
- Лариса Удовиченко — «Манька-Облигация», проститутка
Другие
- Зоя Василькова — потерпевшая в трамвае
- Наталья Крачковская — певица в кинотеатре
- Валентин Кулик — певец в кинотеатре
- Нина Озорнина — Нюра, работница буфета в ресторане
- Валерий Янклович — администратор Большого театра
- Элла Ярошевская — посетительница в ресторане
- Наталья Петрова — Марианна, официантка
- Сергей Мазаев — саксофонист в ресторане и в кинотеатре
- Лариса Гузеева — девушка, танцующая с Тараскиным в ресторане
- Елена Укращёнок — девушка в сквере
- Милованов, Сергей Николаевич — слесарь Миляев
- Миша Епифанцев — внук сторожа магазина
- Станислав Михин — дядя Слава, сосед Вари Синичкиной
Съёмочная группа
- Авторы сценария: братья Вайнеры (Георгий Вайнер, Аркадий Вайнер)
- Режиссёр-постановщик: Станислав Говорухин, Владимир Высоцкий (3 дня)
- Главный оператор: Леонид Бурлака
- Главный художник: Валентин Гидулянов
- Главные консультанты: В. Никитин, В. Самохвалов
- Режиссёр: Н. Попова
- Консультант: Н.Кондрашов
- Музыка: Евгения Геворгяна
- Симфонический оркестр Госкино СССР
- Дирижёр — М. Нерсесян
- Оператор: В. Щукин
- Художник по костюмам: Н. Акимова
- Художник-гримёр: Вячеслав Лаферов
- Монтаж: Валентина Олейник
- Звукорежиссёр: Анатолий Нетребенко
- Ассистенты режиссёра: Л. Певень, Л. Герасименко, С. Еленская
- Ассистенты оператора: В. Арцеблюк, Л. Страутман
- Ассистенты художника: Михаил Безчастнов, Л. Цыгульськая
- Редактор: И. Алеевская
- Комбинированные съёмки:
- Оператор: С. Мельниченко
- Художник: К. Пуленко
- Каскадёры: Владимир Жариков, Олег Федулов
- Мастер по свету: Валерий Логвинов
- Директор фильма: Джемиля Панибрат
Владимир Высоцкий в фильме
- После того, как Вайнеры подарили Владимиру Высоцкому один из первых экземпляров только что вышедшего романа «Эра милосердия», тот пришёл к ним и сказал:
- — Я пришёл застолбить Жеглова…
- Вайнеры удивились: — В каком смысле «застолбить»?
- — Это будет фильм. Наверное, большой. И это моя роль. Никто вам так не сыграет Жеглова, как я…[4]
- Из воспоминаний Станислава Говорухина следует, что Владимир Высоцкий прочитал книгу Вайнеров «Эра милосердия» только во время съёмок фильма. До этого Высоцкий артистично врал авторам о том, как он впечатлён книгой.
- Примерно за месяц до начала съёмок Владимир Высоцкий и Марина Влади приехали к Говорухину. На этой встрече Высоцкий отказывался от роли Жеглова: «Я не могу терять год жизни на кино! Чувствую, что мне мало осталось, хочу и должен писать…».
Но режиссёр убедил актёра, что без него фильм не получится. Высоцкий согласился.
- Высоцкий внёс не только актёрский, но и режиссёрский вклад в фильм. Именно благодаря ему в фильме появились эпизоды с шепелявым карманником Кирпичом Станислава Садальского, чей образ был создан с подачи Высоцкого, фотографией Вари на двери подвальной каморки, которая должна была помочь Шарапову спастись. Когда Говорухин отсутствовал на съёмочной площадке, то оставлял Высоцкого «за старшего». Именно благодаря этому в фильме появилась сцена допроса Груздева, полностью поставленная Высоцким[5].
