Собинов, Леонид Витальевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Л. В. Собинов»)
Перейти к: навигация, поиск
Леонид Собинов

Л. В. Собинов (ок. 1910 года)
Основная информация
Полное имя

Леонид Витальевич Собинов

Годы активности

18971933

Страна

Российская империя, РСФСР, СССР

Профессии

оперный певец

Леони́д Вита́льевич Со́бинов (7 июня 1872, Ярославль — 14 октября 1934, Рига) — русский оперный певец (лирический тенор), народный артист Республики (1923), один из крупнейших представителей русской классической вокальной школы.





Биография

Родился в семье торгового служащего, ярославского мещанина Виталия Васильевича Собинова. В 1881 году поступил в гимназию. В 1888 году состоялось его первое успешное выступление на гимназическом благотворительном вечере (сольная партия в хоре из оперы Вильбоа «Наташа, или Волжские разбойники»).

В 1890 году, после окончания гимназии с серебряной медалью, Л. В. Собинов поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1894 году. После окончания обучения в университете стал работать помощником присяжного поверенного у известного адвоката Фёдора Никифоровича Плевако.

Во время учёбы в университете принимал участие в студенческом хоре. С осени 1892 года начал занятия вокалом в Музыкально-драматическом училище при Филармоническом обществе в Москве, в котором учился до 1897 года (педагоги — Александр Михайлович Додонов и Александра Александровна Сантагано-Горчакова). В эти же годы он выступал в итальянской оперной труппе.

В 1897 году стал солистом Большого театра. Дважды был директором Большого театра — в 1917—1918 гг. и в 1921 г.

Во время Первой мировой войны посредством концертных турне собрал и передал на помощь раненым и благотворительные нужды более 200 тысяч рублей.

С октября 1917 года — комиссар театра Московского совета; в 1919 году избран членом Директории Большого театра.

В ноябре 1920 года заведовал в Севастопольском отделе народного образования подотделом искусств. Предложил в апреле 1921 года создать консерваторию в Севастополе[1].

Собинов выступал в миланском театре «Ла Скала» (1904—1906), где пел в традиционном итальянском репертуаре, выступал в Монте-Карло, Мадриде, в Лондоне, Берлине, Париже (1909).

Жил в Москве, в Камергерском переулке, № 5/7 стр. 1, кв. № 23 (на доме установлена мемориальная доска). На протяжении всей жизни Собинов постоянно выступал в камерном вокальном репертуаре, много гастролировал.

Корней Чуковский в своих воспоминаниях отмечает, что Собинов много занимался благотворительностью, в частности помогал студентам, в том числе будущему писателю Леониду Андрееву, и делал подарки различным нуждающимся обществам и организациям. Покинул сцену в возрасте 60 лет в 1933 году.

Во время пребывания в Риге 14 октября 1934 года Собинов умер от сердечного приступа ночью во сне в гостинице «Санкт-Петербург». Его тело перевезли в Москву специальным траурным поездом. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Некоторые источники указывают на странные обстоятельства смерти Леонида Собинова[2], связывая её с днём ранее совершенным убийством архиепископа Рижского Иоанна (Поммера).

Семья

Память

В 1937—1992 годах его имя носил Собиновский переулок Москвы; улицы, названные именем певца, есть в Иванове, Киеве, Минске, Полтаве, Харькове, Донецке, Ярославле — на его родине — и в других городах СНГ.

В настоящее время имя Собинова носят Саратовская консерватория, Ярославское музыкальное училище (колледж) и ежегодный музыкальный фестиваль. 29 декабря 2007 года был торжественно открыт памятник Собинову в Ярославле (на пересечении улиц Максимова и Трефолева).

Адреса в Санкт-Петербурге — Петрограде — Ленинграде

Напишите отзыв о статье "Собинов, Леонид Витальевич"

Примечания

  1. Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 474. [www.hrono.ru/biograf/bio_s/sobinov_lv.php Биографический указатель ХРОНОС, Леонид Витальевич Собинов] (2012).
  2. [gazeta.aif.ru/online/tv/97/tg21_01 Леонид Собинов: Неразгаданная тайна русского орфея]

Литература

  • Леонид Витальевич Собинов. 1898—1923 (25 лет сценической деятельности). Юбилейный сборник под ред. Вл. Немировича-Данченко, М., Госиздат, 1923. — 70 стр., богато иллюстрирован.
  • Воспоминания о Л. В. Собинове. Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1985. — 256 с.
  • Леонид Витальевич Собинов. В 2-х томах. М.: Искусство, 1970.
  • Поплавский Г. В. Собинов в Петербурге – Петрограде - Ленинграде. — Л.: Лениздат, 1990. — 251 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-289-00606-0.
  • Черников О. Рояль и голоса великих. Серия: Музыкальная библиотека. — Издательство: Феникс, 2011. — 224 с. ISBN 978-5-222-17864-5

Ссылки

  • [www.sobinov.yar.ru/ Сайт Дома-музея Собинова]
  • Отечественные певцы. 1750—1917: Словарь / Пружанский А. М. — Изд. 2-е испр. и доп. — М., 2008. — С. 50−52.
  • [www.parohodoff.ru/ships/teplohod_vidin_l-v-sobinov_belaya_305.htm Теплоход «Л. В. Собинов»]
  • [www.sobinov.yar.ru/russian/relatives.htm Родственники Собинова]

Отрывок, характеризующий Собинов, Леонид Витальевич

За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.