Моторный броневой вагон

Моторный броневой вагон МБВ № 2. Ленинградский фронт, май 1942 года. Машина вооружена пушками Л-11, хорошо видны зенитные турели на башнях.
Моторный броневой вагон (МБВ)
Классификация	бронедрезина
Боевая масса, т	79,8
Экипаж, чел.	34 (по другим данным — 40)
История
Производитель	Кировский завод
Годы разработки	1935—1936
Годы производства	1936—1937
Годы эксплуатации	1937—1945
Количество выпущенных, шт.	2
Основные операторы
Размеры
Длина корпуса, мм	19 220
Ширина корпуса, мм	3000
Высота, мм	4400
Бронирование
Тип брони	стальная катаная гомогенная
Борт корпуса, мм/град.	16—20
Крыша корпуса, мм	10
Борт башни, мм/град.	20
Борт рубки, мм/град.	20
Вооружение
Калибр и марка пушки	3 × 76,2-мм КТ/Л-11/ Ф-34 (впоследствии)
Тип пушки	нарезная танковая
Длина ствола, калибров	16,5 (КТ-28) / 30,5 (Л-11) / 41,5 (Ф-34)
Боекомплект пушки	365
Углы ВН, град.	−5…+25°
Углы ГН, град.	280°/318°/276°
Прицелы	телескопический ТОП обр. 1930 года, перископический ПТ-1 обр. 1932 года
Пулемёты	8—9 × 7,62-мм ДТ; 4 × 7,62-мм «Максим»; 32 962 патрона
Другое вооружение	1 × 7,62 счетверённая зенитная установка М4
Подвижность
Тип двигателя	V-образный 12-цилиндровый карбюраторный жидкостного охлаждения М-17Т
Мощность двигателя, л. с.	500
Скорость движения по рельсам, км/ч	до 120

Эта статья — о конкретном образце бронетехники. О мотоброневагонах как таковых см. Бронедрезина.

Мото́рный бронево́й ваго́н (также Мотоброневаго́н, МБВ, в литературе встречается также обозначение МБВ-2) — советская железнодорожная боевая машина (тяжеловооружённая бронедрезина) межвоенного периода.

Разработан в 1935—1936 годах на ленинградском Кировском заводе с использованием узлов и агрегатов, а также орудийных башен среднего танка Т-28. МБВ располагал весьма мощным для своего класса артиллерийско-пулемётным вооружением. В 1936—1937 годах было изготовлено два экземпляра мотоброневагона, активно применявшихся железнодорожными войсками РККА в ходе Великой Отечественной войны.

История создания

К концу 1920-х годов относительно окрепшая экономика СССР позволила перейти, наконец, к перевооружению Рабоче-крестьянской Красной армии современной военной техникой. 18 июля 1929 года РВС СССР принял «Систему танко-тракторного и авто-броневого вооружения Рабоче-крестьянской Красной армии», содержавшую, помимо прочего, такой пункт:

I. Утвердить на вторую пятилетку следующую систему бронетанкового вооружения РККА:

1. Основные танки — 5 типов: …

<…>

4. Железнодорожные боевые машины — 2 типа:

а) мотоброневагон,

б) разведывательная дрезина — бронеавтомобиль (стандартный с бронемашиной).

5. Тракторы — 3 типа: …

<…>

— Постановление № 71сс/о Совета Труда и Обороны о системе танкового вооружения РККА, 13 августа 1933 года

