Звезда Давида

Звезда Дави́да (ивр. ‏מָגֵן דָּוִד‏‎ — Маге́н Дави́д, «Щит Давида»; в идише произносится могендо́вид) — древний символ, эмблема в форме шестиконечной звезды (гексаграммы), в которой два одинаковых равносторонних треугольника (один развёрнут вершиной вверх, другой — вершиной вниз) наложены друг на друга, образуя структуру из шести одинаковых углов, присоединённых к сторонам правильного шестиугольника.

Существуют различные версии происхождения названия символа, от связывающих его с легендой о форме щитов воинов царя Давида до возводящих его к имени лжемессии Давида Алроя или талмудическому обороту, обозначающему Бога Израиля. Другой его вариант известен под именем «Печать царя Соломона».

С XIX века Звезда Давида считается еврейским символом. Звезда Давида изображена на флаге Государства Израиль и является одним из основных его символов. Шестиконечные звёзды также встречаются в символике других государств и населённых пунктов.

История символа

В древности

Гексаграмма — интернациональный символ весьма древнего происхождения. Этот знак известен в Индии как Анахата или Анахата-чакра и использовался там, судя по всему, задолго до того, как появился на Ближнем Востоке и в Европе. Изначально гексаграмма не являлась специфически еврейским символом и не имела отношения к иудаизму.

Начиная с бронзового века (конец четвёртого — начало первого тысячелетия до н. э.), гексаграмма, как и пентаграмма, довольно широко использовалась в декоративных и магических целях у многих народов, столь отдалённых друг от друга территориально, как, например, семиты Месопотамии и кельты Британии. На Иберийском полуострове найдены изображения гексаграммы, относящиеся к железному веку до прихода римлян. Стоит отметить, что пентаграмма использовалась в качестве магического символа значительно чаще, чем гексаграмма. Тем не менее, обе геометрические фигуры можно обнаружить среди иллюстраций на страницах многих средневековых книг, посвящённых алхимии, магии и чародейству.

Наиболее раннее на Ближнем Востоке бесспорное изображение гексаграммы было обнаружено на еврейской печати VII века до н. э., принадлежавшей некому Иехошуа бен Асаяху и найденной в Сидоне (хотя есть данные об обнаруженном при раскопках изображении шестиконечной звезды на стене здания эпохи царя Ахава, правившего в IX веке до н. э., это изображение слишком стёртое и неоднозначное и сам факт, что оно представляет собой шестиконечную звезду, оспаривается). Позднее подобными звёздами украшали как домашнюю утварь (в том числе печати и светильники), так и многие древние синагоги, начиная с периода Второго Храма. В качестве примера можно отметить синагогу в Кфар-Нахуме (Капернауме) (II—III век н. э.), фриз которой украшен орнаментом, в котором чередуются шестиконечные звёзды и свастики. Гексаграммы украшают пол римской виллы, раскопанной в Эйн-Эяле под Иерусалимом. Таким образом, по-видимому, шестиконечной звезде в этот период на Ближнем Востоке ещё не придавалось какого-либо значения, кроме декоративного. Кроме того, известно, что в эллинистический период этот символ с евреями не ассоциировался. Теории, объявляющие гексаграмму астрологическим символом Сатурна или увязывающие её со священным камнем иерусалимского храма периода, предшествовавшего царствованию Давида, подтверждений не получили.

Задолго до приобретения гексаграммой статуса еврейского символа эту роль выполняла менора — храмовый светильник. Менорой, в противовес кресту, со II века н. э. отмечаются еврейские захоронения в диаспоре и в Палестине, с этого же времени она стала атрибутом оформления синагог. В то же время есть современные теории, связывающие шестиконечную звезду как символ именно с формой подсвечников меноры (см. Версии об истоках Звезды Давида как еврейского символа).

