МХАТ 2-й

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Московский Художественный театр второй (МХАТ 2-й, МХАТ II) — драматический театр, существовавший в Москве в 19241936 годах.





Предыстория. Первая студия МХТ

Инициаторами создания 1-й Студии в 1912 году стали молодые актёры Художественного театра, задумавшие её как «Собрание верующих в систему Станиславского». Правление Студии возглавил К. С. Станиславский, непосредственно её работой руководил ближайший помощник Станиславского в МХТ Леопольд Сулержицкий. Это был новый тип студийного театра, в дальнейшем послуживший образцом для многочисленных студий и театров-студий, создававшихся как коллективы единомышленников[1].

До 1921 года Студия давала спектакли в небольшом, вмещавшем около 100 зрителей, помещении на Скобелевской площади. Небольшой зал, в котором к тому же отсутствовала сцена, требовал от актёров особенной достоверности переживаний и тщательного отбора выразительных средств, — в Студии отрабатывались новые методы работы актёра; одновременно она стала творческой лабораторией для начинающих режиссёров Художественного театра: здесь под руководством Сулержицкого обретали опыт и вырабатывали собственный стиль Евгений Вахтангов, Борис Сушкевич, Ричард Болеславский.

Первый спектакль, «Гибель „Надежды“» Г. Гейерманса в постановке Р. Болеславского, был представлен публике в зале кинотеатра «Люкс» в 1913 году и сразу привлёк внимание к Студии. Успех закрепил «Праздник мира» Г. Гауптмана, поставленный Е. Вахтанговым. Такой же «визитной карточкой», какой для МХТ была чеховская «Чайка», для его 1-й студии стал поставленный в 1914 году Б. Сушкевичем спектакль «Сверчок на печи» по Ч. Диккенсу[2]. Студия позволила реализоваться актёрам, недостаточно востребованным в Художественном театре, и очень скоро в молодом коллективе появились собственные «звёзды»: Михаил Чехов, Алексей Дикий, Серафима Бирман; раскрылся как актёр и Евгений Вахтангов[3].

В 1916 году не стало Сулержицкого, в том же году ушёл добровольцем на фронт Болеславский; 1-ю Студию фактически возглавил Б. Сушкевич, в то время как Вахтангов с 1913 года параллельно вёл работу в собственной любительской студии, с 1920 года — 3-й Студии МХАТ[3].

В репертуарной политике Студия долгое время следовала за Художественным театром, отдавая предпочтение классике и современной зарубежной драматургии; лучшими спектаклями, поставленными на Скобелевской площади, считаются ярко-комедийная «Двенадцатая ночь» У. Шекспира и трагедия «Эрик XIV» А. Стриндберга[1]. Изначально студия исповедовала характерные для раннего МХТ «душевный реализм», естественность существования человека на сцене, сокращение дистанции между актёром и зрителем — те принципы, от которых Художественный театр постепенно отходил[4].

В 1921 году Студии было предоставлено более просторное помещение бывшего театра «Альказар»; здесь начался постепенный отход от «студийности».

Спектакли 1-й Студии, созданные очень разными художниками, из которых большинство ещё только искало свой путь, подкупали публику своей непредсказуемостью. Вахтангов начинал спектаклями почти натуралистическими, в духе Художественного театра, через несколько лет поставил аскетичный и условный «Росмерсхольм» Г. Ибсена, а закончил (вместе с Сушкевичем) экспрессионистским «Эриком XIV»[5]; сходную эволюцию проделали и другие режиссёры, с годами всё более отдавая предпочтение яркости театральных форм[1].