Если с небольшими и легковооружёнными разведывательными бронедрезинами всё было более или менее просто, то с такой куда более сложной машиной, как мотоброневагон, дела у инженеров поначалу не складывались — сказывалось отсутствие практического опыта и материально-технической базы. Лишь в 1935 году за проектирование моторного броневого вагона взялось специальное конструкторское бюро СКБ-2 Кировского завода в Ленинграде. К проектно-конструкторскими работами по мотоброневагону были привлечены конструкторы С. П. Богомолов, П. П. Ермолаев, Л. Е. Сычев, Н. В. Халкиопов, К. И. Кузьмин, П. П. Михайлов, С. В. Федоренко, П. Т. Сосов и Н. Т. Федорчук. Старшим инженером проекта являлся А. Е. Ефимов, общее руководство осуществлял О. М. Иванов. Возглавляемое последним СКБ-2 было организовано на заводе ещё осенью 1933 года и работало главным образом над «доводкой» и обеспечением серийного выпуска среднего танка Т-28. Выпуск последнего начался на заводе в том же 1933 году и сразу же столкнулся с многочисленными техническими затруднениями. Параллельно с оттачиванием конструкции танка и технологии его производства, инженеры занимались разработкой других машин на базе узлов и агрегатов Т-28. В числе прочего, инженеры занялись разработкой вооружённой бронедрезины, в которой предполагалось использовать силовой агрегат, трансмиссию и электрооборудование Т-28, а также — в готовом виде — его главные (орудийные) башни. Проект был готов к началу 1936 года, причём машина отличалась плотной компоновкой, высоким качеством проектирования и изготовления броневого корпуса, обеспечивавшего надежную защиту от пуль и осколков снарядов, высокой проектной скоростью и солидной огневой мощью — три 76,2-миллиметровые пушки и под два десятка стрелявших во все стороны пулемётов. В целом машина напоминала скорее поставленный на рельсы футуристический танк, нежели бронепоезд середины 1930-х.

В 1936—1937 годах по проекту было изготовлено два в большей или меньшей степени опытных экземпляра МБВ, причём их испытания принесли в общем весьма положительные результаты. Дальнейшее их производство, однако, по не вполне понятным причинам так и не было развёрнуто.

Описание конструкции

Корпус и башни

Моторный броневагон представлял из себя полностью бронированную бронедрезину со смешанным вооружением. Корпус собирался посредством сварки из бронелистов толщиной 16—20 мм. При этом бортовые броневые листы имели наклон к вертикали около 10°. Слегка обтекаемая форма корпуса придавала машине сходство с линкором, ещё больше усиливавшееся ярусным расположением орудийных башен и наличием командирского «мостика» — рубки в средней части корпуса. Корпус устанавливался на главную раму, склёпанную главным образом из неброневого листового и профильного железа. Основу рамы составляли две продольные балки, в нескольких местах соединённые между собой поперечными креплениями. Рама устанавливалась на двух железнодорожных тележках, связанных между собой посредством шаровых опор и шкворней. Передняя трёхосная тележка являлась опорной, а задняя двухосная, с установленными на ней двигателем и трансмиссией — ведущей. Сверху рама закрывалась металлическими листами с вырезом над ведущей тележкой.

Внутри вагон разделялся на отделения управления (в средней части под рубкой), боевое (под каждой башней, а также перед рубкой, где размещалась выдвижная зенитная пулемётная установка), силовое (в кормовой части) и силовой передачи (между силовым и боевым отделением третьей башни). Вход команды и загрузка боеприпасов осуществлялись через три входные двери в бортах корпуса, а также люк в днище. Кроме того, имелись люки в крыше каждой башни.

Управление машиной осуществлялось из командирской рубки, располагавшейся на крыше центральной части корпуса. В рубке размещались командир броневагона, его помощник и механик-водитель. Кроме того, имелись два дополнительных (резервных) поста управления, № 1 в головной части корпуса и № 2 — в кормовой.