Средние века

В средние века шестиконечная звезда как символ широко использовалась в Старом Свете. Короли Наварры в X и XI веках размещали её на своих печатях. Французские, испанские, датские и германские писцы — как христиане, так и евреи — также использовали гексаграмму и пентаграмму как элемент печатей. В христианских церквях гексаграмма, иногда со слегка искривлёнными линиями, являлась частым фрагментом орнамента. Её можно увидеть на камне из раннехристианской церкви в Тверии, при входе в Бургосский, Леридский и Валенсийский соборы, на мраморном епископском престоле собора Ананьи. Она встречалась на раннехристианских амулетах и в мусульманских орнаментах под общим названием «печать Соломона».

Самое раннее упоминание названия «Маген Давид» («щит Давида»), вероятно, восходит к раннему средневековью — эпохе вавилонских гаонов (впервые оно встречается в талмудической литературе как одно из имён Бога). Магический щит царя Давида упоминается в тексте, толкующем магический «алфавит ангела Метатрона». Этот щит описывался как несущий на себе имя Бога, составленное из 72 имён, и имя Иуды Маккавея. К этим именам позже было добавлено имя Тафтафия — как одно из имён Метатрона, и в таком качестве амулет с гексаграммой в дальнейшем фигурирует в средневековых мистических рукописях (примерно с 1500 года имя Тафтафия сменяется именем Шаддай). В Средние века эта версия была популярна среди так называемых «Хасидей Ашкеназ» (англ. Chassidei Ashkenaz). В каббалистической книге «Сефер ха-Гвул» («Книга Предела»), написанной Давидом бен Иехудой — внуком Рамбана — в начале XIV века, дважды встречается упоминание гексаграммы как «щита Давида». В литературе сообщалось, что знак, именуемый «щитом Давида», упоминался также в книге XII века «Эшколь а-Кофэр» караима Иегуды бен Элиягу Хадаси, но профессор Еврейского университета в Иерусалиме Гершом Шолем указывает, что это упоминание было вставлено лишь в издание XIX века. Также необходимо отметить, что в первой половине второго тысячелетия новой эры помимо гексаграммы такое же название носил знак в виде меноры, содержащий текст 67-го (в греческой традиции 66-го) Псалма. Схожая ситуация наблюдается и с названием «печать Соломона», которое в Средние века носили как шестиконечная, так и пятиконечная звезда.

Из этого можно заключить, что в то время Звезда Давида использовалась в качестве мистического знака на амулетах. Однако, следует отметить, что в средневековых арабских книгах гексаграмма встречается намного чаще, чем в еврейских мистических трудах, и впервые изображения гексаграммы появляются в еврейских священных книгах именно в мусульманских странах, лишь в XIII веке добравшись до Германии. Кроме того, гексаграмма встречается на флагах мусульманских государств Карамана и Кандара.

Существует теория, согласно которой понятие «щит Давида» восходит к имени лжемессии XII века Давида Алроя (Менахема бен Роя). Давид Алрой, который, захватив крепость Амади в Курдистане, по-видимому рассчитывал её использовать как опорный пункт перед походом в Землю Израильскую, был родом из областей, которые ещё находились под властью хазар в XII веке, и, согласно упомянутой теории, именно при нём шестиконечная звезда начала превращаться в еврейский национальный символ.

В XIII—XIV веках Звезда Давида появляется на фронтонах германских синагог (в частности, в Хамельне и Будеёвице) — предположительно как имитация убранства христианских храмов — и на еврейских манускриптах. В ту же эпоху ею начали украшать амулеты и мезузы, а в позднем Средневековье и еврейские тексты по Каббале. Однако, судя по всему, этот символ имел лишь декоративное значение.

Первое свидетельство того, что гексаграмма использовалась в качестве специфически еврейского символа, датируется 1354 годом, когда император Карл IV (император Священной Римской империи) даровал евреям Праги привилегию иметь собственный флаг. Этот флаг — красное полотнище с изображением шестиконечной звезды — получил название «флаг царя Давида». Маген Давид украсил также и официальную печать общины и стал фактически официальным символом еврейской общины Праги на протяжении веков.