Игорь Ильинский, с 1922 года работавший в 1-й студии параллельно с театром Мейерхольда, впоследствии вспоминал: «Замечательной была атмосфера, которая сопровождала все наши репетиции. Режиссура была коллективной, коллективной была и работа над отдельными ролями. За всю мою жизнь я, пожалуй, не встречал такой увлеченной, дружной, истинно товарищеской атмосферы, которая царила в репетиционной работе… У меня осталось впечатление, что каждый член студии был и её равноправным хозяином. Конечно, было какое-то правление или дирекция, или основная группа студии, которая решала планы театра, репертуар, которая вела театр. Но всё это было удивительно по-братски, демократично, и я думаю, или у меня осталось такое впечатление, что каждый художник — член студии — мог делать в студии то, что он хочет»[6].

Признание у публики побудило ведущих актёров Студии добиваться независимости от Художественного театра, который уже много лет пребывал в кризисе, а в 1922 году отбыл на двухгодичные зарубежные гастроли.

Избранный репертуар

  • 1913 — «Гибель „Надежды“» Г. Гейерманса. Режиссёр Р. Болеславский. В ролях: Баренд — А. Дикий, Симон — А. Чебан
  • 1913 — «Праздник мира» Г. Гауптмана. Режиссёр Е. Вахтангов. В ролях: Фрибе — А. Чебан
  • 1914 — «Сверчок на печи» по Ч. Диккенсу, инсценировка Б. Сушкевича. Режиссёр — Б. Сушкевич. Роли исполняли: Автор — Б. Сушкевич, Текльтон — Е. Вахтангов, Джон Пирибингль — А. Дикий, Мэри Пирибингль — М. Дурасова
  • 1914 — «Калики перехожие» В. Волькенштейна
  • 1915 — «Потоп» Г. Бергера. Режиссёр Е. Вахтангов. В ролях: Стрэттон — Б. Сушкевич и А. Чебан, Фрегер — Вахтангов, Чарли — В. Смышляев, Лицци — О. Пыжова.
  • 1917 — «Двенадцатая ночь» У. Шекспира. Художественный руководитель постановки К. Станиславский, режиссёр Б. Сушкевич. Роли исполняли: Виола и Себастьян — О. Пыжова, Мальволио — М.Чехов, Шут — Е. Вахтангов.
  • 1918 — «Росмерсхольм» Г. Ибсена. Режиссёр Е. Вахтангов. В роли Мортенсгора — Б. Сушкевич
  • 1921 — «Эрик XIV» А. Стриндберга. Режиссёры — Е. Вахтангов и Б. Сушкевич. Художник И. Нивинский. Роли исполняли: Эрик — М. Чехов, Персон — Б. Сушкевич, Монс — А. Чебан, герцог Иоанн — А. Дикий
  • 1922 — «Ирландский герой» Синга; режиссёр А. Д. Дикий. В роли Кристи Мэгона — И. Ильинский (ввод)
  • 1923 — «Укрощение строптивой» У Шекспира. Режиссёры — В. Смышляев, Чебан, Готовцев.
  • 1923 — «Король Лир» У Шекспира. Режиссёр Б. Сушкевич. Роли исполняли: Лир — И. Певцов, Гонерилья — С. Бирман, Эдгар — И. Берсенев, Глостер — В. А. Подгорный, Корделия — М. А. Дурасова, Эдмунд — А. Жилинский, Регана — Е. Измайлова.
  • 1924 — «Расточитель» Н. Лескова. Режиссёр Б. Сушкевич. Роли исполняли: Князев — И. Певцов, Молчанов — А. Дикий, Минутка — И. Берсенев

История

Под руководством Чехова

В сентябре 1924 года 1-я Студия превратилась в самостоятельный театр, МХАТ 2-й, с собственным руководством — дирекцией, которую возглавил Михаил Чехов, и получила в своё распоряжение помещение бывшего Нового театра («Шелапутинский театр») (на Театральной площади).

