Магон Баркид

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Магон
Место рождения

Карфаген

Дата смерти

203 до н. э.(-203)

Место смерти

Средиземное море

Принадлежность

Карфаген

Командовал

карфагенскими войсками во второй Пунической войне

Сражения/войны

Битва при Тицине,
Битва при Треббии,
битва при Тразименском озере,
битва при Каннах,
битва при Бекуле

Связи

Гамилькар Барка, Ганнибал, Гасдрубал Баркид

Магон (умер в 203 году до н. э.) — карфагенский полководец, младший сын Гамилькара Барки, брат Ганнибала, сыгравший важную роль во Второй Пунической войне. В 218—216 годах до н. э. он сражался с римлянами под командованием Ганнибала, в том числе в сражениях при Треббии и при Каннах. В 215—206 годах возглавлял одну из карфагенских армий в Испании и воевал с переменным успехом. Разгромил братьев Сципионов (212 год до н. э.), но в конце концов потерпел полное поражение от сына одного из них, Публия, при Илипе (206 год до н. э.) и переправился в Лигурию, откуда рассчитывал двинуться на соединение с Ганнибалом. Попытка прорыва через Галлию не удалась, и Магон, скорее всего, умер от раны, полученной в одном из последних сражений войны.





Биография

Происхождение и ранние годы

Отец Магона Гамилькар Барка принадлежал к карфагенской аристократии и вёл свой род от легендарной основательницы Карфагена Элиссы[1][2]. Магон был третьим и самым младшим сыном Гамилькара. О его детстве источники ничего не сообщают. Известно только, что Гамилькар дал своим сыновьям образование в эллинском духе[3], несмотря на наличие в карфагенском законодательстве прямого запрета на это[4], и что он старался привить сыновьям ненависть к Риму: «своих сыновей он вскармливал, как львов, натравливая их на римлян»[5].

Магон родился, когда Гамилькар воевал с римлянами в Сицилии на заключительном этапе Первой Пунической войны. Заключив мир с Римом (241 год до н. э.) и подавив Великое восстание наёмников (238 год до н. э.), Гамилькар отправился в Испанию, чтобы начать завоевание этой страны. Точно известно, что с ним был старший сын — Ганнибал[6][7][8]. На момент гибели Гамилькара в 228 году до н. э. в Испании находился и второй его сын — Гасдрубал[9]. Когда к старшим братьям присоединился Магон, неизвестно; во всяком случае, Полибий характеризует его как «человека, с ранних лет приученного к военному делу»[10].

В армии Ганнибала

Магон впервые упоминается в источниках под 218 годом до н. э., когда он принял участие в походе карфагенской армии во главе с Ганнибалом из Испании в Италию (средний брат Гасдрубал остался в Испании). Командуя конницей, он выполнял различные важные поручения своего старшего брата[11].

Когда карфагеняне в пути вышли к Родану и увидели, что противоположный берег удерживается враждебными им галлами, Магон во главе отряда конницы отправился вверх по течению, где перешёл реку, а потом напал на врага с тыла и захватил его лагерь[12] (согласно другой версии, это сделал Ганнон, сын Бомилькара[13]). Это позволило основным силам карфагенян переправиться на другой берег.

После перехода через Альпы и победы при Тицине (ноябрь 218 года) Магон возглавлял нумидийскую конницу на пути к Плаценции[14]. Согласно Целию Антипатру, он вплавь перешёл Пад с конницей и иберийской пехотой; но Ливий считает это неправдоподобным, говоря, что река слишком быстра для такой переправы[15]. Накануне битвы при Треббии (середина декабря 218 года) Магон с тысячей кавалеристов и тысячей пехотинцев расположился в засаде между рекой и карфагенским лагерем. Когда римскую армию заманили на западный берег, Магон с этими силами ударил в тыл римской пехоте, обеспечив таким образом победу. В результате погибло до двадцати тысяч солдат противника[16].

Весной 217 года до н. э. карфагенская армия совершила трудный переход из Галлии в Этрурию. Путь шёл через почти непроходимое болото; Магон возглавлял всю нумидийскую конницу и шёл за галлами, чтобы силой заставить эту самую ненадёжную часть войска держать строй и двигаться вперёд в случае бунта[17]. Согласно Полибию, только эта мера и помогла удержать галлов в строю[18].