Новое время

Впоследствии гексаграмма использовалась в качестве еврейского типографского знака (в особенности на пражских изданиях XVI века и на книгах, издававшихся в Италии и Нидерландах семейством Фоа) и составной части фамильных гербов. В Чехии того периода можно было встретить шестиконечную звезду как декоративный элемент в синагогах, книгах, на официальных печатях, на религиозной и бытовой утвари. Позднее (XVII—XVIII вв.) гексаграмма вошла в обиход евреев Моравии и Австрии, а затем — Италии и Нидерландов. Несколько позже она распространилась среди общин Восточной Европы. Вплоть до начала XVIII века понятия «щит Давида» и «печать Соломона» несколько веков употреблялись как взаимозаменимые, пока первый термин не закрепился окончательно за шестиконечной, а второй — за пятиконечной звездой.

В кабалистических кругах «щит Давида» трактовался как «щит сына Давида», то есть Мессии, что отразилось в часто вписываемых в символ шестиконечной звезды на амулетах буквах «МБД», обозначающих «Машиах бен Давид» («Мессия, сын Давидов»). Так, последователи лжемессии Шабтая Цви (конец XVII века) видели в нём символ скорого избавления.

Лишь в конце XVIII в. Маген Давид стал изображаться на еврейских надгробиях. Примерно с этого времени закрепляется отношение к нему как к символу еврейства. Уже начиная с 1799 года Маген Давид появляется как специфически еврейский символ в антисемитских карикатурах, а четвертью века позже он включается в герб семейства Ротшильдов (для сравнения, герб первого еврея-дворянина Якоба Бассеви, пожалованный ему императором Священной Римской империи в 1622 году, содержит три пятиконечных звезды).

В XIX веке эмансипированные евреи избрали Звезду Давида в качестве национального символа, как еврейский аналог христианского креста. Именно в этот период шестиконечная звезда была принята практически всеми общинами еврейского мира. Она стала распространённым символом на зданиях синагог и еврейских учреждений, на памятниках и надгробиях, на печатях и бланках документов, на бытовых и религиозных предметах, в том числе и на занавесях, покрывающих шкафы, в которых в синагогах хранятся свитки Торы. В 1897 году на Сионистском конгрессе в Базеле Звезда Давида была утверждена в качестве официального символа сионистского движения. С точки зрения Гершона Шолема, у неё были два весомых достоинства, которые разглядели отцы сионизма: она была широко распространена по всем еврейским общинам и в то же время не являлась древним религиозным символом, олицетворяя еврейский народ, но не еврейскую религию, что было важно для идеологов нового, светского сионизма.

Еврейский символ

Истоки звезды как еврейского символа

Исследователь еврейских и иудейских символов Ури Офир цитирует раввина Моше Файнштейна, который в респонсе «Игрот Моше» (раздел Орах Хаим 3:15) указывает, что истоки Звезды Давида как еврейского символа неизвестны.

Тем не менее сам Офир выдвигает версию, что происхождение Звезды Давида связано с храмовой менорой. Под каждым из её семи светильников располагался цветок: «И сделай светильник из золота чистого; чеканный да сделан будет светильник; бедро его и стебель его, чашечки его, завязи его и цветы его должны быть из него» (Исх. 25:31). Ури Офир считает, что это был цветок белой лилии, который по форме напоминает Маген Давид. В поддержку этой теории он приводит древний перевод Библии Онкелоса на арамейский язык, где слово פרח (цветок) переведено как «лилия». Офир ссылается на раввина Авраама ибн Эзру (1093—1167), который в комментарии к Песни песней пишет, что в этом произведении ароматная лилия с её шестью лепестками (лилия, ивр. ‏שושן‏‎, на иврите имеет тот же корень, что и число 6 — ивр. ‏שש‏‎) символизирует еврейский народ:

Я — нарцисс Шарона, лилия долин! Как между тернами лилия, так подруга моя между дев. (Песн. 2:1—2)