Из воспоминаниий И. Ильинского (в том же году покинувшего театр): «Я был на том собрании, когда М. А. Чехов объявил товарищам, что он хочет стать руководителем студии, что он хочет строить театр, что он видит для этого путь, по которому должен идти театр-студия, и что если товарищи верят ему, то он станет во главе театра. Если же нет, то он вынужден уйти из студии и строить такой театр на стороне. Все студийцы призадумались — они поняли, что с этого дня изменится облик студии. Особенно это почувствовали старшие товарищи. Но авторитет Чехова был так велик в это время, вся молодежь так любила его, что не могло быть и речи об уходе Чехова. Предложение Чехова было принято…»[6]

От своей предшественницы новый театр унаследовал эклектизм; кроме Б. Сушкевича и А. Дикого (вскоре покинувшего театр), спектакли ставил и окончательно перешедший во МХАТ 2-й из главного МХАТа Валентин Смышляев, к режиссуре приобщались и ведущие актёры театра, бывшие мхатовцы Александр Чебан, Серафима Бирман, позже Иван Берсенев; фактическое равноправие нескольких режиссёров не способствовало выработке единого, собственного стиля[1]. По воспоминаниям И. Берсенева, МХАТ 2-й был «сложнейшим, интереснейшим творческим организмом, ареной столкновения несхожих, а порой и полярно противоположных индивидуальностей и художественных устремлений». Символистские тенденции, которые поддерживал Чехов и непосредственно воплощали Смышляев и Чебан («Гамлет», «Петербург»), здесь соперничали с реалистическими в лице Сушкевича («Дело») и яркой театральностью в стиле позднего Вахтангова, поклонником которого оставался А. Дикий («Блоха»)[7].

В репертуаре, как и в предыдущий период, преобладала классика; нарождающуюся советскую драматургию театр почти полностью игнорировал, даже к 10-летию Октябрьской революции в ноябре 1927 года предпочёл поставить пьесу Р. Роллана «Взятие Бастилии», что вызвало нарекания в прессе, а в самом театре — конфликт, в результате которого МХАТ 2-й окончательно покинул Алексей Дикий, с группой артистов, в том числе Ольгой Пыжовой и Леонидом Волковым, недовольными тем, что Чехов строит театр под себя. Это отмечал ещё 1924 году П. Марков по поводу постановки «Гамлета»: «Главнейшим оправданием „Гамлета“ во МХАТ 2-м остаётся Чехов. Только применительно к нему могут получить объяснение противоречивые формы спектакля и тот способ прочтения шекспировской трагедии, который был обнаружен спектаклем»[8].

Избранный репертуар

  • 1924 — «Гамлет» У. Шекспира. Режиссёры — В. Смышляев, В. Н. Татаринов, А. Чебан. Роли исполняли: Гамлет — М. Чехов, Клавдий — А. Чебан, Гертруда — В. Соловьева, Офелия — М. Дурасова, Лаэрт — И. Берсенев
  • 1925 — «Петербург» по повести А. Белого. Режиссёры — С. Бирман, В. Татаринов, А. Чебан. Роли исполняли: Аблеухов-отец — М. Чехов, Аблеухов-сын — И. Берсенев, Лахутина — С. Гиацинтова
  • 1925 — «Блоха» по Н. Лескову, инсценировка Е. Замятина. Режиссёр А. Дикий; художник Б. Кустодиев. Роли исполняли: Левша — Волков, Мери — С. Бирман, царь — Попов, Платов — А. Дикий.
  • 1925 — «В 1825 году» Н. Венкстерн. Режиссёры — Б. Сушкевич и И. Берсенев
  • 1926 — «Орестея» Эсхила. Режиссёр — В. Смышляев
  • 1927 — «Дело» А. Сухово-Кобылина. Режиссёр Б. Сушкевич. В роли Муромского — М. Чехов
  • 1927 — «Смерть Иоанна Грозного» А. К. Толстого. Роли исполняли: Иоанн Грозный — А. Чебан, Борис Годунов — И. Берсенев
  • 1927 — «Взятие Бастилии» Р. Роллана. Режиссёр-постановщик В. Смышляев, режиссёр В. Готовцев
  • 1928 — «Закат» И. Э. Бабеля. Режиссёр Б. Сушкевич; художник М. Левин. Роли исполняли: Мендель Крик — А. Чебан, Беня Крик — И. Берсенев, Двойра — С. Бирман, Боярский — Гейрот, Маруся — Корнакова

