Мазар

Маза́р (араб. مزار — место, которое посещают) — могила мусульманского «святого» (авлия). В первые века исламской истории поклонение каким-либо объектам считалось проявлением язычества. До середины X в. даже могила Мухаммада не была предметом поклонения. В конце IX в. зафиксировано сооружение мавзолеев (кубба) и мечетей над могилами сподвижников Пророка (асхабов) и почитаемых исламских богословов (улемов). Культ «святых» и их могил быстро развивается с конца X века. Особенно большую роль в этом сыграл суфизм, в котором существует почитание духовных наставников (муршидов, шейхов) и традиция посещения их могил (зиярат). Суфии считали, что молитвы, переданные через шейхов-посредников, действеннее тех, которые обращены непосредственно к Аллаху.

Объектом поклонения становятся также места, связанные с библейскими и кораническими пророками. Первоначально могилы «святых», как и другие религиозные достопримечательности, назывались машхадами. Вокруг мазаров иногда появляются мечети и обители. Нередко они становятся ядром целых городов (Мазари-Шариф в Афганистане, Неджеф в Ираке и др.).

Литература

• Большаков О. Г. [www.academia.edu/800250/_._M._1991 Мазар] // Ислам: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Прозоров. — М. : Наука, 1991. — С. 151.</span>

Отрывок, характеризующий Мазар

– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.