Профессор Иехуда Феликс в книге «Природа и Земля Израильская в Библии» отождествляет библейскую лилию с белой лилией (Lilium candidum) — единственным видом лилий, произрастающим в этих местах в диком виде. Лепестки белой лилии, как показывает Офир, симметрично расположены и в раскрытом виде образуют правильную шестиконечную звезду, в настоящее время известную как Звезда Давида. Светильник располагался в центре цветка, таким образом, что священник зажигал огонь как бы в центре шестиконечной звезды. Офир приводит также и другое доказательство своей правоты. В Третьей книге Царств рассказывается о том, как царь Соломон приказал поставить по обе стороны от входа в Храм две огромных медных колонны, высотой около 9 метров. Эти колонны назывались Яхин и Боаз. В верхней их части был венец диаметром около двух метров в виде лилии: «А в притворе венцы на верху столбов сделаны [наподобие лилии]... И поставил столбы к притвору храма; поставил столб на правой стороне и дал ему имя Иахин, и поставил столб на левой стороне и дал ему имя Воаз. И над столбами поставил [венцы], сделанные [наподобие] лилии...» (3Цар. 7:19—22). Офир связывает это упоминание с версией о том, что и на меноре чашечки имели форму лилий, ссылаясь на текст Маймонида (Законы Храма, 3:3): «цветы [на меноре] такие же, как цветы на колоннах».

Менора находилась в Скинии, во время скитания евреев по пустыне, а затем и в Иерусалимском Храме, вплоть до разрушения Второго Храма. Таким образом, по мнению Офира, следует рассматривать Звезду Давида наряду с менорой как один из древнейших и наиболее важных еврейских символов.

Помимо версии, связывающей Звезду Давида с менорой, Офир приводит также версии, связывающие современное название символа непосредственно с царём Давидом. По этой версии Давид использовал шестиконечную звезду как свой личный символ, поскольку в его имени было две буквы «далет», в то время записывавшихся в виде треугольника. Таким образом, два наложенных треугольника, образующих шестиконечную звезду, могли служить ему своеобразной монограммой. Эта версия изложена, в частности, в книге Бецалеля Дойча «Маасе Бецалель». В то же время, согласно некоторым источникам, личная печать Давида содержала изображение не звезды, а пастушеского посоха и сумы.

Согласно легенде, Маген Давид был изображён на щитах воинов царя Давида. По другой версии, щиты были сделаны из кожи и укреплялись полосами металла в форме перекрещивающихся треугольников. Согласно третьей версии, сами щиты были шестиугольными. Ведущий сайт в области еврейской традиции Aish.com предлагает более позднюю датировку, согласно которой креплениями в виде шестиконечной звезды были впервые снабжены щиты еврейских воинов во время восстания Бар-Кохбы.

Примеры использования как еврейского символа

• Семейство Ротшильдов, получив дворянский титул, включило Маген Давид в свой фамильный герб в 1822 году.
• Немецкий поэт еврейского происхождения Генрих Гейне с 1840 года ставил гексаграмму вместо подписи под своими статьями в немецкой газете «Аугсбургер альгемайне цайтунг».

• В 1879 году в Российской империи властями был созван большой симпозиум раввинов в Санкт-Петербурге, где им были заданы семь вопросов об основах иудаизма. Один из вопросов был о значении Маген Давида.
• В 1897 году Первый сионистский конгресс принял проект флага сионистского движения, в центре которого располагался голубой Маген Давид и который известен сегодня в качестве флага Государства Израиль. Теодор Герцль, возглавлявший сионистское движение, предложил в своей книге «Еврейское государство» иной вариант: белый флаг, в центре которого семь золотых звёзд, однако его предложение не было принято. В том же году шестиконечная звезда украсила и обложку первого номера журнала «Ди Вельт», издаваемого Герцлем.
• Боксёр-тяжеловес Макс Бэр, выступавший на ринге в 1930-е годы, имел еврейские корни (не будучи иудеем по вероисповеданию), и вышел на ринг со Звездой Давида на трусах, когда боксировал с немцем Максом Шмелингом.