Под руководством Берсенева

В 1928 году Михаил Чехов покинул СССР, и художественным руководителем театра (и одновременно директором, официально — с 1933 года) стал Иван Берсенев, актёр МХТ с 1911 года, с 1922-го входивший в правление 1-й Студии, но во второй половине 20-х годов только начинавший приобщаться к режиссуре[9]; фактически главным режиссёром театра, до своего ухода в 1931 году, был Борис Сушкевич, убеждённый студиец, тяжело переживавший утрату студийной атмосферы при Чехове[10]. «В своих постановках, — пишет Д. Золотницкий, — он тяготел к психологизированной театральной игре, обогащенной социальным анализом, давал эпоху в условном разрезе, в сгущенных красках, оттачивал образ до гиперболы и гротеска… Стиль режиссуры Сушкевича представлял собой сплав мхатовского психологизма, сострадательно-гуманных заповедей Сулержицкого и вахтанговской традиции оправдания игрового гротеска. Эти три истока в разных стечениях определяли до сих пор общие принципы искусства МХАТ-2»[10].

Первой премьерой театра после ухода Чехова стал спектакль «Человек, который смеется» по роману В. Гюго, поставленный Сушкевичем. Скульптор Н. А. Андреев оформил спектакль в стиле пышного барокко, но гротескно сместил пропорции, гротеск преобладал и в игре актёров, и тем не менее спектакль получился хрестоматийным[10].

Со второй половины 20-х годов театр всё чаще обращался к современной отечественной драматургии, не всегда высокого уровня, что породило серию проходных спектаклей; но были в его репертуаре и «Закат» И. Бабеля, и «Петр I» А. Н. Толстого (1-я редакция), и ставший событием в истории советского театра «Чудак» А. Афиногенова, выдержавший более 500 представлений. «После многих туманных или далёких от современности спектаклей, — писал о „Чудаке“ П. Марков в 1929 году, — МХАТ 2-й дал постановку увлекательной свежести и театральной заразительности. Спектакль „Чудак“ возвращает МХАТ 2-му его былую трепетность и активность»[11].

В начале 30-х годов в руководстве театра обострились разногласия: в 1931 году МХАТ 2-й покинул В. Смышляев, в 1932 году ушли Б. Сушкевич и Н. Бромлей, одна из ведущих актрис театра[2], - последним спектаклем Сушкевича стала «Неблагодарная роль» А. Файко. После его ухода основными режиссёрами стали А. Чебан и И. Берсенев. В этот последний период заметными явлениями в театральной жизни стали спектакли «Униженные и оскорбленные», «Двенадцатая ночь», «Испанский священник».

С театром, ещё на его студийной стадии, сотрудничали известные художники Борис Кустодиев и Игнатий Нивинский; в 30-х годах спектакли театра оформляли Владимир Фаворский и Аристарх Лентулов.

