Майская ночь (опера)

Опера

Майская ночь
Композитор	Николай Андреевич Римский-Корсаков
Автор(ы) либретто	Николай Андреевич Римский-Корсаков
Источник сюжета	одноименная повесть Н. В. Гоголя
Действий	3
Год создания	1880
Первая постановка	21 января 1880 года
Место первой постановки	Мариинский театр, Санкт-Петербург

Майская ночь — опера Николая Римского-Корсакова в 3-х действиях, на собственное либретто, по мотивам одноименной повести Н. В. Гоголя.

История создания

По словам Римского-Корсакова, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя (1831—1832) с детства были его любимой книгой, а «Майская ночь» нравилась ему больше других повестей. Мысль использовать её сюжет для оперы была подсказана летом 1872 года будущей женой, которой опера и была впоследствии посвящена. Работа началась летом 1877 года. Композитор написал план и либретто «Майской ночи», «держась в точности сюжета Гоголя и поскольку возможно сохраняя его разговорный текст, имеющийся в изобилии в его повести».

Премьера «Майской ночи» состоялась 9 (21) января 1880 года на сцене Мариинского театра в Петербурге. Главные партии исполняли: Левко — П. Лодий, Ганна — М. Славина, Голова — Ф. Стравинский, Панночка — Ф. Велинская, Каленик — И. Мельников. Дирижировал Э. Направник.

Затем опера была поставлена другими театрами России, а также за границей (Франкфурт, Прага). В спектаклях принимали участие выдающиеся артисты. В московском театре частной оперы Мамонтова партию Панночки исполняла Н. Забела-Врубель, Головы — Ф. Шаляпин; дирижировал С. Рахманинов. В Большом театре незабываемый образ Левко создал Л. Собинов, позднее в партиях Ганны и Левко выступали М. Максакова и С. Лемешев.

Действующие лица

• Голова — бас
• Левко — тенор
• Ганна — меццо-сопрано
• Каленик — баритон или высокий бас
• Писарь — бас
• Винокур — тенор
• Свояченица — контральто
• Панночка — сопрано
• 1-я русалка (наседка) — меццо-сопрано
• 2-я русалка (ворон) — меццо-сопрано
• 3-я русалка (мачеха) — меццо-сопрано

Парубки, девушки, десятские и русалки

Краткое содержание

Действие происходит в Малороссии, близ Диканьки, на Троицкой или Русальной неделе в начале XIX века.

Действие 1

Свидание сына деревенского Головы — Левко с Ганной.

По просьбе любимой Левко рассказывает историю, связанную со здешними местами: жена покойного сотника — ведьма — извела его дочь. Не выдержав обид, Панночка бросилась в озеро и обернулась русалкой. вслед за ней превратилась в русалку и её мачеха. До сих пор гадает Панночка, кто из её подруг — ведьма.

Пьяный Каленик разыскивает дорогу домой. Девушки показывают ему на дом Головы.

Голова против женитьбы сына на Ганне, он сам не прочь поухаживать за ней. Левко, услышав любовные излияния Головы, решает проучить старого волокиту.

Действие 2

Голова и Свояченица беседуют с Винокуром. Появляется Каленик. Не обращая внимания на хозяев, он устраивается на покой. Кто-то разбивает окошко, и до слуха Головы доносятся обидные слова песни. Голова выскакивает из хаты и тащит за собой виновника — переодетого Левко.

Погасла лампа, и злоумышленника в темноте запирают в чулан.

Писарь сообщает, что им схвачен и посажен в казённую хату зачинщик переполоха. Голова не верит. Открывают чулан, и … там оказывается Свояченица.

Действие 3

Картина 1

Писарь, Винокур и Голова с десятскими у казённой хаты. Их взорам предстаёт свояченица. Лишь после того, как она осеняет себя крестом, казаки верят, что она не сатана.

Картина 2

Левко у озера.

Появляются русалки. Они затеяли игру в «ворона». Левко по просьбе Панночки угадывает мачеху. Русалки увлекают с собой на дно ведьму, а Панночка передаёт Левко записку и исчезает.