Идентичные друг другу орудийные башни представляли собой готовые башни среднего танка Т-28 с той лишь разницей, что в них не предусматривалось размещение радиостанций. Башни имели эллиптическую форму с развитой кормовой нишей и собирались из катаных бронелистов толщиной 15—20 мм. Крыши башен были усилены рёбрами жёсткости, выполненными в форме выштамповок в виде большой звезды и двух полос с закруглёнными краями. В крышах имелись по два люка — круглый люк наводчика с установкой под зенитную турель и прямоугольный люк командира башни. В передней части крыши башен размещались по два отверстия для перископов, защищённых бронеколпаками. На правой и левой стенках башен имелись смотровые щели, закрытые триплексами, под ними — амбразуры для стрельбы из личного оружия, закрываемые бронезаслонками. В передней части башен на цапфах устанавливались 76,2-миллиметровые пушки, справа от них размещались независимые шаровые установки пулемётов ДТ (угол горизонтального обстрела ±30°, угол возвышения +30°, снижения — −20°). При перевооружении мотоброневагона пушками Ф-32 эти установки удалялись. В задней стенке кормовых ниш верхней головной и кормовой башен имелись стандартные шаровые установки пулемётов ДТ. Для удобства экипажа башни снабжались подвесным полом, прикреплённым к погону четырьмя кронштейнами. Сверху пол был прикрыт резиновым рифлёным листом. Справа и слева от пушки устанавливались высокие сидения командира и наводчика (соответственно), имевшие на своих стойках вращающиеся боеукладки барабанного типа на 6 снарядов каждая. Между сидениями со сдвигом к передней части башни устанавливалась стойка на 8 снарядов (на танках первой серии — на 12 снарядов) и шесть магазинов к пулемётам. На задней стойке подвесного пола шарнирно крепилось откидное сидение заряжающего. Кормовая и верхняя головная башни в принципе имели круговое вращение, однако соосное расположение и командирская рубка ограничивали их секторы обстрела до 280° и 318° соответственно. Нижняя головная башня имела сектор обстрела в 276°. Механизм поворота башен имел электропривод, продублированный ручным приводом.

Вооружение

Основное

Основное вооружение моторного броневагона составляли три 76,2-миллиметровые танковые пушки, установленные в башнях. Первоначально оба МБВ были вооружёны орудиями КТ-28, аналогичными устанавливавшимся на Т-28 в 1936 году. Специально разработанная для Т-28, пушка использовала доработанную качающуюся часть 76-миллиметровой полковой пушки образца 1927 года. КТ-28 имела длину ствола в 16,5 калибров, начальная скорость 7-килограммового осколочно-фугасного снаряда составляла 262 м/с, 6,5-килограммового шрапнельного — 381 м/с. Пушка устанавливалась в лобовой части башни в маске на цапфах. Максимальный угол возвышения пушки составлял +25°, склонения — −5°. Подъёмный механизм пушки — секторного типа, ручной.

После 1938 года взамен устаревших и откровенно слабых в борьбе с бронетехникой пушек КТ-28 оба мотоброневагона были перевооружены новыми 76,2-миллиметровыми танковыми орудиями Л-11 с длиной ствола 30,5 калибров. При массе бронебойного снаряда БР-350А в 6,23 кг начальная скорость составляла 630 м/с, что было весьма неплохим показателем. Орудия устанавливались в стандартные маски башен Т-28 (последние с 1938 года вооружались более ранним вариантом этой пушки, Л-10).

Летом 1943 года в ходе ремонта на заводе имени Сталина МБВ № 2 снова перевооружили, заменив орудия Л-11 76,2-миллиметровыми танковыми пушками Ф-34. При этом, правда, потребовалась переделка передней части башен и установка новых цапф, из-за чего пришлось демонтировать шаровые установки пулемётов ДТ в правых бортах башен. Впрочем, на составе вооружения это не сказалось, так как Ф-34 имели спаренные пулемёты ДТ.

Общий боекомплект орудий составлял 365 выстрелов.

Вспомогательное

Вспомогательное вооружение МБВ составляли 10 пулемётов (не учитывая зенитные). Четыре 7,62-миллиметровых станковых пулемёта «Максим» образца 1910 года устанавливались в типовых шаровых бронепоездных установках, расположенных в бортах бронекорпуса (по две с каждого борта), при этом дополнительно бронировались кожухи охладителей. Шесть 7,62-миллиметровых пулемётов ДТ располагались следующим образом: один пулемёт в шаровой установке в корме корпуса, по одному пулемёту в шаровых установках орудийных башен и по одному — в кормовых нишах кормовой и верхней головной башен. При перевооружении МБВ № 2 пушками Ф-34, в установке которых присутствовал спаренный пулемёт ДТ, шаровые установки в передних частях башен были демонтированы.

Зенитное

Основное зенитное вооружение МБВ составляла зенитная счетверённая пулемётная установка М4 образца 1931 года. Установка размещалась перед рубкой и была смонтирована выдвижной — огонь вёлся в поднятом положении (через откидную крышу боевого отделения). Помимо установки М4, в распоряжении мотоброневагона имелись 2—3 пулемёта ДТ, смонтированных на зенитных турелях П-40 на крышах орудийных башен.

