Лагорио, Лев Феликсович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Л. Ф. Лагорио»)
Перейти к: навигация, поиск
Лагорио, Лев Феликсович

Лев Лагорио. Ок. 1900 г.
Дата рождения:

9 декабря 1826(1826-12-09)

Место рождения:

Феодосия (Крым)

Дата смерти:

17 ноября 1905(1905-11-17) (78 лет)

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Жанр:

художник-маринист, баталист

Награды:
Работы на Викискладе

Лагорио, Лев Феликсович (9 декабря 1826 — 17 ноября 1905) — один из самых известных русских художников-маринистов. Выпускник петербургской Академии художеств. Первый ученик Айвазовского, его подмастерье, может быть отнесен к киммерийской школе живописи.





Биография

Родился Лев Феликсович в Феодосии, в семье купца, негоцианта, масона Феликса Лагорио (1781—1857), вице-консула королевства Обеих Сицилий, происходившего из аристократического генуэзского рода. Окончил Феодосийскую гимназию. В 1839—1840 годах занимался в Феодосийской мастерской И. К. Айвазовского. В 1842 году, при содействии губернатора Таврии А. И. Казначеева, поступил в Императорскую Академию художеств, где обучался на средства герцога Максимилиана Лейхтенбергского. Его учителями были А. И. Зауервейд и М. Н. Воробьёв, затем Б. П. Виллевальде.

Летом 1845 года совершил плавание на военном пароходо-фрегате «Грозящий», в 1846 году плавал на собственной лодке вдоль берегов Финского залива. В 1847 году удостоен малой серебряной медали за «Финляндский вид», в 1848 году — большой серебряной медали за этюд с натуры. Через три года после поступления удостоился золотой медали 2-й степени за работу «Вид в окрестностях Выборга». В 1850 году получил звание художника XIV класса и золотую медаль 1-й степени за «Вид на Лахте, близ Петербурга». Во время своего студенчества участвовал в создании портрета Козьмы Пруткова. В 1851 году был отправлен за казённый счёт на Кавказ. В 1852 году, после окончания Академии приняв российское подданство, отправился в пенсионерскую поездку в Европу, где пробыл восемь лет. В течение 1853 года проживал в Париже, где занимался изучением живописи французских мастеров в Лувре и Люксембургском дворце. В 1854 году переехал в Рим. В 1857 году после окончания пенсионерства получил разрешение продлить пребывание за границей на собственные средства сроком на два года.

По возвращении в Россию в 1860 году получил звание профессора за привезённые картины «Фонтан Аннибала, в Рокка-ди-Папа», «Капо-ди-Монте, в Сорренто» и «Понтинские болота». В 1861 году совершил поездку на Кавказ, после чего представил императору Александру II три картины кавказских видов: «Дарьяльское ущелье», «Эльбрус» и «Гут-гора», за которые был удостоен ордена святой Анны 3-й степени.

В 1863 году он снова отправился на Кавказ, в свите великого князя Михаила Николаевича, где ему привелось участвовать в «делах против горцев», за что он был награждён мечами к имевшемуся у него ордену. В 1864 году вернулся с Кавказа и окончательно поселился в Санкт-Петербурге, летние месяцы проводил в Судаке, где у него была мастерская, и также ежегодно предпринимал заграничные поездки и поездки по России.

В 1885 году получил заказ на серию картин с сюжетом о русско-турецкой войне, посетил места сражений на азиатском и европейском театре военных действий.

В 1900 году Лев Лагорио был избран почётным членом Академии художеств.

Похоронен в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище[1].

Семья

Был женат на Елене Антоновне Лубны-Герцик. Дочь Ольга окончила консерваторию, пела в Мариинском театре.

Брат Лагорио Карл Феликсович, генерал-майор, скончался в Варшаве 11 мая 1901 года.

Двоюродный брат Лагорио Александр Евгеньевич известный русский петрограф, обе дочери которого стали художницами:

Аделаида Александровна (1886-1976) миниатюристка.

Мария Александровна Исцеленнова (Лагорио) (1893 - 1979) художница и реставратор.

Феодосийский краеведческий музей носит название «Дом Лагорио».

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Лагорио, Лев Феликсович"

Примечания

  1. Могила на плане Новодевичьего кладбища (№ 55) // Отдел IV // Весь Петербург на 1914 год, адресная и справочная книга г. С.-Петербурга / Ред. А. П. Шашковский. — СПб.: Товарищество А. С. Суворина – «Новое время», 1914. — ISBN 5-94030-052-9.

Литература

Ссылки

  • [www.artsait.ru/art/l/lagorio/main.htm Биография на сайте «Русская живопись»]

Отрывок, характеризующий Лагорио, Лев Феликсович

Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.