Манн, Майкл

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Майкл Манн»)
Перейти к: навигация, поиск
Майкл Манн
Michael Mann
Имя при рождении:

Майкл Кеннет Манн (англ. Michael Kenneth Mann)

Дата рождения:

5 февраля 1943(1943-02-05) (81 год)

Место рождения:

Чикаго, США

Гражданство:

США США

Профессия:

кинорежиссёр, сценарист, кинопродюсер

Карьера:

1971 — наст. время

Награды:

BAFTA (2005)
«Эмми» (1979, 1990)

Майкл Манн (англ. Michael Mann; род. 5 февраля 1943 года, Чикаго, США) — американский кинорежиссёр, сценарист и продюсер, лауреат премий BAFTA и «Эмми», а также четырёхкратный номинант на премию «Оскар».





Биография

Родился 5 февраля 1943 года в Чикаго в семье Эстер и Джека Маннов, торговцев бакалейными товарами. Отец Майкла, Джек, — украинский эмигрант и ветеран Второй мировой войны. Манн был близок с отцом и дедом по отцовской линии, русским эмигрантом, участником Первой мировой войны. Вырос Манн неподалеку от парка Хумбольд в Чикаго и в подростковом возрасте с головой погрузился в стремительно набирающую популярность музыку блюз.

Изучал английский язык в университете Висконсина-Мэдисона, проявлял интерес к геологии, истории и архитектуре. В это же время он впервые увидел «Доктора Стрейнджлава» Стэнли Кубрика и тут же влюбился в кино. В одном из последних интервью Манн рассказывает насколько сильно на него повлиял этот фильм:

Это показало всему моему поколению киноделов, что со зрителем можно говорить совершенно открыто и честно, и тогда, в свою очередь, он оценит кино по достоинству. Другими словами, чтобы стать частью индустрии коммерческих фильмов, чтобы стать серьёзным лицом в кинематографе, вовсе не обязательно снимать такие картины, как «Семь невест для семерых братьев» и мучиться на низких должностях. Это ведь и имел в виду Кубрик, и потому с тех пор я полюбил его работы, и на меня самого они оказали значительное влияние.

В середине 1960-х он переехал в Лондон, частично чтобы «закосить» от армии во время вьетнамского призыва, хотя для службы он был негоден по причине заболевания астмой. Но главной целью было получение диплома Лондонской школы кино (англ.). Он провел в Великобритании семь лет, посещая киношколу, а затем работал над рекламными роликами бок о бок с такими современниками, как Алан Паркер, Ридли Скотт и Эдриан Лайн. В 1968 году один из его документальных фильмов попал на телевидение и вскоре, подведя итоги прошедшего года, он снял короткометражный фильм Juanpuri, который в 1970 году получил приз жюри на кинофестивале в Каннах.

После развода с первой женой в 1971 году, Манн вернулся в США. Сперва он работал над документальной лентой «На 17 дней позднее» для телеканала ABC. Спустя три года Манн написал сценарии к четырём эпизодам телесериала «Старски и Хатч» и к пилотному выпуску сериала «Вегас». Помимо этого, совместно с писателем, полицейским в отставке, Джозефом Уэмбо, участвовал в создании шоу «Полицейская история». Сериал был сфокусирован на чётком воспроизведении жизни полицейского из Лос-Анджелеса, благодаря чему Манн научился привносить в свои работы больше достоверности и реалистичности.

Его первым полнометражным фильмом стал «Иерихонская миля», выпущенный в 1979 году. Хотя изначально фильм был создан непосредственно для телевидения, впоследствии он вышел в кинопрокат в Европе. За сценарий к «Миле» Майкл Манн получил свою первую статуэтку «Эмми», также он был удостоен премии Гильдии режиссёров Америки.

В 1980-е Манн активно работает на телевидении. Он участвует в создании таких сериалов как «Полиция Майами» и «Криминальные истории». Вопреки всеобщему мнению, он не является автором этих шоу, но он выступил исполнительным продюсером. Так или иначе, он оказал влияние на эти проекты в вопросах подбора актёров и их стиля.

В 1981 году Майкл Манн выпустил свой первый художественный фильм «Вор» с Джеймсом Кааном в главной роли. Фильм вошел в основную конкурсную программу Каннского кинофестиваля и претендовал на Золотую пальмовую ветвь.

В 1986 году он первым «экранизировал» известного серийного убийцу Ганнибала Лектера, персонажа серии романов Томаса Харриса, в своей картине «Охотник на людей», основанной на романе «Красный дракон». Роль Лектера исполнил Брайан Кокс.

