Мазе, Яков Исаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Яков Исаевич Мазе
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Яков Исаевич Мазе (18591924) — крупный общественный деятель еврейства России, главный раввин Москвы с 27 октября 1893 года по 20 декабря 1924 года.





Биография

Родился в хабадской семье в Могилёве. Закончил гимназию в Керчи. Увлекся палестинофильскими (ранне-сионистскими) идеями и основал группу «Брах доди». Получил юридическое образование в московском университете. В годы учёбы вступил в «Хибат Цион». В 1884 году вмете с Усышкиным и Членовым создал кружок «Бней Цион». Мазе принадлежал к закаленному поколению восьмидесятников, взгляды которых формировались в годы разгула антисемитизма. Молодёжь тех лет активно воспринимала идеи сионизма и стремилась к возрождению национальной культуры. В 1890 году совершил поездку в Палестину с целью закупки земель. В 1893 году, при содействии раввина Мазе, в Москве начинает работать Общество любителей древнееврейского языка и в этом же году, после высылки Зелика Минора назначен казённым раввином (en) Москвы.

Выступал как эксперт по иудаизму на деле Бейлиса; его выступление произвело большое впечатление. В. Д. Бонч-Бруевич, освещавший процесс в качестве журналиста, писал о выступлении Мазе:

И он, небольшого роста, вставши на стул, чтобы его было видно из-за пюпитра, все громче и громче свидетельствует здесь о религиозном сознании своего народа, о священных обрядах, нравах и обычаях его. (…) С первых же слов, взволнованных и страстных, переходящих в гнев пророка, когда говорит он о кощунственных прикосновениях к слову Божию, — в зале воздается настроение жгучее, хватающее за сердце. (…)Глубокий знаток Библии, Талмуда, Каббалы и многих иных книг еврейской письменности, раввин Мазе понятно, ясно, толково разъясняет все то, что интересовало судей и стороны в этом беспримерном, изумительном процессе[1].

В 1914 году, когда началась Первая мировая война, раввин Мазе от имени евреев Москвы в Большом Кремлёвском дворце докладывал Николаю II об участии евреев Москвы в деле защиты Отечества, об устройстве в Московской хоральной синагоге лазарета для раненых.

В 1916 году в Москву приехал поэт Хаим-Нахман Бялик, и во многих залах города проходили его творческие вечера. По инициативе Мазе был основан Детский фонд им. Бялика для издания детской литературы на еврейском языке.

После Февральской революции раввина Мазе избрали по еврейскому национальному списку во Всероссийское Учредительное собрание. В 1921 году, встречался с Горьким, а затем, в июле того же года, с Лениным, пытаясь остановить погромы на Украине и гонения против религии в СССР. В 1923 году обратился к Калинину и Дзержинскому с протестом против попыток закрытия хоральной синагоги.

Яков Мазе, раввин и общественный деятель скончался 20 декабря 1924 года. Его тело было перенесено в Большой молитвенный зал Хоральной синагоги и тысячи людей пришли отдать долг памяти этому выдающемуся человеку. Похоронен на Дорогомиловском кладбище. В 1939 году останки Якова Мазе перезахоронены на Востряковском кладбище. В его честь названа улица в Тель-Авиве.

Труды

  • Зихронот (мемуары) в 4-х томах — Тель-Авив, 1936.

Известные высказывания

  • «Революцию делают Троцкие, а расплачиваются за неё Бронштейны».

Книги о нём

  • Раввин Мазе — Зеэв Рабинер

Напишите отзыв о статье "Мазе, Яков Исаевич"

Примечания

  1. [ldn-knigi.lib.ru/JUDAICA/Bo_Bru-Beil.htm В. Д. Бонч-Бруевич. Знамение времени]

Ссылки

  • Выступление Я. Мазе на процессе Бейлиса — [ldn-knigi.lib.ru/JUDAICA/StenBeil/Beilis_Steno.htm Дело Бейлиса. Стенографический отчёт], т.2, стр. 431 слл.
  • [www.eleven.co.il/article/12564 Мазе Я‘аков] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  • [www.keroor.ru/ru/synagogue/144.html КЕРООР].

Отрывок, характеризующий Мазе, Яков Исаевич


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.