- Это один из немногих фильмов, где Высоцкий поёт не свои песни. Для фильма он написал песню «О конце войны» («Сбивают из досок столы — во дворе…»), но Говорухин отказался включать её в киноленту, так же, как и предложенную «Балладу о детстве». Когда Говорухин предложил ему спеть отрывок из романса Александра Вертинского «Лиловый негр», Высоцкий ответил: «Если ты не хочешь, чтобы я спел своё, не буду петь и Вертинского», однако, поддавшись на уговоры, в одной из сцен, играя на пианино, исполняет «Лилового негра» (без I строки II строфы), но, будучи верным своему слову не петь, перебивает собственное пение репликами, обращёнными к Шарапову. Сцена игры на пианино также является единственной в фильме, где герой Высоцкого показан в парадной форме капитана милиции НКВД[6][7].
- В 1987 году Владимиру Высоцкому была посмертно присуждена Государственная премия СССР за создание образа капитана Жеглова «и авторское исполнение песен»[8].
Издания
- Начало 1990-х VHS: 3 VHS Cassette, издатель: «Крупный план», начало 1990-х г.
- 1997 Video CD: 5 Video CD, издатель: «Крупный план», 1997 г.
- 1999 VHS: 2 VHS Cassette, издатель: «Мастер Тэйп», (professional quality Betacam sp VHS) Limited Edition series, 1999 г.
- 2000 DVD: 2 DVD, звук 5.1, английские и русские субтитры, издатель «Twister», 2000 г.
- 2002 CD-Video: 5 MPEG-4 CD, издатель «ИДДК», серия «Наше старое кино», 2002 г.
- 2003 VHS: 3 VHS, издатель: «Крупный план», 2003 г.
Авторские права
Исключительные авторские права на фильм «Место встречи изменить нельзя», как и на другие произведения, созданные по заказу Гостелерадио СССР, принадлежат Российской Федерации в лице Федерального государственного бюджетного учреждения «Государственный фонд телевизионных и радиопрограмм» (Гостелерадиофонд).[9]
С 05.08.2014 года Гостелерадиофонд является филиалом холдинга ВГТРК.
С 1995 года по 2013 год права на советские телефильмы принадлежали частным компаниям и являлись предметов многочисленных судебных исков.[10]
В связи с ликвидацией в 1991 году Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию имущественные права на аудио- и аудиовизуальные произведения, созданные в том числе по его заказу, перешли к Всесоюзной государственной телерадиовещательной компании в соответствии с Указом Президента СССР от 08.02.1991 No УП 1441 «О создании Всесоюзной телерадиовещательной компании», а затем к телерадиокомпании «Останкино», образованной в соответствии с Указом Президента РФ от 27.12.1991 № 331 "О телерадиокомпании «Останкино».
14 февраля 1995 года телерадиокомпания «Останкино» при невыясненных обстоятельствах передала исключительные права на советские телефильмы АОЗТ "Телевизионная ассоциация «Экран века», правопреемником которого в 2002 году стало ООО «Экран века». ООО «Экран века» заключило агентский договор сначала с ООО «Серебряный глобус» (затем на смену ему пришло ООО «ТРИСТ»), которое в качестве агента находило покупателей на право показа телефильмов и заключало с ними соответствующие договора.[11]
Примечательно, что, расставшись со своими правами, телекомпания «Останкино» была в тот же год ликвидирована. С 1 апреля 1995 года на частотах «Останкино» стало выходить Общественное российское телевидение. «Останкино» некоторое время производило для ОРТ передачи, но 12 октября 1995 года оно было указом Б. Ельцина ликвидировано полностью. Также необходимо отметить, что через две недели после отчуждения прав 1 марта 1995 года был убит генеральный директор ОРТ Владислав Листьев.