Широкое признание Майкл Манн получил в 1992 году за экранизацию романа Джеймса Фенимора Купера «Последний из могикан». Фильм был удостоен множества наград и номинаций, в том числе премии «Оскар».

Следующие два фильма Манна получили большую похвалу как от критиков, так и от зрителей. Первый из них, «Схватка» (1995) рассказывает о противостоянии профессионального преступника (Роберт Де Ниро) и опытного детектива полиции (Аль Пачино). Второй, «Свой человек» (1999), был основан на реальных событиях о том, как бывший работник табачной компании Brown & Williamson Джеффри Уайгэнд дал эксклюзивное интервью телепрограмме «60 минут», освещающее многие «тёмные» факты деятельности Brown & Williamson, и невольно стал инициатором крупнейшего в истории США корпоративного скандала, перевернувшего ход всей табачной индустрии. Роль Уайгэнда исполнил Рассел Кроу. Также Манн снова поработал с Аль Пачино, который сыграл продюсера «60 минут» Лоуэлла Бергмана.

Эти фильмы продемонстрировали кинематографический стиль и умение режиссёра искусно создавать богатые, сложные сюжетные линии. «Свой человек» получил 7 номинаций на премию «Оскар», в том числе за постановку, сценарий и продюсирование был номинирован Майкл Манн.

В 2001 году вышел новый фильм Манна «Али» о великом американском боксёре Мохаммеде Али. Это был первый фильм режиссёра, снятый на цифровую камеру. Исполнитель главной роли в картине Уилл Смит был номинирован на «Оскар»

Следующим проектом Манна стал «Соучастник», выпущенный в 2004 году. Фильм был представлен на внеконкурсной программе Венецианского кинофестиваля, где Манн удостоился приза Future Film Festival Digital Award. Главные роли исполнили Том Круз и Джейми Фокс. В процессе создания фильма Манн использовал тот же метод, что и при работе над «Али»: почти все наружные сцены для достижения большей глубины и детализации были отсняты в цифровом виде. Фильм получил признание от критиков, а также имел коммерческий успех. За свою работу Манн был номинирован на премию BAFTA, а также признан лучшим режиссёром по версии Национального совета кинокритиков США.

Кроме того, Манн выступил продюсером байопика Мартина Скорсезе «Авиатор», рассказывающем о жизни американского миллионера Говарда Хьюза. Роль Хьюза исполнил Леонардо Ди Каприо. За продюсирование «Авиатора» Майкл Манн был вновь представлен к «Оскару» и удостоен премии BAFTA.

В 2006 году Манн снял киноадаптацию сериала «Полиция Майами» под названием «Полиция Майами. Отдел нравов». Затем он выступил продюсером двух фильмов Питера Берга: «Королевство» (2007) и «Хэнкок» (2008).

Следующий фильм режиссёра — ганстерская драма «Джонни Д.», вышел в прокат летом 2009 года. Фильм повествует об известном грабителе банков Джоне Диллинджере. В главных ролях — Джонни Депп и Кристиан Бэйл.

В 2011 году, после 22-летнего перерыва, Майкл Манн снова поработал на телевидении, сняв пилотный выпуск и спродюсировав сериал HBO «Удача». Первый сезон сериала имел успех, и было объявлено о продолжении, однако из после гибели лошадей на съемках было принято решение закрыть проект[1].

Часто в роли оператора на съемочной площадке Манна выступает Данте Спинотти.

Фильмография

Год Фильм
Режиссёр Сценарист Продюсер
1975 Старски и Хатч
Y
1978 Исправительный срок
Y
1979 Иерихонская миля
Y
Y
1981 Вор
Y
1983 Крепость
Y
Y
1986 Охотник на людей
Y
Y
1992 Последний из могикан
Y
Y
1995 Схватка
Y
Y
Y
1999 Свой человек
Y
Y
2001 Али
Y
Y
2002 Убойный отдел
Y
2004 Соучастник
Y
2006 Полиция Майами: Отдел нравов
Y
Y
Y
2007 Королевство
Y
2008 Хэнкок
Y
2009 Джонни Д.
Y
2011 Удача
Y
Y
2011 Поля
Y
2015 Кибер
Y
Y
Y

Напишите отзыв о статье "Манн, Майкл"

Ссылки

Примечания

  1. [lenta.ru/news/2012/03/15/luck/ Съемки сериала с Дастином Хоффманом остановили после гибели лошадей]

Отрывок, характеризующий Манн, Майкл

– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.