Общий боекомплект зенитных и полевых пулемётов составлял:

• для 7,62-миллиметровых пулемётов «Максим» — 48 коробок по 250 патронов и 20 коробок по 500 патронов (итого 22 000 патронов);
• для 7,62-миллиметровых пулемётов ДТ — 174 дисковых магазина по 63 патрона (итого 10 962 патрона).

Таким образом, общий пулемётный боекомплект составлял 32 962 патрона.

Двигатель и трансмиссия

Двигатель мотоброневагона аналогичен двигателю танка Т-28 — V-образный авиационный карбюраторный М-17Т водяного охлаждения, эксплуатационной мощностью 450 л. с. при 1400 об/мин. Максимальная мощность составляла 500 л. с. при 1450 об/мин. Степень сжатия — 5,3, сухая масса двигателя — 553 кг. Карбюраторов — два, типа КД-1 (на каждую группу цилиндров). Водяное охлаждение двигателей осуществлялось при помощи радиаторов общей ёмкостью 100 л. Бензобаков — два, ёмкостью 330 л каждый, подача топлива — под давлением, бензопомпой. В качестве топлива использовался бензин марок Б-70 и КБ-70. Масляный насос — шестерёнчатый. Зажигание — от магнето (типа «Электрозавод»).

Трансмиссия МБВ также проектировалась на основе агрегатов Т-28, но конструкция коробки перемены передач была переработана с учётом условий движения машины по железнодорожному пути. В общем виде механическая силовая передача состояла из главного фрикциона сухого трения и реверсной пятискоростной коробки перемены передач (пять передач вперёд, одна назад), позволявшую мотоброневагону двигаться вперёд и назад с одинаковой скоростью. Также в конструкцию трансмиссии была введена муфта свободного хода, обеспечивавшая независимость вращения колёс от вращения вала двигателя. Свободный ход позволял, разогнав машину, снизить обороты двигателя, не снижая передачу и не затормаживая бронедрезину, что, кроме всего прочего, обеспечивало существенную экономию топлива. Бортовая передача представляла собой одноступенчатый шестерёнчатый редуктор оригинальной конструкции.

Двигатель и силовая передача монтировались над главной рамой корпуса, на подрамниках ведущей тележки. Радиаторы и первый бензобак располагались слева от двигателя. Вся задняя тележка с расположенными на ней агрегатами закрывалась металлическим кожухом, верхняя часть которого представляла собой диффузор для отсоса воздуха наружу посредством вентилятора. Кроме того, в силовом отделении находились второй бензобак, компрессорная и вентиляторная установки с приводом от бензинового двигателя Л6/2. Здесь же, в правом кормовом углу корпуса, размещался резервный пост управления № 2. Доступ к агрегатам двигателя и трансмиссии осуществлялся через люк в крыше силового отделения.

Экипажная часть

Экипажная часть мотоброневагона состоит из двух тележек, задней ведущей и передней поддерживающей. Осевая формула — 3-2-0. Задняя тележка двухосная, обе оси — ведущие. На раме тележки имелась шкворневая балка, которая через шариковую пяту принимала нагрузку корпуса, а также две роликовые опоры по бокам. Колёсные пары — паровозного типа, обе оси тормозные. На подрамниках ведущей тележки, поднимавшихся над главной рамой корпуса, монтировался силовой агрегат и трансмиссия. Передняя поддерживающая тележка — трёхосная.

МБВ оснащался комплектом тормозов с ручным, воздушным и электрическим приводом.

Электрооборудование, средства связи и наблюдения

Электрооборудование мотоброневагона МБВ составляли три генератора (два ГТ-1000 и один ПН-28,5), а также восемь аккумуляторов 6СТЭ-128. Для внешнего освещения МБВ имел выдвижной прожектор, расположенный в средней части корпуса за рубкой, и две фары в кормовой и носовой части, закрытые броневыми крышками, а также четыре сигнальных фонаря. Кроме того, судя по фотографиям, на орудия устанавливались так называемые «фары боевого света» — по две фары-прожектора для ночной стрельбы, монтировавшиеся на маске орудия по обе стороны от ствола (аналогичные фары устанавливались на части серийных Т-28). Для внутреннего освещения имелось 28 плафонов, а также 12 розеток под переносные лампочки.