• Немалая «заслуга» в том, чтобы навсегда связать шестиконечную звезду с евреями, принадлежит нацистам. Во многих городах и странах Европы нацистские власти выбирали жёлтый Маген Давид в качестве отличительного знака еврея. Эта эмблема отделяла евреев от местного населения и служила в их глазах унизительным клеймом. Кроме того, звезда Давида использовалась в качестве опознавательного знака определённых категорий узников нацистских концлагерей, при этом часто (но не всегда) один из двух образующих её треугольников делался иного цвета в зависимости от категории заключенного, например, у «политических» — красный, у уголовников — зелёный, у так называемых «асоциальных элементов» — чёрный. Заключённые других национальностей и вероисповеданий «маркировались» одним цветным треугольником.
• В то же время, в США и Великобритании видели в Маген Давиде иудейский символ, аналогичный христианскому кресту, и по этой причине изображали Маген Давид на могилах еврейских солдат, погибших в рядах армий союзников, подобно тому, как отмечают крестом могилы христиан. На этом же настаивали и военные раввины. Жёлтая Звезда Давида на фоне двух голубых полос с белой полосой посередине служила эмблемой Еврейской бригады, которая была частью британской армии во время Второй мировой войны. Возможно, авторы этого символа тем самым хотели превратить жёлтую звезду нацистов в предмет гордости.
• После создания Государства Израиль было решено взять флаг сионистского движения, в центре которого изображён голубой Маген Давид, в качестве государственного флага. Обсуждались и другие варианты, среди прочих, включить во флаг семь золотых звёзд Герцля, однако комиссия, которая обсуждала этот вопрос, подчёркивала, что золотые звёзды, при этом, должны быть шестиконечными; предлагалось, помимо этого, включить в дизайн флага менору и скрижали Завета. Временное правительство Израиля приняло решение комиссии герба и флага и утвердило его 28 октября 1948 года. В то же время в качестве герба была выбрана более аутентичная и древняя еврейская эмблема — менора, образ храмового светильника. Некоторые израильские арабы, включая депутатов кнессета, утверждают, что они не могут чувствовать солидарность по отношению к государственному флагу, поскольку его составляют лишь еврейские символы, однако их оппоненты указывают на долгую историю использования Звезды Давида в мусульманской культуре.

Красный Маген Давид

Красный Кристалл

• В 1930 году в Тель-Авиве была создана еврейская организация скорой медицинской помощи — Маген Давид Адом. Название организации и её эмблема — шестиконечная звезда красного цвета на белом фоне — были унаследованы израильским обществом по оказанию неотложной медицинской помощи (аналогично названиям и эмблемам обществ Красного Креста и Красного Полумесяца). В 1950 году Маген Давид Адом был официально признан Государством Израиль. Однако международного признания он не получил, поскольку Международный комитет Красного Креста и Красного Полумесяца с 1949 года отказывался признать Маген Давид в качестве ещё одного символа международной организации. Несмотря на то, что Женевской конвенцией 1929 года за Персией и Египтом закреплялось право на собственную, отличную от международной, эмблему (соответственно, Красный Лев и Солнце), та же конвенция оговаривала, что никакие новые эмблемы приниматься не будут. В конце 2005 года, в результате усилий израильских дипломатов и представителей Американского Красного Креста, Международный комитет Красного Креста предложил проект третьего, «религиозно нейтрального» символа — красного ромба («Красный Кристалл»). Было принято решение о том, что страна, не желающая использовать крест или полумесяц, сможет использовать ромб или местную эмблему, заключённую в красный ромб. Тем самым, Международный комитет Красного Креста выразил согласие принять в свои ряды израильскую организацию, однако обусловил это тем, что эмблема красного Маген Давида останется в употреблении лишь на территории Израиля, в то время как за её пределами она будет заключена в красный ромб. Маген Давид Адом стал членом Международного комитета Красного Креста и Красного Полумесяца в июне 2006 года.
• Эмблема Армии обороны Израиля также основана на Звезде Давида.

Трактовки значения

Существуют многочисленные трактовки символического значения Звезды Давида, как традиционные, так и относительно новые, в том числе предложенные уже в XX веке.