О роли Магона в битве при Тразименском озере в июне 217 года, где карфагеняне нанесли новое серьёзное поражение римлянам, ничего не известно (всей конницей, согласно Ливию, здесь командовал Махарбал[19]). Полибий упоминает только совещание Ганнибала «с братом и друзьями» сразу после боя, где обсуждалось дальнейшее наступление[18].

В следующем году Магон был одним из командующих карфагенской армией в битве при Каннах. Вместе с Ганнибалом он, согласно Ливию и Полибию, возглавлял центр[20][21] — пехоту, которая, отступая, приняла на себя основной удар более многочисленного врага, но продержалась до атаки конницы в тыл римлянам[22]; согласно Аппиану, он командовал правым флангом[23]. Сразу после этой победы Магон с частью войска принял сдачу ряда городов Самния[24] или Бруттия[25].

В Карфагене

Вскоре после Канн Ганнибал отправил своего брата в Карфаген, чтобы сообщить о громкой победе и добиться новых подкреплений. В своей речи перед карфагенским сенатом Магон, согласно Ливию, описал все предварительные результаты войны: Ганнибал

сразился с шестью военачальниками — из них четыре были консулами, один диктатором и один начальником конницы — и с шестью консульскими войсками; врагов убито было больше 200 тысяч, а в плен взято больше 50 тысяч, из четырёх консулов двое были убиты, один ранен, а ещё один потерял всё войско и едва убежал с отрядом в 50 человек, начальник конницы, чья власть равна консульской, разбит и обращен в бегство; их диктатор считается замечательным военачальником, так как в сражениях никогда не участвовал. Бруттийцы, апулийцы, часть самнитов и луканцев на стороне пунийцев; Капуя, которая после поражения римлян под Каннами стала главным городом не только Кампании, но и всей Италии, предалась Ганнибалу. За столько таких побед следует возблагодарить бессмертных богов.

— Тит Ливий. История Рима от основания города, ХXIII, 11.[26].

В подтверждение своих слов Магон приказал высыпать перед заседающими кольца, снятые с павших в сражениях всадников и сенаторов Рима. Согласно Флору, таких колец набралось на два модия объёма[27], согласно другим источникам — до трёх с половиной модиев[28]. Продемонстрировав таким образом успехи карфагенского оружия, Магон попросил у своих слушателей подкреплений, продовольствия и денег для армии, воюющей в Италии[29].

Традиционный враг Баркидов Ганнон Великий заявил о бесплодности всех описанных Магоном побед[30]; тем не менее рассказ Магона вызвал всеобщее ликование. Было решено направить Ганнибалу деньги, 40 слонов, 4 тысячи нумидийских кавалеристов, а также навербовать в Испании 20 тысяч пехоты и 4 тысячи конницы для двух театров военных действий — испанского и италийского[31][32].

В следующем году Магон уже располагал в Африке 12 тысячами пехотинцев, полутора тысячами кавалеристов, двадцатью слонами и тысячей талантов серебра. Он собирался переправить всё это в Италию под охраной 60 военных кораблей, но из Испании пришли известия о серьёзных поражениях командовавшего там Гасдрубала и о переходе на сторону Рима большинства местных племён. В этих условиях карфагенский сенат решил направить Магона с набранными им войсками в Испанию[33].

Испания: Война с братьями Сципионами

На Пиренейском полуострове Магон объединил свои силы с Гасдрубалом и Ганнибалом, сыном Бомилькара. Римскими войсками в этом регионе командовали Публий и Гней Корнелии Сципионы. В 215 году карфагеняне осадили город Илитургис в верховьях Бетиса, но римляне пришли ему на помощь и одержали полную победу в сражении, хотя численное преимущество было не за ними. Затем карфагеняне потерпели ещё одно поражение при Индибилисе, где, по словам Тита Ливия, потеряли 13 тысяч человек убитыми[34]. Потери представляются историкам завышенными, но других данных нет[35].

