Мадо, до востребования
| Мадо, до востребования | |
| Mado, Poste Restante | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Марианна Гровс, Олег Янковский, Жан-Пьер Даруссен, Изабель Желина, Бернар Фрейд и др. |
| Оператор | |
| Композитор |
Жан-Луи Валеро |
| Кинокомпания |
Barnaba Films, Films A2 |
| Длительность |
96 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Мадо, до востребования» — режиссёрский дебют Александра Адабашьяна.
Сюжет
Мелодрама по мотивам романа Симоны Арес «Мадо». В маленькой французской деревушке живёт толстушка Мадо. Она работает почтальоном, разносит письма. Ведет в местной школе уроки, где рассказывает нравоучительные сказки детям. Она сама невинна и чиста, как ребёнок, мечтает о прекрасном принце. В деревушку приезжает режиссёр Жан-Мари Зелени для поиска натуры для своего нового фильма, и становится тем самым «принцем» для Мадо. Она тут же приглашает его на ужин, но осознавая свою непривлекательность, берет с собой свою подружку Жермену, местную проститутку. Худенькая, очаровательная Жермена сразу вызывает симпатию у режиссёра. А Мадо остается только наблюдать за их отношениями. Затем выясняется, что объект девичьих грез Мадо — неудачник, который теперь вместо художественных фильмов снимает рекламные ролики. Сняв очередной ролик он уезжает, а Мадо приходится лишь издали наблюдать за его трогательным прощанием с Жерменой. От отчаянья она решает утопиться, но потом отставляет эту мысль и только из реки наблюдает, как искренне беспокоятся о ней жители деревушки.
В ролях
- Марианна Гровс — Мадо
- Олег Янковский — Режиссёр Жан-Мари
- Жан-Пьер Даруссен — пастух
- Изабель Желина — Жермена
- Бернар Фрейд
- Мишель Виноградов — Анри Ламонт
- Оливье Пажо
- Андре Помарат
Съёмочная группа
- Автор сценария: Александр Адабашьян
- Режиссёр: Александр Адабашьян
- Оператор: Леван Пааташвили
- Композитор: Жан-Луи Валеро
Награды
- 1990 — Специальный приз МКФ в Каннах «Перспектива французского кино»
- 1990 — Приз Молодёжного жюри — Александр Адабашьян, МКФ «Европа чинема» в Равенне
Критика
Андрей Шемякин: «Режиссёр объясняет, что все это печальные комплексы обиженных детей. Что достаточно просто рассказать историю, хотя бы она и была высосана из пальца. Что натура все скажет о себе сама — её лишь важно правильно подать. Будем любоваться портретами, панорамами, узнавать цитаты, радуясь точности попадания, особенно в случае Янковского. Вспоминать, что и французам брошен намек — героиню фильма Клода Соте тоже звали Мадо. Восхищаться особой аурой картины, блистательно снятой Леваном Пааташвили»[1].
«Коммерсант»: «Простая история любви — трагической и безответной — становится у Адабашьяна метафорой человеческого одиночества, печальным символом времени — эпохи тотального непонимания.»[2].
Виктор Матизен: «Это прелестная история, которая мне нравилась ровно до тех пор, пока я не понял, что на моих чувствах очаровательным образом пытаются играть. Поняв это, я взбунтовался и закричал, подобно принцу Гамлету, что играть на мне нельзя.»[3]
Майя Туровская: «Это как бы простенькая картина, снятая в провинциальной Франции, вовсе не «по-заграничному», но с секретом. Грубая схема её вполне укладывается в то, что мы в советские времена любили называть «добрый фильм». Фокус в том, что трогательная история некрасивой и обыкновенной Мадо снята, как «добрый фильм» минус традиционная советская сентиментальность, неизбывная даже в «чернухе». Наша «чернуха» — чаще всего та же сентиментальность, вывороченная наизнанку. А Адабашьян сумел снять свой фильм легко, как пробег по клавиатуре, с обертонами отнюдь не тяжеловесного юмора. Одним словом, как-никак по-заграничному.»[3]
Наталья Ртищева: «В советском прошлом Александр Адабашьян был первым художником при дворе короля Никиты. А ныне он чуть ли не надежда французского кино. Однако в своем режиссёрском дебюте он, скорее, в ретроспективе, нежели в перспективе. «Мадо» кажется маленьким и изящным саженцем в большом саду, по которому мы уже гуляли.»[3]
Даниил Дондурей: «Взращенный на плодородной почве социалистических французских денег, французского сюжета, особой французской атмосферы, фильм Адабашьяна показался мне не претендующей на эпохальность киноновеллой. Без российской натуги и пластического надрыва. История почтальонши оставляет просветленное чувство — редкость в нашем Отечестве.»[3]
Александр Тимофеевский: «С точки зрения современной эстетики, очень странен этот экскурс в поэтику неореализма, благополучно скончавшегося в пятидесятые годы. Но с точки зрения мировосприятия русского человека, оказавшегося в Европе, более чем понятна апологетика традиционного мира: священники, проститутки, девственницы, патриархальные ценности. Столь же мило, сколь и скучно.»[3]
Андрей Плахов: «Фильм настолько французский, что все стереотипы явлены в нем с точностью до наоборот. Деревенскую толстушку-почтальоншу играет француженка в духе юной Наташи Андрейченко. А пресыщенного европейской славой режиссёра — Олег Янковский. Картезианская локальность замысла, напитанная чувственной провинциальной атмосферой, создает все предпосылки для приза Perspectives du cinema francais, который действительно присужден фильму в Канне. Кажется, русское кино скоро будут успешно делать иностранцы.»[3]
Александр Трошин: «У французского Адабашьяна кино получилось улыбчиво-печальное, как лето на повороте к осени, блаженно-ленивое, как задержавшееся в зените солнце. Притихшее — так, что слышно, как кадр пересекает назойливая деревенская муха. И не скучное, нет.»[3]
Напишите отзыв о статье "Мадо, до востребования"
Ссылки
[www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/3650/annot/ Информация о фильме на сайте Кино-театр.ру]
Примечания
- ↑ [seance.ru/n/9/limage-russe/mado-do-vostrebovaniya/totalnaya-lyubov/ Андрей Шемякин. «Тотальная любовь»]// «Сеанс» №9
- ↑ [www.kommersant.ru/doc-rss.aspx?DocsID=35962 Вадим Соколовский. «Александр Адабашьян снял фильм о любви»]//«Коммерсантъ» №7(230), 19 января 1993 года
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [seance.ru/category/n/9/limage-russe/mado-do-vostrebovaniya/seansu-otvechayut/ «Мадо, во востребования»]//«Сеанс» №9
Отрывок, характеризующий Мадо, до востребования
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
