Мавзолей Хомейни

Памятник-усыпальница
Мавзолей Хомейни перс. آرامگاه سید روح‌الله خمینی‎
Мавзолей Хомейни, 2009 год
Страна	Иран Иран
Город Кладбище	Тегеран Бехеште-Захра
Конфессия	шиизм
Архитектор	Мохаммед Теграни
Строительство	1989—н.в. годы
Высота	91 метр
Материал	бетон, мрамор

Мавзолей Хомейни (перс. آرامگاه سید روح‌الله خمینی‎) — памятник-усыпальница, посвященная лидеру исламской революции и первому Высшему руководителю Ирана великому аятолле Рухолле Мусави Хомейни. Кроме самого Хомейни, в мавзолее захоронены его жена Хадижа и их сын Ахмад. Комплекс находится на кладбище Бехеште-Захра, к югу от Тегерана, рядом с международным аэропортом имени Хомейни. Несмотря на то, что возведение комплекса началось в 1989 году, спустя 25 лет строительные работы всё ещё не окончены.

История

Рухолла Мусави Хомейни скончался 3 июня 1989 года в возрасте 87 лет. Сразу же после этого в правительстве президента Хашеми Рафсанджани пообещали, что будут активно содействовать развитию духовного наследия аятоллы. Сын Хомейни Ахмад решил похоронить своего отца рядом с могилами мучеников революции на кладбище Бехеште-Захра. Благодаря благотворителям, общественным организациям и государственным средствам, в течение 40 дней после смерти была построена погребальная камера. 5 июня на похороны Хомейни пришло около 10 миллионов иранцев. Во время прощания они прорвали оцепление и разорвали саван на память, после чего силы безопасности с помощью водомётов разогнали толпу, тело увезли на вертолете, а церемония была повторена через пять часов. Строительство комплекса началось позже, под руководством архитектора Мохаммеда Теграни. Параллельно, 4 ноября 1990 года президент Ирака Саддам Хусейн предложил построить мавзолей Хомейни в Кербеле.

В 1995 году рядом с Хомейни был похоронен его сын Ахмад, умерший в возрасте 49 лет по официальной версии от сердечного приступа из-за неперенесения смерти отца (Ахмад был критиком пост-хомейнистской политики, вследствие чего некоторые обозреватели утверждают, что его устранили иранские спецслужбы). В 2007 году рядом с Хомейни была похоронена его жена и мать Ахмада — Хадижа.

20 июня 2009 года во время масштабных протестов против результатов президентских выборов, в которых с 63 процентами победил Махмуд Ахмадинежад, и разгона сторонников лидера оппозиции Мир-Хосейна Мусави, у северного входа мавзолея террорист-смертник произвёл взрыв, убив себя, ранив одного паломника и причинив некоторый ущерб комплексу.

В июне 2010 года Хасан Хомейни был вынужден прервать своё выступление на мероприятии, посвящённом 21-годовщине смерти отца, из-за организованной политической провокации. Вскоре после этого стали распространяться сообщения о том, что Хасан ударил по лицу министра внутренних дел Мохаммада Мустафу Наджара, вследствие чего некоторые обозреватели отметили, что это стало попыткой очернить Хомейни, поддержавшего оппозиционное «Зелёное движение».

Назначение и использование

Смотрителем мавзолея с 1995 года является внук Хомейни и сын Ахмада, Хасан. Мавзолей является местом паломничества для миллионов мусульман Ирана и стран всего мира, ежегодно приходящих пешком и едущих на машинах почтить память Хомейни в день его смерти, а также — местом для выступлений государственных деятелей, в том числе Высшего руководителя Ирана, кроме того там проходят военные парады, символические визиты государственных деятелей, иностранных гостей и послов. Президент и члены правительства Ирана посещают мавзолей каждый год. Немусульманам вход внутрь комплекса разрешён.

В числе известных личностей-посетителей мавзолея — Али Хаменеи и Махмуд Ахмадинежад, Хасан Рухани и Садик Лариджани, Али Лариджани и Акбар Хашеми Рафсанджани, Кофи Аннан и Десмонд Туту, Ильхам Алиев и Александр Лукашенко, Серж Саргсян.

Надгробия могил Хомейни и его сына Ахмада	Усыпальница	Надгробия могил семьи Хомейни

Архитектура

Площадь архитектурного комплекса из бетона и мрамора составляет более 150 тысяч квадратных метров и включает в себя жилой, культурный и туристический центр, рестораны, больницу, библиотеку, музей революции, архив фильмов, университеты для изучения ислама, семинарии, торговый центр, а также помещения для администрации и служб безопасности. Кроме этого рядом располагаются торговые центры, сады площадью более 5000 гектаров и автомобильная стоянка на 20 тысяч мест. По некоторым данным, правительство Ирана вложило в стройку, продолжающуюся уже 20 лет, около 2 миллиардов долларов США. В будущем мавзолей должен стать частью нового района Тегерана — «Город солнца» (перс. شهر آفتاب‎).

Центром храмового комплекса является позолоченный купол на высоком барабане, окруженном четырьмя отдельно стоящими минаретами, высотой по 91 метр каждый — годы жизни Хомейни по лунному календарю. Святыня находится в окружении большой прямоугольной площади, разработанной для огромного количества посетителей. За свои размеры и наличие киблы, мавзолей напоминает мечеть, но называется Хусейнией. Внутри мавзолея расположена усыпальница со своим куполом и люстрой. В ней находятся могилы Хомейни и его сына, покрытые зелёным бархатом. Усыпальница представляет собой помещение с решётчатыми металлическими стенами, через отверстия в которых посетители бросают банкноты иранского риала в качестве пожертвований. Купол, украшенный витражами с 72 красными тюльпанами (символ мученичества у шиитов), опирается на восемь больших мраморных колонн, окружающих саркофаг, которые вместе с другими меньшими колоннами поддерживают потолок. Пол и стены облицованы полированным белым мрамором. Пол покрыт тонкими коврами. Главный купол делится на три высоты и символизирует собой три вехи в жизни Хомейни и истории Ирана:

1. 42 метра — 1342 год Хиджры (1963 год), то есть начало протестного движения Хомейни против шаха.
2. 57 метров — 1357 год Хиджры (1979 год), то есть победа исламской революции.
3. 68 метров — 1368 год Хиджры (1989 год), то есть смерть Хомейни.

С восточной и западной сторон купола находятся дворы площадью по 22 тысячи квадратных метров. Каждый двор имеет четыре портика, оформленных традиционной иранской мозаикой из 230 различных видов камней с цитатами из Корана. Над двумя портиками в северной и южной частях дворов находятся два купола, покрытые иранскими плитками цвета бирюзы. Таким образом, весь комплекс имеет пять куполов в честь пяти мусульманских святых: пророка Мухаммеда, имама Али, Фатимы Захры, имама Хасана и имама Хусейна.

Отрывок, характеризующий Мавзолей Хомейни

Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.