Мазей (сатрап Киликии)

Мазей (лат. Mazaeus или Mazday; ок. 385—328 до н. э.) — сатрап провинции Киликия в Малой Азии при персидском царе Артаксерксе III и Вавилонии при Александре Великом.

Назначен Артаксерксом III правителем Киликии в 361 до н. э., затем к его сатрапии была присоединена территория Заречья (Abar naharâ — буквально «за рекой», то есть за Евфратом), включавшая в себя Сирию, Ливан и Израиль. Расширение произошло в ходе повторного завоевания Финикии, когда город Сидон, поддержанный египетским фараоном Нектанебом II и 4 тысячами греческих наёмников под командованием Ментора, восстал против персидского владычества. В правление Дария III (336—330 до н. э.) к сатрапии Мазея была добавлена и Месопотамия (Birît nârim — Междуречье), то есть он стал одним из важнейших сатрапов империи Ахеменидов. Царь Дарий даже обещал ему руку своей старшей дочери Статиры.

В 334 до н. э. Александр Македонский вторгся в Малую Азию, в 333 до н. э. — одержал победу при Иссе. Греческие источники не упоминают участия Мазея в этой битве и последующих событий, вплоть до обороны Фапсака; вероятно, в это время он был назначен Дарием сатрапом Вавилонии. В августе 331 до н. э. Мазей с несколькими тысячами всадников был послан защищать Фапсак — крепость, защищавшую брод на Евфрате на пути к Вавилону, — однако покинул позиции при приближении македонских войск. По словам Диодора (17.55), он не верил в возможности Александра пересечь большую реку с сильным течением и предпочел разорять близлежащие местности (тактика «выжженной земли»).

Однако армия Александра успешно переправилась. Вскоре произошло решающее сражение, положившее конец Персидской державе. Арриан упоминает, что к битве при Гавгамелах Мазей привёл отряды сирийцев из Келесирии и Месопотамии (то есть из своей сатрапии).

В битве при Гавгамелах Мазей сражался на правом крыле против военачальника Александра Пармениона и настолько сильно атаковал его, что Парменион приказал известить Александра, если он не придет на помощь, то его войска побегут. Александру пришлось повернуть свою конницу от отступающих сил Дария на помощь теснимому Пармениону.

После поражения Дарий бежал в Мидию, Мазей вернулся в Вавилон. Когда Александр объявил, что Вавилон не будет отдан на разграбление, Мазей сдал большой, хорошо укрепленный город без боя. Александр оставил ему сатрапию Вавилона — это было первое назначение перса на такой высокий пост. В последующем и другие высокопоставленные персидские вельможи стали один за другим переходить на сторону македонского царя, сохраняя свои владения. Сыновья Мазея участвовали в преследовании Дария. Мазею единственному из персидских сатрапов на службе Александра было позволено чеканить монету, причем он использовал старый штамп со своим именем на нём. После его смерти имя исчезает с монет, хотя привычный народу рисунок на монетах ещё долго остаётся.

Умер Мазей в 328 году до н. э.

Источники

• [militera.lib.ru/h/arrian/index.html Арриан Поход Александра. — М.: МИФ, 1993]
• [militera.lib.ru/h/rufus/index.html Квинт Курций Руф История Александра Македонского. — М.: Издательство МГУ, 1993]
• Циркин Ю. От Ханаана до Карфагена. Москва, 2001. ISBN 5-271-01788-5.
• [www.sno.7hits.net/lib/schach/index.htm Шахермайр Ф. Александр Македонский (Сокр. пер. с немецкого М. Н. Ботвинника и Б. Функа), М.: Наука, 1986]

Отрывок, характеризующий Мазей (сатрап Киликии)

Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.