Два начала

• Гексаграмма трактуется как соединение и сочетание двух начал: мужского (треугольник с «широкими плечами», направленный вершиной вниз) и женского (треугольник, направленный вершиной вверх).
• Маген Давид также трактуется как сочетание небесного начала (макрокосма), которое стремится к земле, и земного начала (микрокосма), стремящегося к небесам.

Четыре

• В древности считалось, что Маген Давид олицетворяет все четыре первоосновы: треугольник, обращённый вверх, символизирует огонь и воздух, в то время как другой треугольник, обращённый вниз, символизирует воду и землю. По другой версии, верхний угол треугольника, обращённого вверх, символизирует огонь, два других (левый и правый) — воду и воздух. Углы другого треугольника, обращённого одним из углов вниз, соответственно: милость, мир (покой) и благодать.
• По другой трактовке шестиконечная Звезда Давида символизирует Божественное управление всем миром: землёй, небом и четырьмя сторонами света — севером, югом, востоком и западом.

Шесть и модель мироздания

• Согласно трактовке раввина Элиягу Эссаса, этот знак символизирует 6 дней творения и отражает модель мироздания. Два треугольника — две направленности. Треугольник, направленный остриём вверх: верхняя точка указывает на Всевышнего и что Он — един. Далее расхождение этой точки влево и вправо указывает на появившиеся в процессе создания противоположности — Добро и Зло. Острие второго треугольника звезды Давида направлено вниз. От двух удаленных друг от друга вершин линии сходятся к одной — нижней, третьей. Эссас рассматривает второй треугольник как символ цели существования человека в объединении идей «правой» и «левой» сторон сотворённого мира.
• Шесть концов звезды — которой по традиции украшают сукку, особый шалаш, в котором евреи живут в дни праздника Суккот, — соответствуют шести «высоким гостям» (ушпизин), посещающим еврейскую сукку в первые шесть дней праздника Суккот: Аврааму, Исааку, Иакову, Моисею, Аарону и Иосифу. Объединяет же их всех седьмой «гость» — сам царь Давид.

Семь

• Согласно каббале, Маген Давид отражает семь нижних сфирот. Каждый из шести треугольников и шестиконечный центр символизируют одну из сфирот: треугольники, начиная с верхнего, по часовой стрелке, символизируют сфирот Тиферет, Хесед, Нецах, Малхут, Ход и Гвура, а центр — Йесод.

Двенадцать

• Маген Давид имеет 12 рёбер, что соответствует 12 коленам Израиля. По легенде, в годы скитаний в пустыне шатры колен Израилевых разбивались таким образом, что, соединяясь по три, образовывали шестиконечную звезду вокруг Скинии — духовного центра. Таким образом, Звезда Давида рассматривается как символ единства еврейского народа.

Другое

• Немецко-еврейский философ Франц Розенцвейг в своём главном философском труде «Звезда спасения» (1921) предложил трактовку Маген Давида как символического выражения отношений между Богом, человеком и мирозданием. Треугольник, лежащий в основании, по его мнению, олицетворяет три основных предмета, рассматриваемых философией: Бог, Человек и Мироздание. Второй треугольник, направленный вершиной вниз, олицетворяет связи между этими элементами — Творение, Откровение и Спасение. Наложение этих треугольников друг на друга и образует «Звезду спасения».

Примеры современных изображений

В государственной символике

• Флаг Израиля.
• Государственные символы США, например, Большая печать США (в её первой версии), содержат шестиконечную звезду в разных модификациях.
• Гербы немецких городов: шестиконечные и шестилучевые звёзды включены в гербы городов Шер, Гамбург и Гербштедт (последняя представляет собой классическую Звезду Давида).
• Гербы украинских городов — Полтавы, Тернополя, Конотопа и Энергодара.
• Герб российского города — Коломны.
• Герб Хорватии: шестиконечные звезды на двух из пяти зубцов короны, символизирующих части королевства (в прошлом), собственно Хорватию и хорватскую Далмацию.
• Флаг Бурунди: три шестиконечные звезды олицетворяют национальный девиз: «Единство. Работа. Прогресс».
• Колониальный флаг Нигерии (1914—1960 гг): две шестиконечных звезды располагались в нижней части герба Итальянского Сомали.
• Неофициальный флаг Северной Ирландии, а также флаг североирландских сепаратистов, включают в себя красную руку на фоне шестиконечной звезды, символизирующей, по одному из толкований, шесть графств Ольстера (на флаге британского губернатора Северной Ирландии это элемент геральдического щита, на «Ольстерском знамени» — самостоятельный центральный символ).

