Сапега, Лев Иванович

Лев Сапега
Лев Сапега. Неизвестный художник, 1616
Дата рождения:	4 апреля 1557(1557-04-04)
Место рождения:	Островно (Бешенковичский район)
Дата смерти:	7 июля 1633(1633-07-07) (76 лет)
Место смерти:	Вильна
Отец:	Иван Иванович Сапега
Мать:	Богдана Друцкая-Соколинская
Супруга:	1) Дорота Збаражская (ум. 1591) 2) Гальша (Эльжбета) Радзивилл
Дети:	от первого брака: Катерина, Ян Станислав, Андрей от второго брака: Анна, Николай, Христофор Михаил, Казимир Лев

Лев Ива́нович Сапе́га (4 апреля 1557, Островно, ныне Бешенковичский район, Белоруссия — 7 июля 1633, Вильна) — государственный и военный деятель Великого княжества Литовского, дипломат и политический мыслитель.

Ранние годы

Происходил из магнатского рода Сапег герба «Лис». Старший сын старосты дорогичинского и подстаросты оршанского Ивана Ивановича Сапеги (ум. 1580) и Богданы Друцкой-Соколинской. Воспитывался в несвижском имении Николая Радзивилла Чёрного, который затем послал его учиться в Лейпцигский университет.

Государственные посты

Службу начинал писарем в городской канцелярии г. Орши, что вполне естественно поскольку его отец являлся оршанским старостой.

Начав службу с самых нижних ступенек в государственной иерархии Лев Сапега в возрасте 70 лет достиг наивысшего поста в Великом княжестве Литовском — великого гетмана, то есть военного министра и главнокомандующего войсками. Эта должность позволяла принимать решения, не согласовывая их с королём польским и великом князем литовским. На должности городского писаря прослужил достаточно долго, затем мощным толчком в его карьере послужило личное знакомство с королём и великим князем Стефаном Баторием. В 1581 году стал писарем Великого княжества Литовского. Совместно с тогдашними канцлером и подканцлером он участвовал в создании Главного Трибунала ВКЛ . С 1581 года был королевским писарем при Стефане Батории, затем подканцлером (c 1585 по 1589 годы) и великим канцлером Великого княжества Литовского (с 1589 по 1623 годы). Добровольно отказался от этой должности, чтобы усилить своё влияние и влияние клана Сапег(ов) в Великом княжестве Литовском и всей Речи Посполитой.

С 1621 года — виленский воевода, с 1625 года — великий гетман Великого княжества Литовского. Проявил себя на заключительном этапе Ливонской войны (1558—1583). Сформированный им еще в молодости на собственные средства гусарский полк успешно действовал в битве при Великих Луках и осаде Пскова.

Позднее возглавлял посольства Великого княжества Литовского, в продление Ям-Запольского мира (1582) заключавшие мирные договоры с Фёдором Иоанновичем и Борисом Годуновым (1600). В Смутное время участвовал в подготовке интервенции войск Речи Посполитой в Московское царство, поддерживал Лжедмитрия I и Лжедмитрия II. В его слонимском имении воспитывался ЛжеИвашка I — Ян Фаустин Луба, который якобы был сыном Марины Мнишек от Лжедмитрия II.

Двоюродный брат Л. И. Сапеги, Ян Петр Сапега, в 1608—1611 годах командовал войсками Лжедмитрия II, затем перешел на сторону короля Сигизмунда III.

Уния

Родился в православной семье, перешёл в кальвинизм, в 1588 году принял католичество. Был сторонником воссоединения христианской церкви, поэтому деятельно участвовал в подготовке церковной унии (Брест, 1596), поддерживал её саму, но не жёсткие меры её претворения в жизнь.

Трибунал и Статут

Некоторые историки приписывают Льву Сапеге инициативу создания выдающегося памятника правовой и политической мысли Европы — Статута Великого княжества Литовского 1588 года, добавляя при этом, что он был основным разработчиком кодификации.

Статут Великого княжества Литовского 1588 году не собрание законов, а кодификационный акт, который определял государственное устройство Великого княжества Литовского.

На коронационном сейме в январе 1588 года выступил с речью, убеждающей короля и великого князя Сигизмунда III Вазу и сейм Речи Посполитой утвердить новую редакцию статута. Стараниями Льва Сапеги Третий Литовский статут был издан, вследствие широкого употребления неоднократно переиздавался, был переведён на польский язык, затем на русский, поскольку в качестве кодекса законов действовал на территории Литвы и Белоруссии до 1840 года, когда на территорию бывшего Великого княжества Литовского было распространено российское имперское законодательство.

Поздние годы

Последние годы жизни Лев Сапега занимался упорядочиванием архивов Литовской метрики. Был основателем ряда костёлов, в том числе и костёла Святого Михаила в Вильне, где и захоронен его прах.

В храме справа от алтаря сохранился надгробный памятник из мрамора разных цветов Льва Сапеги и двух его жён — Елизаветы, урождённой Радзивилл, и Дороты, урождённой Фирлей.

Память

• В 1602 году шведский автор Грегор Ларсен, более известный под греческим псевдонимом Барастус, издал в Браунсберге (Восточная Пруссия) на латыни панегирик Льву Сапеге под названием «Panegyrica illustri magnifico domino D. Leoni Sapiehae M. D. Lithuaniae cancellario...».
• В 1995 году была выпущена почтовая марка Белоруссии, посвященная Сапеге.
• В Белоруссии действует Просветительское общественное объединение «Фонд имени Льва Сапеги».
• Именем Льва Сапеги названы улицы в Минске и Могилёве, а также площадь в Слониме. В 2010 году в городе Лепеле был установлен памятник.
• Национальным банком Республики Беларусь 30 декабря 2010 года была выпущена в обращение серебряная монета Лев Сапега.

Литература

• Леў Сапега: Бацька айчыны // Вітаўт Чаропка. Уладары Вялікага Княства. — Мн.: Беларусь, 1-е выд. 1996, 2-е выд. 2002. — С. 327—408.
• [pawet.net/library/history/bel_history/marozava/51/Леў_Сапега_i_яго_час.html Леў Сапега (1557—1633 гг.) i яго час: зб. навук. арт.] / рэд. кал. С. В. Марозава (і інш.). — Гродна: ГрДУ, 2007. — 422 с. ISBN 978-985-417-980-3.
• Саверчанка І. В. Канцлер Вялікага княства. Леў Сапега. — Мн.: Навука і тэхніка, 1992. — 63 с.
• Яснавельможны пан Леў Сапега: Міталягіз. біягр. / Leod. (сапр. імя Драздоў Леанід) — Гомель: ООО «Парадокс», 2001. — 199 с.
• Дроздов Л.М. Ясновельможный пан Лев Сапега. Враг России № 1. //- б.м., "Издательские решения" (по лицензии Ridero), 2016, с. 340. ISBN 978-5-4483-2820-6

Отрывок, характеризующий Сапега, Лев Иванович

Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.