Газета «Коммерсант» оценивала в 2013 году убытки государства от передачи прав частной компании в 100 миллионов рублей ежегодно.[12]
23 января 2013 года Президиум Высшего Арбитражного суда РФ в постановлении по делу № 11704/12 окончательно определил Гостелерадиофонд владельцем исключительных авторских прав на советские телефильмы и признал ничтожным договор от 14.02.1995 года между «Останкино» и АОЗТ "Телевизионная ассоциация «Экран века».[13]
Факты
- Прототипом Шарапова послужил Владимир Арапов, ставший позднее начальником отдела МУРа. На фотографии 1945 года он поразительно похож на Конкина. Однако по характеру он не соответствовал образу скромного тихони Шарапова, был весельчаком и балагуром. У Жеглова прототипа не было, в основу его образа легло много знакомых братьев Вайнеров[14].
- В фильме использованы материалы подлинных уголовных дел. В первой серии Жеглов рассказывает Шарапову об одном случае из своей практики: убийство и инсценировка бандитского нападения. Такое преступление действительно было в Москве — дело бывшего зампреда военного трибунала войск НКВД Крылова, которое расследовал один из прототипов Шарапова Владимир Павлович Арапов[15]. Имеет свою реальную основу и дело Груздева (кандидат медицинских наук Евгений Ильич Миркин в 1944 году был обвинён в убийстве своей жены и приговорён к смертной казни, однако работники МУРа сумели опровергнуть его виновность)[14].
- Члены преступной группировки (по именованию сотрудников МУРа «Банда Ивана Митина»), ставшей прототипом банды «Чёрная кошка», жили в подмосковном Красногорске[16]. Они работали на Красногорском механическом заводе, а в свободное время промышляли грабежами сберкасс. В ликвидации этой банды принимал участие легендарный сыщик Игорь Скорин[17][18], послуживший прототипом полковника Данилова — главного героя серии произведений Э. Хруцкого, два из которых были экранизированы: «По данным уголовного розыска…» и «Приступить к ликвидации».
- Первоначально фильм планировалось назвать так же, как и книгу («Эра милосердия»), но так как чиновникам кинематографии категорически не нравилось «несоветское» слово «милосердие», название было изменено[14].
- Авторам фильма было поставлено категорическое условие: Левченко и Варю, в отличие от романа, не убивать. Это сразу искажало весь идейный смысл картины. После долгих споров был предоставлен выбор: убит должен быть кто-то один. Пришлось «пожертвовать» Левченко[14].
- Вопреки договору между Гостелерадио СССР и Одесской киностудией, фильм получился не из шести серий, а из пяти. Одну «лишнюю» серию сократили перемонтажом по требованию Гостелерадио. Среди удалённых сцен оказались несколько фрагментов Шарапова и Левченко на фронте, объясняющих причины дружеских отношений, а также несколько сцен с Васей Векшиным до его убийства (они объясняли, кто такой «Сенечка Тузик»). В первоначальном варианте сцена на фронте показывалась в самом начале сериала, с периодическим повтором как воспоминания Шарапова при разных событиях, в том числе когда Шарапов узнал Левченко, и при их разговоре ночью.
- Лариса Удовиченко утверждает, что ставшая крылатой фраза «Облигация или Аблигация?» вырвалась у неё нечаянно, так как она в тот момент действительно не знала правильного написания этого слова. Этот эпизод включён в финальную версию фильма[19]. Также известны многочисленные импровизации Высоцкого (например, выкрик «Значит, будет сидеть!» после «Вор должен сидеть» — по сценарию второй части у этого высказывания не было).
- Когда в пятой серии Горбатый и Промокашка требуют от Шарапова сыграть на пианино, Шарапов исполняет Шопена — этюд f moll, Op. 25 № 2.
- В ресторане, где Фокс танцует с официанткой, за одним столиком с Жегловым сидит дочь писателя Аркадия Вайнера Наталья Дарьялова и сын друга Высоцкого Вадима Туманова, Тараскин танцует с Ларисой Гузеевой (первое появление на экране), а на заднем плане среди музыкантов на саксофоне играет Сергей Мазаев. Он же играет в составе оркестра в предпоследней серии, в кинотеатре перед показом фильма (песня «Неудачное свидание»).