В информатике

• В таблице Unicode символу Звезды Давида соответствует U+2721 (✡).

См. также

• Гексаграмма (символ)
• Религиозные символы
• Иудаика
• Маген Давид Адом

Литература

На английском языке

• Dr. Asher Eder, «The Star of David»
• G.S. Oegema, Realms of Judaism. «The history of the Shield of David, the birth of a symbol» (Peter Lang, Germany, 1996) ISBN 3-631-30192-8
• [star-of-david.blogspot.com/2006/06/jewish-origin-of-star-of-david.html Uri Ofir, «The Jewish Origin of the Star of David»]
• Gershom Scholem. The curious history of the six-pointed star // Commentary. — 1949. — № 8. — P. 243—251.

На иврите

• אורי אופיר. [moreshet.co.il/UploadFiles/magenew.doc מקורו היהודי של המגן דוד: תמצית מחקר] (иврит). Moreshet.co.il. Проверено 1 октября 2012. [www.webcitation.org/6BTGFMmFL Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].
• אפרים דיינרד, ציון במשפט.
• הדבורה שנת תרמ"ה גיליון 33 וגיליון 40.
• ישראל יפה, האסיף תרמ"ו.
• המליץ תרנ"ח גיליון 11.
• תל תלפיות תרס"א, עמ' 164 ועמ' 183.
• מיכאל קוסטא, חתך הזהב, חותם שלמה ומגן דוד, ספרית פועלים, 1990.
• אורי אופיר, «הסמל»,הוצאת ספר לכל, 2001
• אורי אופיר, «הדגל», הוצאת ספר לכל, 2002
• אליק מישורי, «שורו הביטו וראו», איקונות וסמלים ציוניים בתרבות הישראלית, עם עובד

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/12556 Маген Давид] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Маген Давид // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• Gershom Scholem. [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/judaica/ejud_0002_0013_0_12997.html Magen David (from Encyclopedia Judaica)] (англ.). Jewish Virtual Library. Проверено 17 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BTGC8DoX Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].
• [www.jewish.ru/tradition/classics/law/2003/01/news994174083.php Маген Давид — еврейский знак?], Рав Адин Эвен Исраэль (Штейнзальц).
• [toldot.ru/rus_articles.php?art_id=1035 «Геометрическая» традиция], Нахум Пурер.
• [base.ijc.ru/new/site.aspx?STID=245090&SECTIONID=250382&IID=249367 Магендавид: история и легенды], Эммануил Менделевич
• [www.mfa.gov.il/MFA/MFAArchive/1990_1999/1999/2/King%20Solomon-s%20Seal King Solomon’s Seal]. Israel Ministry of Foreign Affairs.
• [www.mfa.gov.il/mfa/history/modern%20history/israel%20at%2050/the%20flag%20and%20the%20emblem The Flag and the Emblem]. Israel Ministry of Foreign Affairs.
• [magendavidalbum.blogspot.com אלבום מגן דוד]. Ресурс, посвящённый информации о Маген Давиде на иврите.
• [star-of-david.blogspot.com Star of David]. Ресурс, посвящённый информации о Маген Давиде на английском.
• [www.flickr.com/photos/zeevveez zeevveez’s photos]. Большая галерея изображений Маген Давида.
• [sammler.ru/index.php?s=cc1ae145d6fdf16456f8b203242b39bb&showtopic=11882 Магендавид в символике разных стран]. Форум коллекционеров.
• [toldot.ru/rus_magen_david.php Маген Давид — Щит Давида].
• [izrus.co.il/article.php?article=1050 Дискуссия о еврейской символике]

Отрывок, характеризующий Звезда Давида

Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]