В 214 году, пока римляне не успели вернуться со своей зимовки к северу от Ибера, Магон и Гасдрубал разбили «огромное войско испанцев»[36]. Они смогли бы установить контроль над всей Дальней Испанией, если бы не появление Публия Корнелия Сципиона, дошедшего до Акра Левке. В двух столкновениях карфагеняне нанесли армии Публия серьёзные потери и загнали на холм, когда на помощь брату пришёл Гней Корнелий. К Баркидам вскоре присоединился Гасдрубал, сын Гискона, но трём военачальникам не удалось в полной мере объединить свои силы. Три карфагенские армии находились в разных лагерях и не имели общего командования, что и стало одной из главных причин последовавших неудач. Карфагеняне не смогли помешать Гнею Сципиону прорваться в осаждённый ими Илитургис, а на следующий день проиграли большое сражение. Битву при Мунде они не проиграли только благодаря ранению Гнея Сципиона, но понесли большие потери и отступили. Римляне навязали им новый бой под Аврингой и здесь уже одержали полную победу. Магон набрал наёмников-галлов, но за этим последовало новое большое поражение карфагенской армии, при котором погибло больше 8 тысяч воинов[37].

Тем не менее в последующие годы Магон и его коллеги смогли стабилизировать ситуацию в Испании[38]. В 213 году до н. э. даже оказался возможным временный уход из региона Гасдрубала Баркида с частью сил для разгрома проримской партии в Нумидии[39].

В 211 году до н. э. братья Сципионы планировали уничтожить все три карфагенские армии в Испании. Но сначала они оказались ослаблены уходом от них 20 тысяч кельтиберов, а затем Магон и Гасдрубал, сын Гискона, разгромили при Кастулоне армию Публия Сципиона. Последний был атакован с трёх сторон карфагенянами, свессетанами и нумидийцами царевича Массиниссы и погиб в бою вместе с большей частью своей армии. После этого Магон с коллегой присоединились к Гасдрубалу Баркиду, который ещё до этого начал теснить Гнея Сципиона. Объединённые силы карфагенян окружили римлян на невысоком холме и прорвали их оборону. В схватке погиб и второй Сципион, но часть его воинов всё же смогла прорваться и отступить к Иберу, а потом закрепиться к северу от реки[40][41]. Орозий в связи с этими событиями пишет: «В Испании братом Гасдрубала были убиты оба Сципиона»[42].

Испания: Война с Публием Корнелием Сципионом Младшим

Уже в следующем году командиром римлян в Испании стал сын Публия Сципиона — тоже Публий. Он быстро добился полной победы на этом театре военных действий, используя разобщённость трёх карфагенских армий (Полибий сообщает, что трое военачальников рассорились между собой[43]), помощь иберов с севера полуострова и тактику коротких, но эффективных рейдов на юг, осуществлявшихся из греческих городов на левобережье Ибера[44].

В 209 году Сципион неожиданно даже для собственных подчинённых напал на Новый Карфаген — столицу Карфагенской Испании. Магон со своей армией находился в этот момент в районе Кастулона и не успел прийти на помощь городу (весь план Сципиона был построен на том, что любой из армий противника понадобилось бы не менее десяти дней на такой поход). Римляне взяли Новый Карфаген и захватили здесь огромное количество драгоценных металлов, припасов и воинского снаряжения, а также иберийских заложников. Это существенно ухудшило позиции карфагенян в регионе[45][46][47].

Гасдрубал Баркид в 208 году потерпел от Сципиона полное поражение при Бекуле. Магон появился на поле боя, когда его брат уже бежал на север, а римляне занимали сильную позицию на высоком холме. Оценив ситуацию, Магон ушёл, не пытаясь навязать противнику ещё одно сражение[48]. Позже состоялась трёхсторонняя встреча Магона и двух Гасдрубалов, на которой было решено: Гасдрубал Баркид идёт в Италию на соединение с Ганнибалом, Гасдрубал, сын Гискона, уводит две оставшиеся армии в долину Бетиса, а Магон отправляется с казной на Балеарские острова набирать наёмников[49][50].