- В своё время была идея снять продолжение фильма. На столе Вайнеров лежала папка с проектом сценария, написанным Высоцким. Однако Говорухин поставил точку в обсуждении темы: «Жеглов умер, Шарапов стар, с кем и зачем продолжать?»[20]
- В 1989 году группа «Любэ» спела песню «Атас» про главных героев фильма. Героям фильма посвящена песня Михаила Шелега «Чёрная кошка».
- Памятник В. Высоцкому в образе Глеба Жеглова установлен в Мариуполе в центре города, рядом с рестораном «Место встречи»[21]. Эта картина — предпоследняя роль Владимира Высоцкого в кинематографе.
- 14 апреля 2009 года в Киеве возле здания МВД Украины открыли памятник Жеглову и Шарапову[22].
- В титрах фильма указан сын Марины Влади и Робера Оссейна — Пьер Оссейн, присутствовавший на съёмках, хотя сам Пьер, просматривая фильм, так и не смог найти себя.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3089 дней] На самом деле он участвует в военных эпизодах, которые не вошли в фильм.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3089 дней]
- В роли Галины Желтовской снялась первая жена С. Говорухина — Юнона Карева.
- Сцены опознания Фокса и освобождения Груздева были сняты под режиссурой Владимира Высоцкого[23].
- Во второй и последующих сериях в самом начале показываются короткие сюжеты из предыдущих серий, которые на самом деле являются невошедшими дублями[24].
- Наталья Лагина, дочь писателя Лазаря Лагина, рассказывала, что черного кота для съемок предоставил её отец[25].
См. также
Напишите отзыв о статье "Место встречи изменить нельзя"
Примечания
- ↑ Первой была снята сцена в бильярдной. [www.calend.ru/event/5178/ В Одессе начались съёмки фильма «Место встречи изменить нельзя»]
- ↑ Телевидение с 5 по 11 ноября // Правда : газета. — 1979. — № 307 (22372). — С. 6.</span>
- ↑ Телевидение с 12 по 18 ноября // Правда : газета. — 1979. — № 314 (22379). — С. 6.</span>
- ↑ [www.rian.ru/culture/20091113/193373081.html «Место встречи изменить нельзя». Интересные детали съёмок фильма]
- ↑ [www.nashfilm.ru/sovietserials/9.html Место встречи изменить нельзя — главный сериал о милиции]
- ↑ [www.rutv.ru/tvpreg.html?d=0&id=15021 Статья о фильме на сайте Телеканала «Россия»]
- ↑ Говорухин С. [www.kulichki.com/vv/ovys/kino/govoruxin.html «О Высоцком как киноактёре: Место встречи изменить нельзя»]
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=325127 «Место встречи изменить нельзя»: парадоксы известной картины] // Вести FM
- ↑ [gtrf.ru/product/show/id/13829 Место встречи изменить нельзя. Серия 1 :: Каталог телепрограмм :: Гостелерадиофонд]. gtrf.ru. Проверено 3 апреля 2016.
- ↑ [www.broadcasting.ru/articles2/Regandstan/nasledie-sovetskogo-televideniya-i-radio-vremya-sobirat-kamni-gosteleradiofond-zaschitil-prava/ Наследие советского телевидения и радио: время собирать камни... Гостелерадиофонд защитил права]. www.broadcasting.ru. Проверено 3 апреля 2016.
- ↑ Андрей Мальгинwrote, 2013-01-29 22:23:00 Андрей Мальгин avmalgin 2013-01-29 22:23:00. [avmalgin.livejournal.com/3560630.html Афера века]. Проверено 3 апреля 2016.
- ↑ Павел Белавин [www.kommersant.ru/doc-y/2115843 Гостелерадиофонд собрал коллекцию] // Газета "Коммерсантъ". — Вып. 16. — С. 10.
- ↑ [www.rapsinews.ru/judicial_news/20130129/266230082.html ВАС РФ подтвердил права Гостелерадиофонда на 410 старых фильмов]. РАПСИ. Проверено 3 апреля 2016.