Избранный репертуар

  • 1929 — «Человек, который смеется» по В. Гюго. Режиссёр Б. Сушкевич; художник Н. А. Андреев. Роли исполняли: Гуинплен — И. Берсенев, королева Анна — С. Бирман, Деа — М. Дурасова, Джозиана — Карнакова
  • 1929 — «Чудак» А. Афиногенова. Режиссёры А. Чебан и И. Берсенев. Роли исполняли: Волгин — А. М. Азарин, Рыгачёв — В. С. Смышляев, Горский — И. Берсенев.
  • 1930 — «Петр I» А. Н. Толстого. Режиссёр Б. Сушкевич; художник И. Нивинский. Роли исполняли: Петр I — В. Готовцев, Алексей — И. Берсенев, Екатерина — Н. Бромлей
  • 1930 — «Светите нам, звезды» Микитенко. Режиссёр Б. Сушкевич
  • 1931 — «Тень освободителя» по М. Салтыкову-Щедрину. Режиссёр Б. Сушкевич. В роли Иудушки Головлёва — И. Берсенев
  • 1932 — «Неблагодарная роль» А. Файко. Режиссёр Б. Сушкевич
  • 1932 — «Униженные и оскорбленные» по Ф. М. Достоевскому; инсценировка Ю. Соболева. Режиссёры И. Берсенев и С. Бирман; художник Тихомиров. Роли исполняли: Нелли — С. Гиацинтова, Валковский — Б. Сушкевич, Алёша — А. Кисляков, Катя — Вишневская, Ихменев — А. Чебан[12]
  • 1933 — «Двенадцатая ночь» У. Шекспира. Постановка С. Гиацинтовой, В. Готовцева, С. Хачатуряна; художник В. Фаворский. Роли исполняли: сэр Тоби — В. Готовцев, Мария — С. Гиацинтова, Мальволио — А. Азарин, Виола — М. Дурасова.
  • 1934 — «Испанский священник» Флетчера. Режиссёр С. Бирман; художник А. Лентулов. Роли исполняли: Виоланта — Юренева, Бирман, Амаранта — Гиацинтова, Лопес — Попов.
  • 1935 — «Мольба о жизни» Ж. Деваля. Художник В. Фаворский. В ролях: Пьер Массубр — И. Берсенев, Женевьева — С. Гиацинтова.

Закрытие театра

В 1936—1938 годах многие московские театры были объединены или закрыты; не избежал этой участи и МХАТ 2-й. Театр был закрыт весной 1936 года постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О Втором Московском Художественном театре»: «СНК СССР и ЦК ВКП(б) считают, что так называемый МХАТ 2-й не оправдывает своего звания МХАТ и на деле является посредственным театром, сохранение которого в Москве не вызывается необходимостью». Здание на Театральной площади отдали детскому театру под руководством Н. Сац, который стал Центральным детским театром (современный Российский молодёжный театр).

Александр Чебан вернулся во МХАТ; Иван Берсенев, Серафима Бирман и Софья Гиацинтова вошли в труппу Театра им. МОСПС. В 1938 году Берсенев стал художественным руководителем и ведущим актёром Московского театра им. Ленинского комсомола, куда вслед за ним перешли Бирман и Гиацинтова[9][1].