В 207 году Магон снова действовал в Испании совместно с присланным из Африки Ганноном. Легат Сципиона Марк Юний Силан с всего десятитысячным войском неожиданно напал на них и разбил обоих, так что Ганнон попал в плен, а Магон был вынужден бежать в Гадес, сохранив только конницу[51][52]. В следующем году он сформировал с Гасдрубалом, сыном Гискона, армию в 50[53] или даже 70[54] тысяч пехоты и 4 500 всадников. При Илипе состоялось решающее для судеб Испании сражение.

Сначала Магон напал на армию Сципиона с конницей, рассчитывая застать римлян врасплох, но его атака была отбита[55]. В дальнейшем противники каждый день выстраивались друг против друга в одном порядке (самые сильные части в центре, слабые - по флангам), а вечером уходили в лагерь. Наконец, однажды Сципион вывел свою армию в поле неожиданно рано, причём лучшие части поставил на флангах и повёл их в атаку быстрее, чем центр. В результате самые боеспособные соединения карфагенян (ливийская пехота) были вынуждены бездействовать, ожидая приближения центра римского боевого порядка, в то время как на флангах сражавшиеся за Карфаген иберы и балеарцы были легко разбиты римскими легионерами. Тем не менее упорная схватка шла до полудня, пока у воинов Магона и Гасдрубала, оставшихся в этот день без завтрака, не начали иссякать силы. Карфагеняне бежали в лагерь. При этом источники молчат о действиях карфагенской конницы и о каких-либо попытках римлян захватить лагерь противника; вероятно, армии Сципиона эта победа далась нелегко[56].

Ночью карфагеняне оставили лагерь, но были настигнуты противником. В последовавшей резне спаслись только шесть тысяч воинов, организовавших оборону на высоком холме. Поскольку держаться здесь долго было нельзя, осаждённые начали переходить на сторону противника, и в конце концов Магон и Гасдрубал морем бежали в Гадес с горсткой людей[57][58]. Эти события означали окончательный проигрыш Карфагеном его борьбы за Испанию. Даже в Гадесе возник заговор, имевший целью сдать город римской армии. Магон вовремя узнал об этом, арестовал заговорщиков и отправил их в Карфаген[59].

Командование в Лигурии и Галлии

На просьбу Магона о высылке новых подкреплений для реванша в Испании[60] карфагенский совет ответил приказом переправиться в Италию, набрать как можно больше галлов и лигуров и присоединиться к Ганнибалу. Магон получил деньги на осуществление этого замысла и захватил всё золото и серебро, какое нашёл в Гадесе, в том числе и в храмах. Проплывая мимо Нового Карфагена, он попытался занять его внезапным нападением, но понёс потери и отступил. Затем он вернулся в Гадес, но и там его уже не впустили в город. Выманив хитростью высших должностных лиц города и распяв их, Магон окончательно уплыл из Испании (206 год до н. э.)[61].

Магон перезимовал на острове Менорка, а весной 205 года высадился в Лигурии с 12 тысячами пехотинцев и 2 тысячами всадников. Он без боя занял Геную и заключил союз с галльским племенем ингаунов. Эти события были восприняты римлянами как очень серьёзная угроза, подобная той, которую двумя годами ранее создал Гасдрубал Баркид; Ганнибал же отнёсся к ним с безразличием[62][63].

В дальнейшем Магон воздерживался от активных боевых действий, пополнял свою армию за счёт галлов и вёл успешную пропаганду в Этрурии. Знать ряда городов была готова перейти на его сторону, но консул Марк Корнелий Цетег смог удержать регион в подчинении Риму[64][65] (204 год до н. э.).

В 203 году Магон, видимо, попытался прорваться на юг: в землях инсубров он сразился с римской армией, которой командовали проконсул Марк Корнелий Цетег и претор Публий Квинтилий Вар. За счёт использования слонов Баркиду удалось было получить перевес, но римляне обратили слонов в бегство дротиками. Когда Магон получил тяжёлую рану в бедро, вся его армия побежала. Отступив к морю, Магон застал там карфагенских послов, приказавших ему возвращаться в Африку, где уже добился серьёзных успехов его старый противник Сципион[66][67].