Для внешней связи устанавливалась радиостанция 71-ТК-2, поручневая антенна которой размещалась на командирской рубке. Была предусмотрена возможность прямого подключения бронедрезины в телеграфную линию. Что касается внутренней связи, то она осуществлялась с помощью танкового переговорного устройства ТПУ-6 на шесть абонентов. По ряду данных, на второй мотоброневагон было установлено внутреннее переговорное устройство СПУ-7р на 10 абонентов.

Служба и боевое применение

В конце 1937 года оба МБВ поступили в распоряжение железнодорожных войск РККА Ленинградского военного округа, где были включены в состав дивизионов бронепоездов. При этом тактико-технические характеристики МБВ позволяли применять его как в составе бронепоезда, так и для решения самостоятельных задач.

Обе бронедрезины активно применялись железнодорожными войсками РККА в боях Великой Отечественной войны, причём оба броневагона «прошли всю войну». Упоминаемый в некоторых источниках факт гибели МБВ № 01 в бою не соответствует действительности.

МБВ № 01 в июле 1941 года находился в ремонте на Коломенском машиностроительном заводе, с демонтированным двигателем. 25 июля 1941 года срочно отремонтированную машину передали представителям военной приёмки, после чего отправили в Москву. В сентябре-октябре 1941 года на Подольском машиностроительном заводе имени Орджоникидзе была выполнена экранировка корпуса и башен мотоброневагона накладными листами брони толщиной 15-25 мм. В декабре 1941 года МБВ № 01 вошел в состав 30 отдельного дивизиона бронепоездов (30 ОДБП). В его составе броневагон воевал под Москвой, затем, после ремонта летом 1942 года — на стыке Сталинградского и Северо-Кавказского фронтов. В дальнейшем, участвовал в освобождении Ростова-на-Дону, Таганрога и в боях на Чонгарском перешейке в Крыму. После освобождения Крыма в августе 1944 года 30 ОДБП был расформирован. МБВ № 01 был направлен на ремонт и перевооружение (получил танковые пушки Ф-34), после чего в феврале 1945 года вошел в состав 59 ОДБП 1-го Белорусского фронта, где и закончил войну. После войны броневагон попал на склад № 2707 в Брянске. Дальнейшие следы машины теряются, скорее всего, мотоброневагон был разрезан на металл в 1960-х годах.

МБВ № 02, находившийся с мая 1939 года в распоряжении ЛБТКУКС, в июле 1941 года спешно приведен в боеготовое состояние, экипаж был сформирован из слушателей курсов. Вагон эксплуатировался совместно с бронепоездами № 60 и «Народный мститель». В ходе войны мотоброневагон прошёл модернизацию — пушки Л-11 были заменены на пушки Ф-34. Машина продолжала активно эксплуатироваться до самой Победы — в частности, она применялась в ходе снятия блокады Ленинграда в 1944 году, а впоследствии занималась в основном обеспечением огневого и зенитного прикрытия железнодорожных станций и работ по восстановлению разрушенных путей. К маю 1945 года МБВ № 02 входил в состав 14-го дивизиона бронепоездов. После расформирования дивизиона он находился на базах хранения до 1965 года, когда был передан для сохранения в распоряжение НИИИБТ-полигона в Кубинке, в экспозиции которого и экспонируется по сей день.

Сохранившиеся экземпляры

Прошедший войну МБВ №2, переданный в 1965 году в распоряжение полигона в Кубинке, сохранился до наших дней и в настоящее время демонстрируется в открытой экспозиции действующего при полигоне бронетанкового музея.

Кроме того, в экспозиции музея военной техники «Боевая слава Урала» в городе Верхняя Пышма Свердловской области демонстрируется полноразмерный макет-копия МБВ.

Оценка проекта

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

На момент своего создания МБВ являлся одним из лучших образцов боевой железнодорожной техники. По таким основополагающим показателям, как огневая мощь и маневренность, мотоброневагон МБВ превосходил прежние бронепоезда, а по показателю защищённости не уступал им.