- ↑ 1 2 3 4 Наталья Владимирова, Альберт Валентинов. [www.rg.ru/anons/arc_2000/0310/5.htm Прощайте, капитан Жеглов. До нового свидания, лейтенант Шарапов?]
- ↑ Дмитрий Минченок. [www.ogoniok.com/archive/2003/4784/05-50-52/ Настоящая «Чёрная кошка». Беседа] с В. Ф. Чвановым // «Огонёк» № 52, 2008.
- ↑ Евгений Лесин. [www.ng.ru/lit/2008-05-22/6_krasnogorsk.html На проспекте Страстотерпцев]. Независимая газета (22 мая 2008). Проверено 13 августа 2010. [www.webcitation.org/61AOxEkHW Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
- ↑ Тарасов А. И. Век российского бандитизма. — М.: Олма-Пресс, 2001. — 352 с. — ISBN 5-224-01597-9.
- ↑ Раззаков Ф. И. Бандиты эпохи социализма. — М.: Эксмо-Пресс, 2002. — 512 с. — ISBN 5-04-008933-3.
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=324037&cid=58 Вести: 30 лет назад сняли «Место встречи изменить нельзя»]
- ↑ [shkolazhizni.ru/archive/0/n-12351/ «Место встречи изменить нельзя» — лебединая песня Владимира Высоцкого?]
- ↑ [www.d-n.ru/articles/615 Красногорская палитра]
- ↑ [kiyany.obozrevatel.com/news/2009/4/14/53464.htm В Киеве открыли памятник Жеглову и Шарапову (ФОТО)] // Кияни
- ↑ Наталия Юнгвальд-Хилькевич. [www.argumenti.ru/culture/n282/99781 Я не рассчитывал на славу «Места встречи»]. Аргументы недели (30 марта 2011). [www.webcitation.org/65JtaZnQA Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=fpJDEerh3Vo Не вошедшие дубли из фильма «Место встречи изменить нельзя»] // YouTube
- ↑ [portal-kultura.ru/articles/books/19964-natalya-lagina-pridumayte-svoego-pokhabycha-a-ne-spekuliruyte-na-brende/?print=Y&CODE=19964-natalya-lagina-pridumayte-svoego-pokhabycha-a-ne-spekuliruyte-na-brende Наталья Лагина: «Придумайте своего «Похабыча», а не спекулируйте на бренде»]. portal-kultura.ru. Проверено 3 апреля 2016.
</ol>
Литература
- Алексеева Ю. Е. Сериалы убойной силы. — М.: Анаграмма, 2008. — 160 с. — (Клуб любителей сериалов). — 4000 экз. — ISBN 978-5-903646-12-8. — С. 14—19.
Ссылки
- «Место встречи изменить нельзя» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [youtube.com/watch?v=-2kocOsqzFU Глеб Жеглов и Володя Шарапов] «Любэ»
- [www.peoples.ru/art/literature/prose/detectiv/g_vainer/interview2.html Интервью Г. Вайнера о фильме]
- [www.nasledie.ru/kyltyra/4_4_3/article.php?art=8 С. Говорухин о В. Высоцком и фильме]
- [nevmenandr.net/vaxitov/zheglov.php Жеглов против Шарапова. О восприятии преступности у народа и интеллигенции]
- [proretro.ru/prototip-sharapova-neskolko-let-byl-prikovan-k-posteli/ Прототип Шарапова несколько лет был прикован к постели]
Отрывок, характеризующий Место встречи изменить нельзя
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.
Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.
Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
Категории:
- Телесериалы по алфавиту
- Фильмы Станислава Говорухина
- Драматические телесериалы СССР
- Телесериалы Одесской киностудии
- Экранизации произведений братьев Вайнеров
- Владимир Высоцкий в театре и кино
- Телесериалы о милиционерах
- Фильмы о милиционерах
- Детективные телесериалы СССР
- Телесериалы СССР 1979 года
- Исторические фильмы о 1940-х годах