Гибель

Данные источников о том, как закончилась жизнь Магона Баркида, расходятся. Согласно Ливию, он умер от раны у берегов Сардинии, когда возвращался в Африку[68]; согласно Зонаре, он доплыл до Африки и вскоре был снова отправлен в Италию[69]; согласно Корнелию Непоту, Магон, так же, как его брат, погиб в изгнании — или при кораблекрушении, или от рук собственных рабов[70]. Аппиан же утверждает, что Магон ещё во время битвы при Заме был в Лигурии[71]. Но ни один источник не рассказывает о заметном участии Магона в каких-либо исторических событиях после его отплытия из Лигурии, что делает, учитывая высокий статус Баркида, наиболее вероятной версию Ливия[72].

Остатки армии Магона сражались в составе армии Ганнибала при Заме, составив часть первой линии карфагенского боевого порядка[73].

В художественной литературе

Магон действует в повести Александра Немировского «Слоны Ганнибала»[74] и в романе Георгия Гулиа «Ганнибал, сын Гамилькара»[75].

Напишите отзыв о статье "Магон Баркид"

Примечания

  1. ↑ Силий Италик, I, 73-80.
  2. ↑ И.Кораблёв, 1981, С.9.
  3. ↑ И.Кораблёв, 1981, С.47.
  4. ↑ Юстин, 2005, ХХ, 5, 13.
  5. ↑ Зонара, 1869, VIII, 21.
  6. ↑ Полибий, 1994, III, 11.
  7. ↑ Тит Ливий, 1989, XXXV, 19.
  8. ↑ Корнелий Непот, 2.
  9. ↑ Диодор, XXV, 10, 3 - 4.
  10. ↑ Полибий, 1994, III, 71.
  11. ↑ И.Кораблёв, 1981, С.73, 82, 87.
  12. ↑ Зонара, 1869, VIII, 23.
  13. ↑ Тит Ливий, 1989, XXI, 27 - 28.
  14. ↑ Родионов Е., 2005, с.214.
  15. ↑ Тит Ливий, 1989, XXI, 47, 4 - 5.
  16. ↑ Родионов Е., 2005, с.220-224.
  17. ↑ Родионов Е., 2005, с.240.
  18. ↑ 1 2 Полибий, 1994, III, 79.
  19. ↑ Тит Ливий, 1989, XXII, 6, 11.
  20. ↑ Тит Ливий, 1989, XXII, 46, 7.
  21. ↑ Полибий, 1994, III, 114.
  22. ↑ Родионов Е., 2005, с.283.
  23. ↑ Аппиан, 2004, Война с Ганнибалом, 20.
  24. ↑ Тит Ливий, 1989, XXIII, 1, 4.
  25. ↑ Тит Ливий, 1989, XXIII, 11, 7.
  26. ↑ Тит Ливий, 1989, XXIII, 11.
  27. ↑ Флор, 1996, I, 22.
  28. ↑ Тит Ливий, 1989, XXIII, 12, 1 - 2.
  29. ↑ И.Кораблёв, 1981, С.138-139.
  30. ↑ Тит Ливий, 1989, XXIII, 12 - 13.
  31. ↑ Родионов Е., 2005, с.313.
  32. ↑ Лансель С., 2002, с.182-183.
  33. ↑ Лансель С., 2002, с.183.
  34. ↑ Тит Ливий, 1989, XXIII, 49, 13.
  35. ↑ Родионов Е., 2005, с.342-343.
  36. ↑ Тит Ливий, 1989, XXIV, 41, 1.
  37. ↑ Родионов Е., 2005, с.389-390.
  38. ↑ Родионов Е., 2005, с.395.
  39. ↑ Аппиан, 2004, Иберийско-римские войны, 15.
  40. ↑ Лансель С., 2002, с.216-217.
  41. ↑ Родионов Е., 2005, с.411-413.
  42. ↑ Орозий, 2004, IV, 17, 12.
  43. ↑ Полибий, 1994, Х, 6.
  44. ↑ Трухина Н., 1986, с.69.
  45. ↑ Родионов Е., 2005, с.451-452.
  46. ↑ Лансель С., 2002, с.223-224.
  47. ↑ Бобровникова Т., 2009, с.68-69.
  48. ↑ Бобровникова Т., 2009, с.100.
  49. ↑ Родионов Е., 2005, с.464.
  50. ↑ Лансель С., 2002, с.227.
  51. ↑ Родионов Е., 2005, с.476-477.
  52. ↑ Лансель С., 2002, с.238.
  53. ↑ Тит Ливий, 1989, XXVIII, 12, 13-14.
  54. ↑ Полибий, 1994, ХI, 20.
  55. ↑ Тит Ливий, 1989, XXVIII, 13.
  56. ↑ Родионов Е., 2005, с.482-483.
  57. ↑ Родионов Е., 2005, с.484.
  58. ↑ И.Кораблёв, 1981, С.241.
  59. ↑ Тит Ливий, 1989, XXVIII, 31.
  60. ↑ Родионов Е., 2005, с.492.
  61. ↑ Родионов Е., 2005, с.495.
  62. ↑ И.Кораблёв, 1981, С.243.
  63. ↑ Родионов Е., 2005, с.502.
  64. ↑ Тит Ливий, 1989, XXIХ, 36.
  65. ↑ Родионов Е., 2005, с.515.
  66. ↑ И.Кораблёв, 1981, С.258.
  67. ↑ Родионов Е., 2005, с.526-527.
  68. ↑ Тит Ливий, 1989, XXХ, 19.
  69. ↑ Зонара, 1869, IХ, 13.
  70. ↑ Корнелий Непот, 8.
  71. ↑ Аппиан, 2004, Пунические войны, 49.
  72. ↑ Родионов Е., 2005, с.527.
  73. ↑ Лиддел Харт Б., 2003, С.182.
  74. ↑ Немировский А. И. Слоны Ганнибала. — М.: Астрель, 2010. — 352 с. — ISBN 978-5-17-056602-0.
  75. ↑ Гулиа Г. Ганнибал, сын Гамилькара. — М.: АСТ, 2009. — 290 с. — ISBN 978-5-17-055449-2.

