Мазаньелло
Мазаньелло, аббревиатура от Томазо Аньелло (итал. Masaniello; итал. Tommaso Aniello d'Amalfi; 1623 — 16 июля 1647) — предводитель восстания в Неаполе в 1647 году.
Неаполитанское население изнемогало под бременем налогов и вымогательств со стороны испанского правительства. Притеснения приняли особенно невыносимый характер, когда вице-королём стал Родриго Понсе де Леон, герцог Аркос. 7 июля вспыхнуло восстание. На базарной площади торговцы фруктами отказались платить наложенную на них пошлину. Масса народа, толпившаяся на улицах по случаю праздника, приняла участие в споре.
Мазаньелло, молодой рыбак, торговавший фруктами, убил одного из чиновников. Пример его нашёл подражателей. Толпа с криками «долой пошлину» направилась к таможням, разрушила их и опустошила, затем открыла тюрьмы и навела ужас на вице-короля, поспешно бежавшего из города. Вечером народ, собравшись на площади, провозгласил начальником города Мазаньелло, который немедленно издал указ, гласивший, что «всякий, кто не поступит в течение суток в ряды восставших, будет казнён».
Каждый день Мазаньелло в костюме рыбака восседал под балдахином на площади, творя суд — его приговоры немедленно приводились в исполнение. Между тем три сотни бандитов напали на приверженцев Мазаньелло, желая разграбить город; Мазаниелло отразил их нападение, храбро сражаясь впереди своих товарищей, и этим окончательно привлёк к себе сердца всех и стал идолом толпы.
Чуждый всякого честолюбия и лукавства, Мазаньелло в политическом отношении являлся совершенно неопытным человеком, которого очень легко было обойти. Это удалось кардиналу Филомарино и легисту Дженовино. Они убедили Мазаньелло согласиться на капитуляцию на следующих условиях: народ получает равные с дворянством политические права и сохраняет оружие до подтверждения договора испанским королём; налоги, установленные после короля Карла V, отменяются; восставшим даруется амнистия. В сопровождении громадной толпы Мазаньелло отправился в собор, где вице-король поклялся свято соблюдать договор. После присяги Мазаньелло заявил, что его миссия окончена, разодрал свои роскошные одежды и пешком отправился в свою убогую хижину.
С этого дня у Мазаньелло проявились признаки безумия. Народ, однако, продолжал слепо повиноваться Мазаньелло и исполнять самые его дикие приказания. При таком положении дел для вице-короля нетрудно было восстановить против него толпу: 16 июля Мазаньелло убили, его голову посадили на пику, а тело бросили в грязь. На другой день народ раскаялся, отыскал труп своего бывшего вождя и устроил ему торжественные похороны: его тело в сопровождении 550 священников и 80-тысячной толпы народа было перевезено в церковь, где его похоронили. Герцог Аркос блестящими обещаниями убедил народ сложить оружие, а затем велел бомбардировать город и предал его грабежу.
История мятежа Мазаньелло получила широкую известность в России пушкинского времени благодаря успеху оперы «Немая из Портичи». Е. А. Баратынский писал:
Неаполь возмутил рыбарь,
И, власть прияв, как мудрый царь,
Двенадцать дней он градом правил;
Но что же? — непривычный ум,
Устав от венценосных дум,
Его в тринадцатый оставил!
Напишите отзыв о статье "Мазаньелло"
Отрывок, характеризующий Мазаньелло
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