Напишите отзыв о статье "МХАТ 2-й"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Я. У. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_173.php Московский Художественный театр второй] // Театральная энциклопедия (под ред. П. А. Маркова). — М.: Советская энциклопедия, 1961—1965. — Т. 3.
  2. 1 2 Золотницкий Д. И. [www.teatr-lib.ru/Library/Zolotnitsky/Aki/#_Toc295924149 Академические театры на путях Октября]. — Л.: Искусство, 1982. — С. 297. — 343 с.
  3. 1 2 Зограф Н. Г. [www.booksite.ru/fulltext/the/ate/theater/tom1/29.htm Вахтангов, Евгений Багратионович] // Театральная энциклопедия (под ред. С. С. Мокульского). — М.: Советская энциклопедия, 1961—1965. — Т. 1.
  4. Смелянский А. М. [www.teatr-lib.ru/Library/Smeliansky/obstoyat/#_Toc212866521 Предлагаемые обстоятельства. Из жизни русского театра второй половины XX века]. — М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1999. — С. 35. — 351 с. — ISBN 5-87334-038-2.
  5. Сергеева И. Л., Литвин М. Р. [www.dombulgakova.ru/index.php?id=16 Театр имени Евг. Вахтангова. 1913—1996: Альбом]. — М.: Русская книга, 1996. — С. 286. — ISBN 5-268-01332-7.
  6. 1 2 Ильинский И. В. [www.kino-teatr.ru/teatr/art/history/1953/ Сам о себе]. — М.: «Искусство», 1973. — С. 204-217.
  7. Вл. З. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_96.php Дикий, Алексей Денисович] // Театральная энциклопедия (под ред. С. С. Мокульского). — М.: Советская энциклопедия, 1961—1965. — Т. 2.
  8. Марков П. А. [www.teatr-lib.ru/Library/Markov/Theatr_3/#_Toc138401078 О театре]. — М.: Искусство, 1976. — Т. 3. Дневник театрального критика. — С. 194—195. — 639 с.
  9. 1 2 [www.booksite.ru/fulltext/the/ate/theater/tom1/19.htm Берсенев, Иван Николаевич] // Театральная энциклопедия (под ред. С. С. Мокульского). — М.: Советская энциклопедия, 1961—1965. — Т. 1.
  10. 1 2 3 Золотницкий Д. И. [www.teatr-lib.ru/Library/Zolotnitsky/Aki/#_Toc295924149 Академические театры на путях Октября]. — Л.: Искусство, 1982. — С. 294. — 343 с.
  11. Марков П. А. [www.teatr-lib.ru/Library/Markov/Theatr_3/#_Toc138401078 О театре]. — М.: Искусство, 1976. — Т. 3. Дневник театрального критика. — С. 611. — 639 с.
  12. Юзовский Ю. [teatr-lib.ru/Library/Yuzovsky/O_teatre_i_drame_2/#_page027 «Униженные и оскорбленные» в МХАТ 2-м] // О театре и драме: В 2 т. (сост. Б. М. Поюровский). — М.: Искусство, 1982. — Т. 2. Из критического дневника. — С. 27—30.

Литература

  • Алперс Б. В. [teatr-lib.ru/Library/Alpers/Ocherk2/#_Toc148773002 Творческий путь МХАТ Второго // Алперс Б. В. Театральные очерки: В 2 т.]. — М.: Искусство, 1977. — Т. 1. — С. 3-88.
  • МХАТ Второй. Опыт восстановления биографии. — М.: «Московский Художественный театр», 2010. — 960 с. — ISBN 978-5-900020-25-9.
  • [teatr-lib.ru/Library/MAT2/mat2/ Московский Художественный театр Второй] / Редакция и предиссловие А. М. Бродского. — М., 1925. — 179 с.
  • Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О Втором Московском Художественном театре». // «Правда», 1936, 28 февраля.
  • Чехов М. А. Путь актёра / Редакция и предиссловие А. М. Бродского. — Л., 1928.
  • Дикий А. Д. [teatr-lib.ru/Library/Diky/povest Повесть о театральной юности]. — М., 1957.
  • Бирман С. Г. [teatr-lib.ru/Library/Birman/put_actris/ Путь актрисы]. — М., 1959.
  • Берсенев И. Н. Сборник статей. — М., 1961.
  • Гиацинтова С. В. С памятью наедине. — М.: Искусство, 1985.
  • Попов А. Д. Воспоминания и размышления о театре. — М., 1963.
  • Евгений Вахтангов. Документы и свидетельства: В 2 т. / Ред.-сост. В. В. Иванов. М.:, Индрик, 2011. Т. 1 — 519 с., илл.; Т. 2 — 686 с., илл.
  • Евгений Вахтангов в театральной критике / Ред.-сост. В.В. Иванов. М.: Театралис, 2016. - 703 с.; илл.

Ссылки

  • Юдина Е. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/MOSKOVSKI_HUDOZHESTVENNI_TEATR_VTORO.html Московский художественный театр второй] в энциклопедии «Кругосвет».
  • Юзовский Ю. [teatr-lib.ru/Library/Yuzovsky/O_teatre_i_drame_2/#_page027 «Униженные и оскорблённые» в МХАТ 2-м].

Отрывок, характеризующий МХАТ 2-й

Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]