Мазаринетки
Поделись знанием:
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Мазаринетки (фр. Mazarinettes) — семь племянниц кардинала Мазарини, вместе с тремя племянниками выписанные им во Францию из Италии в 1647 и 1653 годах и впоследствии чрезвычайно удачно выданные им замуж за знатнейших представителей аристократии благодаря огромным приданым.
В 1647 году во Францию приехали Лаура-Виктория и Олимпия Манчини, их брат Паоло и Анна Мария Мартиноцци, а в 1653—1655 годах прибыли остальные. Во время прибытия во Францию девочкам было от семи до тринадцати лет. Они обучались вместе с юным королём, что ставило их в один ранг с принцессами крови.
Содержание
Семья Мазарини
- Пьетро Мазарини — отец кардинала ∞ Ортензия Буфалини
- Джулио Раймондо Мазарини — кардинал
- Джиролама (Джеронима) Мазарини (1608/1614 — 29 декабря 1656) — сестра кардинала ∞ барон Лоренцо Манчини (1602—1650)
- Лаура Манчини (1636—1657) ∞ герцог Людовик де Вандом
- Луи Жозеф де Вандом, выдающийся полководец
- Паоло Джулио Манчини (1636—1652/1654), близнец Лауры, погиб в битве при Сент-Антуане[1]
- Олимпия Манчини (1638—1708), также возлюбленная короля Людовика ∞ граф Евгений Мориц Савойский (1635—1673)
- Евгений Савойский, выдающийся полководец
- Мария Манчини (1639—1715), первая любовь Людовика XIV ∞ Лоренцо Онофрио Колонна, герцог Тальяколи, князь Палиано и Кастильоне
- Филипп Манчини (1641—1707), герцог Неверский, был любовником брата короля, герцога Филиппа Орлеанского ∞ Габриэль де Дама де Тьянж (1656—1715), племянница мадам де Монтеспан
- Маргарита Манчини (1643-?)
- Альфонсо Манчини (1643—1658) был устроен дядей в Клермонский коллеж с полным пансионом. Однажды захотел, чтобы друзья покачали его на одеяле. Своды коллежа были низкими, а однокашники качали Альфонсо столь усердно, что подбросили его до самого потолка. Альфонсо сильно ударился головой о балку и упал, весь залитый кровью. Спасти его могла только трепанация черепа, но он не перенес эту операцию. Два дня спустя после несчастного случая Альфонсо умер.[2]
- Гортензия Манчини (1646—1699), самая красивая из сестер, также возлюбленная короля Людовика ∞ Арман Шарль де ла Порт, герцог Ла Мейере (1632—1713). Сбежала от мужа в Лондон и стала фавориткой Карла II.
- Поль Жюль де ла Порт, герцог Мазарен и Мейере (1666—1731)
- Арман Фелис де ла Порт Мазарен (1691—1729), в замужестве де Майи. 4 из 5 её дочерей стали любовницами Людовика XV.
- Поль Жюль де ла Порт, герцог Мазарен и Мейере (1666—1731)
- Анна Манчини (1647-?)
- Мария Анна Манчини (1649—1714), также возлюбленная короля, патронесса Расина и Лафонтена ∞ Морис Жодефруа де ла Тур д’Овернь, герцог де Буйон (1636—1721)
- Лаура Манчини (1636—1657) ∞ герцог Людовик де Вандом
- Лаура Маргарита Мазарини — сестра кардинала ∞ Джироламо Мартиноцци
- Лаура Мартиноцци (1635/38/39-1687) ∞ Альфонсо IV д'Эсте, герцог Моденский
- Мария Моденская, королева Англии
- Анна Мария Мартиноцци (1637—1672) ∞ Арман де Бурбон, принц де Конти
- Лаура Мартиноцци (1635/38/39-1687) ∞ Альфонсо IV д'Эсте, герцог Моденский
- Laura Mancini 01.jpg
Лаура Манчини
- Olympia Mancini by Mignard.png
Олимпия Манчини
- MarieManciniJacobFerdinandVoet1660-1680.jpg
Мария Манчини
- HortenseManciniJacobFerdinandVoet1675.jpg
Гортензия Манчини
- Marie-Anne Martinozzi (née Mancini), Duchess of Bouillon by Benedetto Gennari.jpg
Мария Анна Манчини
- LauraMartinozzi.jpg
Лаура Мартиноцци
- AnneMarieMartinozzi02-2.jpg
Анна Мария Мартиноцци
См. также
Напишите отзыв о статье "Мазаринетки"
Примечания
Литература
- Combescot Pierre. Les petites Mazarines. — Paris: Grasset, 1999. — ISBN 2-246-47761-1.
- Guth Paul. Mazarin. Frankreichs Aufstieg zur Weltmacht. — Frankfurt: Societäts-Verlag, 1973. — P. 637−670.
- Hillairet Jacques. Les Mazarinettes ou, Les sept nièces de Mazarin. — Paris: Éditions de Minuit, 1976. — ISBN 2-7073-0138-8.
- Renée Amédée. [books.google.de/books?id=nsY5AAAAcAAJ&printsec=frontcover Die Nichten Mazarin’s. Studien der Sitten und Charaktere im 17. Jahrhundert]. — Dresden: Rudolf Kuntze, 1858.
- (1867) «Les Mazarines». Revue du XIXe siècle 4: 323−331.
- Savoie-Carignan Guy Jean Raoul Eugène Charles Emmanuel de. [www.archive.org/stream/sevenrichestheir00sois#page/7/mode/2up The seven richest heiresses of France]. — London: J. Long, 1911.
Отрывок, характеризующий Мазаринетки
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
