Мазуров, Георгий Николаевич

Георгий Николаевич Мазуров
Дата рождения	18 мая 1867(1867-05-18)
Дата смерти	1918(1918)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Российский Императорский флот
Годы службы	1886—1917
Звание	генерал-майор
Командовал	миноносец № 102 отдельный Морской батальон Морской полк Морская бригада
Сражения/войны	Военные действия в Китае Русско-японская война Первая мировая война
Награды и премии

Георгий Николаевич Мазуров (18 мая 1867 — 1918) — русский военный моряк, генерал-майор флотского экипажа.

Биография

Георгий Мазуров родился в семье корабельного инженера генерал-лейтенанта Николая Матвеевича Мазурова.

27 апреля 1887 года он окончил Морское училище с производством в чин мичмана, а в 1891 году — закончил Артиллерийский Офицерский класс.

27 апреля 1892 года Георгий Мазуров был переведен в Гвардейский флотский экипаж и в 1892—1895 годах совершил заграничное плавание на крейсере «Рында». 1 января 1894 года он был произведен в чин лейтенанта.

В 1899 году Мазуров совершил заграничное плавание на императорской яхте «Полярная звезда» и 18 апреля того же года был награждён орденом Св. Станислава 3-й степени.

В 1900—1901 годах, в должности артиллерийского офицера крейсера «Адмирал Нахимов» Георгий Николаевич принимал участие военных действиях в Китае.

Во время русско-японской войны, в должности вахтенного начальника крейсера «Адмирал Нахимов», Георгий Николаевич участвовал в походе 2-й Тихоокеанской эскадры. Во время перехода, 6 декабря 1904 года был награждён орденом Св. Анны 3-й степени, 17 апреля 1905 года был произведен в чин капитана 2-го ранга и переведен в 3-й флотский экипаж.

14-15 мая 1905 года Мазуров участвовал в Цусимском сражении и был ранен. После гибели крейсера был спасен из воды японским вспомогательным крейсером «Садо-мару» и взят в плен. Находился в плену до 1 ноября 1905 года, а 5 ноября прибыл во Владивосток на пароходе «Владимир».

После окончания войны, с 20 марта 1906 года, Георгий Николаевич являлся членом комиссии для производства теоретического экзамена чинам учебно-артиллерийского отряда Балтийского флота, а с 28 марта по 24 апреля 1906 года командовал миноносцем № 102. Затем он был переведен на должность старшего офицера крейсера «Память Азова» и летом того же года, во время мятежа на крейсере был тяжело ранен.

За отличие в русско-японской войне, Георгий Мазуров был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

4 ноября 1906 года Мазуров был назначен старшим офицером крейсера «Паллада» и занимал эту должность до 1 августа 1908 года, когда был назначен исправляющим должность помощника командира 2-го флотского экипажа по хозяйственной части. 25 марта 1912 года он был произведен в чин капитана 1-го ранга и утвержден в занимаемой должности.

Кроме непосредственной служебной деятельности Георгий Николаевич являлся членом и председателем комиссии для медицинского осмотра и приема новобранцев, член суда чести для штаб-офицеров, состоящих в частях Морского ведомства, расположенных в С.-Петербурге, его окрестностях и Архангельске, а также во время создания храма «Спас-на-водах» занимался составлением списков погибших. За отлично-усердную службу он удостаивался Монаршего благоволения.

Вечером 2 июня 1912 года, находясь в отпуске, Георгий Николаевич совершал полет на аэроплане Фарман пассажиром с летчиком, поручиком 7-й воздухоплавательной роты Гартманом. При неудачном спуске был выброшен из аппарата, сломал правую ключицу и получил легкие ушибы тела.

После начала Первой мировой войны, Георгий Николаевич был назначен командиром отдельного батальона 2-го флотского экипажа и принимал участие в боях, за отличие в которых был награжен мечами к орденам Св. Анны 2-й степени и Св. Владимира 3-й степени. 19 января 1915 года «за отличие в делах против неприятеля» Мазуров был произведен в чин генерал-майора и в марте был назначен командиром Морского полка особого назначения.

В 1916 году он участвовал в обороне реки Припяти, за что удостоился Высочайшей благодарности и был награждён орденами Св. Станислава 1-й степени с мечами и Св. Анны 1-й степени с мечами.

11 сентября 1916 года Георгий Николаевич был назначен начальником Морской бригады особого назначения и командовал ей до революции.

С конца 1917 года Мазуров проживал в Петрограде и вероятно в начале сентября 1918 года, вместе с братом Николаем Николаевичем, был утоплен в числе заложников на барже в Финском заливе, около Кронштадта.

23 марта 1919 года английский военный священник Ломбард сообщал лорду Керзону: «…В последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены, и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе, многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой». Таким же способом – «потоплением на барже землечерпательного каравана» – были умерщвлены вице-адмирал В.К. Гирс, инженер-генерал-лейтенант А.И. Моисеев, инженер-генерал-майор В.И. Невражин и многие другие. В своих «Воспоминаниях» об этом же свидетельствует известный инженер-гидрограф-геодезист А.П. Белобров*. Он пишет, что в августе 1918 года он был командиром эсминца «Амурец», напротив которого на Неве у Николаевского моста стояла большая деревянная баржа, куда свозили многих офицеров, в том числе и Г.Н. Мазурова, отца его однокашника Николая Георгиевича Мазурова. Баржу увели в сторону Кронштадта, но до Кронштадта она не дошла, её затопили.

Семья

• Отец — Николай Матвеевич Мазуров (1829 — ?) — кораблестроитель, генерал-лейтенант.
• Мать — Надежда Фёдоровна Мазурова (урождённая Якимовская)
• Брат — Николай Николаевич Мазуров (26.11.1860 — ок. 1918), генерал-майор, командир 19-го драгунского Архангелогородского полка, участник Первой мировой войны.
• Брат — Леонид Николаевич Мазуров (10.05.1869 г. р.), офицер, действительный статский советник, эмигрировал из России в 1920 году.
• Сестра — Надежда Николаевна Мазурова (28.12.1870 г. р.)
• Сын — Николай Георгиевич Мазуров (4 марта 1893—1921) — лейтенант, участник Кронштадтского восстания 1921 года. Расстрелян в числе пленных участников восстания
• Сын — Георгий Георгиевич Мазуров (11 апреля 1909—8 мая 1981) — 11-кратный чемпион СССР по прыжкам в воду, заслуженный мастер спорта СССР, почетный председатель всесоюзной федерации по прыжкам в воду, участник Великой отечественной войны.

Ссылки

• [www.navy.su/persons/14/gn_mazurov.htm Георгий Николаевич Мазуров]

Отрывок, характеризующий Мазуров, Георгий Николаевич

– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.