Машина обладала вооружением, практически адекватным двум-трём боевым платформам обычного бронепоезда, причём вооружение это было разноплановым и позволяло мотоброневагону решать самый широкий спектр задач. Обеспечивая высокую плотность и маневренность огня, МБВ был способен довольно эффективно бороться с пехотой, бронетехникой и огневыми точками противника, прикрывать железнодорожные объекты, вести тактическую разведку. Нужно отметить, что создатели МБВ уделили немало внимания такому важному аспекту, как защита машины от атак авиации, для которой железнодорожная техника по причине своей привязки к железнодорожному полотну была уязвима более, чем, к примеру, танки. 6—7 зенитных пулемётов сами по себе обеспечивали неплохую защиту, а на практике к МБВ нередко ещё и прицепляли пару платформ с зенитными орудиями.

Высокая скорость позволяла активно маневрировать, что нередко являлось залогом выживания машины в условиях боя. Немаловажным плюсом также являлось отсутствие дыма, часто демаскировавшего бронепоезда на паровой тяге. Последняя особенность, впрочем, была характерна для всех бронедрезин, однако МБВ далеко превосходил обычные бронедрезины в огневой мощи и разнообразию вооружения, являясь практически полноценным бронепоездом. Образно говоря, мотоброневагон был выходом из дилеммы «или мощное вооружение и дым, или слабое вооружение и отсутствие дыма».

За скорость, правда, пришлось «заплатить» относительно слабой броней, защищавшей МБВ лишь от пуль и осколков снарядов. При общих солидных габаритах машины этот факт грозил превратиться в проблему. Важно, однако, учитывать, что в момент проектирования и постройки МБВ 20-миллиметровая броня (да ещё и установленная под пусть небольшим, но углом) была на уровне средних показателей для бронетехники. К тому же, даже с противопульной бронёй МБВ весил почти 80 тонн. И это при том, что ещё в ходе проектирования машину максимально «обжали», из-за чего место внутри корпуса расходовалось максимально, и в общем там было весьма тесно.

Отдельно необходимо отметить надёжность мотоброневагона, обеспечившую длительную эксплуатацию обоих образцов, а также модернизационный потенциал (с точки зрения вооружения).

Литература

• И. Дроговоз. [militera.lib.ru/tw/drogovoz1/index.html Крепости на колесах: История бронепоездов]. — Минск: Харвест, 2002. — 352 с. — 5100 экз. — ISBN 985-13-0744-0.
• Солянкин А. Г., Павлов М. В., Павлов И. В., Желтов И. Г. Отечественные бронированные машины. XX век (в 4 томах) / А. Дучицкий. — М.: ОАО Издательский центр «Экспринт», 2002. — Т. 1. — С. 328. — 344 с. — 2000 экз. — ISBN 5-94038-030-1.
• М. Коломиец. Многобашенные танки РККА, часть 1. — М.: Стратегия КМ, 2000. — 80 с. — (Фронтовая иллюстрация № 4 / 2000). — 1500 экз. — ISBN 5-901266-01-3.
• В. Шунков. Красная армия. — М.: АСТ, 2003. — 352 с. — 4000 экз. — ISBN 5-17-008860-4.
• М. Коломиец. Отечественные бронедрезины и мотоброневагоны. — М.: Стратегия КМ, 2005. — 87 с. — (Фронтовая иллюстрация № 5 / 2005). — 2000 экз. — ISBN 5-901266-01-3.

Ссылки

• Александр Прагер. [www.weltkrieg.ru/tanks/342-mbv.html Мотоброневагоны (МБВ) Кировского завода]. Weltkrieg.Ru (04.06.2010). Проверено 14 января 2013. [www.webcitation.org/6DzPD1Zhi Архивировано из первоисточника 27 января 2013]. со ссылкой на: Без тайн и секретов. Очерк 60-летней истории танкового конструкторского бюро на Кировском заводе в Санкт-Петербурге. СПб., 1997.
• Всеслав Дьяконов. [www.dishmodels.ru/wshow.htm?np=1&p=1452&vmode=T#blockpre Mотоброневагон МБВ-2]. DishModels.ru. — Альбом фотографий. Проверено 14 января 2013.

Отрывок, характеризующий Моторный броневой вагон

Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.