Левко с запиской в руке просыпается. Голова, Писарь и Винокур, признав в Левко виновника вчерашнего переполоха, пытаются его связать. К удивлению присутствующих, в записке, найденной у Левко, комиссаровой рукой Голове отдаётся приказ: немедленно сыграть свадьбу Левко и Ганны.

Записи

Аудиозаписи

Год	Организация	Дирижёр	Солисты	Лейбл звукозаписи и каталожный номер	Примечания
1946	Хор и оркестр Московского радио	Николай Голованов	Голова — Сергей Красовский, Левко — Пётр Малютенко, Ганна — Мария Максакова, свояченница — Елизавета Антонова, писарь — Георгий Абрамов, винокур — Сергей Стрельцов, Каленик — Даниил Демьянов, Панночка — Елизавета Шумская, Ворон — Зара Долуханова, Наседка — Г. Павлова, мачеха — Лидия Хананина	Мелодия М10-38229-34 (1975 г.)
1948	Хор и оркестр Большого театра	Василий Небольсин	Голова — Сергей Красовский, Левко — Сергей Лемешев, Ганна — Вероника Борисенко, свояченница — Евгения Вербицкая, писарь — Всеволод Тютюнник, винокур — Вениамин Шевцов, Каленик — Павел Воловов, Панночка — Ирина Масленникова, Наседка — Надежда Клягина, Ворон — Елена Грибова, мачеха — Ольга Инсарова	Д 0592-7 (1952 г.); Д 05404-9 (1959 г.)
1971	Хор и оркестр Московского радио	Владимир Федосеев	Голова — Алексей Кривченя, Левко — Константин Лисовский, Ганна — Людмила Сапегина, свояченница — Анна Матюшина, писарь — Геннадий Троицкий, винокур — Юрий Ельников, Каленик — Иван Будрин, Панночка — Ольга Пастушенко	Мелодия С-04587-92 (1973 г.)
1994	Хор и Симфонический оркестр Кёльнского радио	Александр Лазарев	Голова — Владимир Маторин, Левко — Владимир Богачёв, Ганна — Татьяна Ерастова, свояченница — Галина Борисова, писарь — Максим Михайлов II, винокур — Владимир Кудряшов, Каленик — Михаил Крутиков, Панночка — Елена Брилова, Наседка — Андреа Вайгт, Ворон — Мария Цеделус (Maria Zedelus), мачеха — Габриэле Хенкель	Capriccio 10 792/93 (1997 г.)
1994	Русский хор имени А.В. Свешникова	Андрей Чистяков	Голова — Вячеслав Почапский, Левко — Виталий Таращенко, Ганна — Наталья Ерасова, свояченница — Елена Околышева, писарь — Петр Глубокий, винокур — Александр Архипов, Панночка — Марина Лапина	Le Chant du Monde «Saison Russe» RUS 288 103/104
2001	Teatro Comunale di Bologna	Владимир Юровский	Голова — Максим Михайлов II, Левко — Сергей Кунаев, Ганна — Агата Биенковска, свояченница — София Аксенова, писарь — Александр Телига, винокур — Вячеслав Войнаровский, Каленик — Филиппо Мораче, Панночка — Светла Васильева, Наседка — Эрмонела Яхо, Ворон — Елена Бельфиоре, мачеха — Моника Минарелли	House of Opera CD 804 (2002 г.)

Источники:[operadis-opera-discography.org.uk/CLRIMAYN.HTM], [records.su/]

Видеозапись

Год	Организация	Дирижёр	Солисты	Производитель	Примечания
1972				ТО Экран	[gtrf.ru/product/show/id/7202]

Ссылки

• [www.belcanto.ru/mayskaya.html/ Опера Н. А. Римского-Корсакова «Майская ночь»]
• [classiclive.org/index.php?option=com_content&view=article&id=68:2011-05-04-12-55-04&catid=36:2011-05-01-13-42-18&Itemid=63 Либретто оперы «Майская ночь»]

Отрывок, характеризующий Майская ночь (опера)

Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.