Магрибский арабский язык
| Магрибский арабский | |
| Страны: |
Алжир, Гибралтар, Западная Сахара, Ливия, Мавритания, Марокко, Тунис |
|---|---|
| Регионы: | |
| Общее число говорящих: |
73.212.000 |
| Классификация | |
| |
| Языковые коды | |
| ISO 639-1: |
— |
| ISO 639-2: |
— |
| ISO 639-3: |
— |
| См. также: Проект:Лингвистика | |
Магрибский арабский язык (араб. دارجة مغربية), или дарижа (араб. الدارجة) — термин для разновидностей арабского языка, на котором говорят на территории Магриба, в который входят Алжир, Ливия, Марокко, Тунис. В Алжире магрибский арабский в качестве разговорного изучали как отдельный предмет во время французской колонизации, и существуют несколько учебных пособий. Говорящие на магрибском называют свой язык как дарижа или дерижа, который означает «диалект» в современном арабском языке. Он в основном используется в качестве разговорного языка; письменное общение в первую очередь делается на современном стандартном арабском языке (или французском), вместе с новостным вещанием. Магрибский арабский используется почти для всех средств общения, а также в телевизионных драмах и на рекламных щитах в Марокко и Тунисе, в то время как современный стандартный арабский язык (الفصحى (al-)fuṣ-ḥā) используется для письма.
Разновидности
- Разновидности арабского языка
- Койне
- Бану-хилал:
- Джебли
- Джиджель
- Сицилийско-арабский язык (исчез)
- Мальтийский язык (произошёл от сицилийского языка, но под лексическим влиянием сицилийского, итальянского, французского и, в последнее время, английского языков)
- Бедуинские
Напишите отзыв о статье "Магрибский арабский язык"
Ссылки
- Singer, Hans-Rudolf (1980) «Das Westarabische oder Maghribinische» in Wolfdietrich Fischer and Otto Jastrow (eds.) Handbuch der arabischen Dialekte. Otto Harrassowitz: Wiesbaden. 249-76.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Магрибский арабский язык
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