Литература

Первоисточники

  1. Аппиан Александрийский. Римская история. — СПб.: Алетейя, 2004. — 288 с. — ISBN 5-89329-676-1.
  2. Иоанн Зонара. Epitome historiarum. — Leipzig, 1869. — Т. 2.
  3. [ancientrome.ru/antlitr/nepot/hannibal-f.htm Корнелий Непот. О великих иноземных полководцах. Ганнибал]. Сайт «История Древнего Рима». Проверено 18 сентября 2015.
  4. Тит Ливий. История Рима от основания города. — М., 1989. — Т. 2. — 528 с. — ISBN 5-02-008995-8.
  5. Павел Орозий. История против язычников. — СПб.: Издательство Олега Абышко, 2004. — 544 с. — ISBN 5-7435-0214-5.
  6. Полибий. Всеобщая история. — М., 1994. — Т. 1. — 768 с. — ISBN 5-02-028227-8.
  7. Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2005. — 493 с. — ISBN 5-288-03708-6.

Вторичные источники

  1. Бобровникова Т. Сципион Африканский. — М.: Молодая гвардия, 2009. — 420 с. — ISBN 978-5-235-03238-5.
  2. Кораблёв И. Ганнибал. — М.: Наука, 1981. — 360 с.
  3. Лансель С. Ганнибал. — М.: Молодая гвардия, 2002. — 368 с. — ISBN 5-235-02483-4.
  4. Лиддел Харт Б. Сципион Африканский. Победитель Ганнибала. — М.: Центрполиграф, 2003. — 286 с. — ISBN 5-9524-0551-7.
  5. Мишулин А. Античная Испания. — М.: Издательство АН СССР, 1959. — 363 с.
  6. Родионов Е. Пунические войны. — СПб.: СПбГУ, 2005. — 626 с. — ISBN 5-288-03650-0.
  7. Трухина Н. Политика и политики "золотого века" Римской республики. — М.: Издательство МГУ, 1986. — 184 с.



 Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Диодор, И.Кораблёв, 1981, Корнелий Непот, Силий Италик, Флор, 1996
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Магон Баркид


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Магон_Баркид&oldid=80324995»