Куклин, Лев Валерианович
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 2 октября 2016 года. |
| Лев Валерианович Куклин | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Язык произведений: | |
Лев Валерианович Куклин (17 августа 1931, Новозыбков — 22 июня 2004, Санкт-Петербург) — советский и российский поэт, драматург, поэт-песенник.
Биография
Лев Куклин родился 17 августа 1931 года в Новозыбкове, Брянская область, РСФСР. Родители его были полярниками. Окончив до Великой Отечественной войны в Ленинграде два класса школы, переехал к родителям отца в Вельск, где работал на лесозаготовках, подмастерьем токаря, окончил семилетнюю школу, там же он начал писать стихи. После войны вернулся в Ленинград и после окончания средней школы был принят в Ленинградский горный институт, который окончил в 1954 году[1].
Печататься начал в 1947 году, когда его стихи были включены в сборник «Первая встреча», публиковались в пионерских газетах. По впечатлениям от работы в 1954 году в Казахстане написана его книга «Соседям по жизни», вышедшая в 1958 году. С 1961 года являлся членом Союза писателей СССР[1].
Лев Куклин написал несколько десятков книг, в том числе «Рудник радости» (1964), «Зелёная планета» (1969), «Зов» (1977), «Горожане» (1980), «Динамитный патрон» (1984), «Моя анкета» (1984), «Прямой взгляд» (1986), «Диалог» (1988), «Несколько школьных „почему?“: раздумья о воспитании» (1989), «Автострада» (1991), «Год лошади» (1999).
На слова Льва Куклина советскими и российскими композиторами написан ряд песен, в том числе «Сколько нас?» (муз. О. Хромушина), «Песня о голубых городах» (из кинофильма «Два воскресенья», муз. А. Петрова), «Качает, качает…» (из спектакля «Иду на грозу», муз. А. Колкера), «Что у вас, ребята, в рюкзаках?» (муз. Ю. Зарицкого), «Звёзды в кондукторской сумке: песня-мечта» (муз. А. Петрова).
Лев Куклин является соавтором сценария к фильму «Его звали Роберт» (1967), написал также песню «Кто сказал, что дважды два четыре» к этому фильму на музыку А. Петрова, автором сценария фильмов «Ночи полчаса» (1966), «Своя судьба, своя строка» (1973), «Песни и праздники» (1974), «Корабелы» (1980)[2]. Написал либретто к опере Ю. Зарицкого «Меч кузнеца» (1973) по пьесе «Девичье озеро», к опере «Песни Белого моря» (1977).
В Вельске есть музей Льва Куклина[1].
Напишите отзыв о статье "Куклин, Лев Валерианович"
Примечания
Отрывок, характеризующий Куклин, Лев Валерианович
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
