Майтла, Пауль
| Пауль Майтла | |||||
| эст. Paul Maitla | |||||
| Прозвище |
Кугельблиц, Шаровая молния (нем. Kugelblitz) | ||||
|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения | |||||
| Место рождения |
Кяркна, Юрьевский уезд, Лифляндская губерния, Российская империя | ||||
| Дата смерти | |||||
| Место смерти | |||||
| Принадлежность |
| ||||
| Род войск |
сапёрные части, войска СС (гренадеры) | ||||
| Годы службы |
1938—1945 | ||||
| Звание | |||||
| Часть |
| ||||
| Командовал |
| ||||
| Сражения/войны | |||||
| Награды и премии |
</td></tr> </table> Пауль Андрес Майтла (эст. Paul Andres Maitla), урождённый Пауль Матьесен (эст. Paul Mathiesen; 27 марта 1913, Кяркна — 10 мая 1945, Нимбург) — эстонский военный, оберштурмбаннфюрер СС[1], один из шести эстонских кавалеров Рыцарского креста Железного креста Третьего рейха. Награду получил за взятие центрального из холмов Синимяэд (Голубых холмов) во время отражения советского наступления на оборонительную линию «Танненберг». СодержаниеБиографияДовоенные годыПауль был младшим из трёх детей в семье: старший брат погиб в войне за независимость, старшая на 8 лет сестра скончалась в Эстонской ССР спустя несколько лет после окончания Великой Отечественной. Пауль учился в начальной школе Сипе с 1921 года, в коммерческой гимназии Тарту с 1927 года и окончил среднюю школу Поэгласте в 1934 году. После окончания сменил фамилию на «Майтла» в рамках господствовавшей политики отказа от русских и немецких фамилий[2]. В сентябре 1934 года зачислен в Военную школу, обучался на сапёра. В 1937 году поступил на офицерские курсы и окончил их в августе 1938 года, служил в 3-м пехотном батальоне в Вальге. В 1939 году по случаю Дня независимости произведён в лейтенанты указом Президента Эстонии, служил инструктором государственной самообороны в одной из школ Тарту. В годы войныПосле присоединения Прибалтики к СССР Майтла был призван в РККА, где служил в 171-м стрелковом батальоне 182-й стрелковой дивизии. В июле 1941 года попал в плен к немцам под Порховым, в ноябре 1941 года был освобождён в обмен на обязательство служить во вспомогательной полиции: он служил в 37-м батальоне шуцманшафта «Дорпат», охраняя немецкие аэродромы. Осенью 1942 года произведён в лейтенанты, в октябре призван в Эстонский легион СС и со 113 добровольцами отправился на учения в Польшу, а затем и на курсы офицеров в Бад-Тольце. В 1943 году Майтла назначен командиром 3-й роты 1-го батальона 45-го эстонского гренадерского полка СС при 3-й эстонской добровольческой бригаде СС. В апреле бригада приняла участие в боях за Невель, 8 декабря того же года Майтла получил Железный крест 2-го класса. 18 декабря женился на Айно Ангерьяс (осенью 1944 года родилась дочь Каи), по причине болезни до февраля 1944 года не служил. В апреле 1944 года произведён в гауптштурмфюреры СС и назначен командиром 1-го батальона 45-го гренадерского полка СС при новосформированной 20-й гренадерской дивизии СС (1-й эстонской). В июле месяце участвовал в боях при Аувере, за остановку наступления советских войск под Синимяэ[3] награждён Железным крестом 1-го класса. 29 июля участвовал в успешной контратаке на рубеже «Танненберг» на Гренадерскую гору, за что 23 августа награждён Рыцарским крестом (к концу боя в его батальоне осталось всего 26 человек)[4]. В августе Майтла присоединился к боевой группе штандартенфюрера СС Пауля Вента, но снова заболел и отправился в госпиталь Тарту. Оттуда эвакуирован в немецкий Брегенц, в январе 1945 года вернулся в личный состав 45-го полка. 20 апреля 1945 произведён в штурмбаннфюреры СС. СмертьПауль Майтла погиб 10 мая 1945 года в чешском городе Нимбурк (тогда Нимбург). В 2005 году в городском архиве раскрылись обстоятельства смерти: от 400 до 1300 бойцов 20-й дивизии СС попали в плен к чешским партизанам в дни Пражского восстания. Майтла был арестован чехами 9 мая, а на рассвете следующего дня (уже после капитуляции Германии) расстрелян ещё с четырьмя эстонскими солдатами как военный преступник[5][6]. Память
Некоторые журналисты и блогеры осудили организаторов мероприятия за неприкрытое восхваление нацизма в публичных выступлениях[8]. См. также
Напишите отзыв о статье "Майтла, Пауль"Примечания
Отрывок, характеризующий Майтла, Пауль– Об князе, Михайле…– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту. Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение. «Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там». – Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он. Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке. «Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!» Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги. В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее. Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых. Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его. Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку. – Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно. – Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле. – Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание. Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город. По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле. Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча. Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом. Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему. – Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин. – Что ж так, из города? – сказал Алпатыч. – И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся. – Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч. – Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет! Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать. Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы. С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга. У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром. – Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников… – Да ну, будет, – говорил другой. – А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча. – А, Яков Алпатыч, ты зачем? – По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он. Категории:
Навигация | ||||
